Я отвалился, тяжело дыша. В ушах стучало, но силы возвращались удивительно быстро. Поднявшись на ноги, я подобрал меч и огляделся. Дым носило ветром, открывая поле недавнего сражения. В пыли остались порубленные разбойники и деревенские мужики, последних оказалось больше. Здесь все ужезакончилось, бой переместился дальше. Меня шатало, но тело снова наливалось силой, и скоро я уже бежал. На улицах царил полнейший бардак. Огонь перекидывался с домов на пристройки, люди жались к заборам, не рискуя заниматьсяпожаром, мимо то и дело пробегали разбойники, завязывались короткие но жаркие сражения. Я двигалсяот схватки к схватке, рубился, авскоре неожиданно оказался во главе отряда в десяток человек. Теперь разбойники пытались уйти с дороги, едва мы появлялись, многие волокли мешки с награбленным, а на одной из улиц настигли бородачей, ведущих на длинной веревке воющих девок и баб, этих рубили и топтали с утроеннойзлобой. Наконец с облегчением обнаружилось, что биться не с кем. По улицам спешили деревенские, тащившиеот колодцев ведра с водой, торопливо заливали еще не сгоревшее. Я с бойцами оказался за околицей, остановился, глядя вслед убегающим разбойникам. Не знаю, сколько их было в начале, но теперь через поле в сторону недалекого леса спешиличеловек пятнадцать, всев посеченной броне, многие безоружия. За спиной зашумело, донессятопот, крики. Уцелевший пролет забора недалеко от нас дрогнул от мощного удара, рухнул, через него перекатился сильно потрепанный бородач с залитым кровью лицом и вразрубленном доспехе. Следом на улицу вывалились мужики с топорами и кольями, среди них как гора возвышался один из братьев-подмастерьев в изодранной рубахе и обломком меча в руке. Отбросив бесполезную теперь железку, он поднял разбойника и снова швырнул, тот закувыркался в пыли. Мужики надвинулись, грознопокрикивая, сомкнулись над врагом, колья и топоры размеренно поднимались и опускались. Подмастерье уже не смотрел на них. Подойдя, он оглядел меня, собравшийся под моей рукой отряд, одобрительно хмыкнул. — Молодец. А чего за теми не погнались? — он указал вслед убегающим разбойникам. — Как раз на опушке бы настигли. — И они бы нас там всех и положили, умник! Он взглянул на меня с одобрением, ответил: — А ты совсем не прост, Петр. Зови меня Айваном. Он протянул руку, ладонь былаширокой, но не намного шире моей. Он удивленно вздернул брови, когда я сказал: — Не Петр, Петер. Это немного другое. — А какая разница? Действительно. Я отмахнулся, к нам как раз вышли ещелюди, сильно потрепанные но радостно галдящие. Увидев, что драться больше не с кем, мужики разворачивались и торопились на помощь сражающимся с огнем. Пришедшие со мной о чем-то переговаривались, пихая друг друга локтями, наконец один, самый старший, вышел вперед и, переводя взгляд с меня на Айвана, сказал: — Ну, раз здесьтого, то мы тогда пойдем, надо остальным помочь. Мы кивнули одновременно, и мой отряд, сноваставший деревенскими работягами, побежал к деревне. С другой стороны к нам спешили люди в кольчугах, с ног до головы залитые алым. ВпередишелАрата, по правую руку от него шагал кузнец и что-то объяснял, жарко жестикулируя. Поравнявшись с нами, они остановились, и воин сказал, обращаясь к Айвану: — Гляжу, ты со своими тут неплохо поработал. — Да, сумели отбиться, — Айван вытянулся, став на полголовы выше. — Илая только посекли сильно, мужики к Беате потащили, да еще ловцы вырваться успели, которые наших баб уводили, а так легко отделались. Я обернулся на горящую деревню, передвнутренним взоромвстали картины лежащих тут и там мертвых мужиков, стариков, даже детей и женщин, убитых с какой-то запредельной для меня жестокостью. Если для них это «легко отделались», то я даже не знаю, что и думать. Дикий мир. — Мы с мужикамиперехватиливаших ловцов, — я кивнул в сторону затянутых дымом улиц. — Все бабы целы, только перепугались. Но, думаю, это не страшно? Арата встретился со мной взглядами, сказал равнодушно, обращаясь все так же к Айвану: — Он говорит правду? — Видел большую толпу баб, помогали друг другу выбраться из веревок. Значит, не брешет. Он пожал плечами, Арата кивнул, сказал с холодом в голосе: — Хорошо, можешь возвращаться на конюшни. С этими словами он отошел и принялся отдавать приказы собравшимся вокруг воинам. На нас с подмастерьем вниманиябольшеникто не обращал. Айван хлопнул меня ладонью по плечу, бросил одобрительно: — А ты ничего так, оказывается, правильно у нас про тебя шепчутся! Ладно, пойдем к Беате. Гляну, как там Илай, а тебя перевязать нужно. О чем там шепчутся на конюшне, я узнать не успел, он буквально потащил меня в сторону домишки Беаты, к которому уже со всех сторон тянулисьпокалеченные, обожженные, девки тащили ведра с водой, от которой валил пар, кто-то волок корзины с чистыми тряпками. Ну, по крайней мере, взаимовыручка тут на высоком уровне. Жаль, что появилась она не от хорошей жизни. Глава 5 Беата в деревне была единственной целительницей, но помощников во двор набилось столько, что дело пошлоспоро. Сперва закончили с самыми тяжелыми, таких оказалось немного. Сглубокими проникающими ранами выжитьнатаком уровне цивилизации просто нереально. Их оставили в доме под присмотром баб. Отделавшиеся легкими травмами разошлись сами. Я сидел на лавке в углу двора, сжимая плечо. Болело ужасно, но кровь почти остановилась, рана схватилась тонкой коркой: даже неактивные, микроботы хоть на что-то годились. Двор был заполнен стонущими и мечущимися людьми. Между ними ходили молодые девки, носили воду, часто присаживались рядом, чтобы утереть пот. Когда суета улеглась, я решился обратить внимание на себя. Подойдя к Беате сзади, негромко кашлянул, она быстро обернулась, брови ее удивленно взлетели, потом взгляд опустился к ране на плече. — Господи! — она схватила меня за руку, усадила на лавку под окном. — Как же тебя так… Пальцы ее профессионально пробежали по краю раны, ощупали кожу, она удивленно сказала: — В первый раз вижу, чтобы рана так быстро закрылась! Чудной ты человек. Она потянулась было к игле и суровым ниткам, стоящим на подоконнике, в сомнении переводила взгляд с них на мое плечо, потом решительно отмахнулась: не нужно. Помогла стащить через голову испорченную рубаху, стрельнув глазами по моей фигуре, промыла рану, приложила чистую тряпицу. Я следил за ее работой, откровенно любуясь четкими движениями. Из-под платка снова выбилась непослушная прядь, она дула на нее, отгоняя от глаз. Я протянул здоровую руку, осторожно убрал волосы обратно под платок, Беата не отстранилась, на щеках появился румянец, но она коротко мотнула головой, указала взглядом на переполненную ранеными комнату. Я кивнул, принимая молчаливый ответ, поднялся и вышел из дома. Послеатакив жизни деревенских мало что изменилось. Только злой Арата часто появлялся на конюшне, о чем-то долго разговаривал с конюхом и кузнецом, но меня не беспокоил. Я все больше отлеживался на сеновале, с удивлением наблюдая, с какой нечеловеческой скоростью заживает рана и начинает пропадать шрам, ипрекрасно понимая, что если бы удар не прошел вскользь, и топор врубился мне в плечо, лежать мне теперь на местном погосте. Уже через пару дней я вернулся к работе, заметив при этом, как изменилось отношение местных. У многихв бою полег кто-то из родных, у жены конюха едва не увели племянницусдевками, что тащили на веревке разбойники, и теперь со всех сторон неслись приветственные возгласы, а на тарелке стали попадаться лишние куски. Масла в огонь подливал Айван, в красках расписывая, как мы едва не вдвоем погнали всю шайку. Спеси в нем и его брате, едва начавшем снова ходить, опираясь на палку, поубавилось, хоть они и продолжали посматривать на меня свысока. Мне уже почти начала нравиться тихая размеренная жизнь, когда на четвертый день после нападения разбойников прибежал посыльный. Я как раз заканчивал с уборкой, когда в ворота ворвался паренек из деревенских, прокричал: — Петр, бросай все, там тебя у старосты дожидаются! — Кто? — я оперся на грабли, уточнил: — И зачем? — Ты дурной совсем? — закричал он еще пронзительнее, в нетерпении махнул рукой: — Сказано тебе, бежим! Люди из города приехали, тебя видеть хотят! Давай скорее! А вот это было интересно. Наверняка о моих подвигах стало известно кому-то повыше, кто может принимать решения. Отставив к стене грабли, я вытер руки о тряпку и последовал за парнем. За воротами я не был посленападения, и пока мы шли к дому старосты, с интересом крутил головой. Люди торопливо отстраивались. Сгоревшие дома растаскивали по бревнам, почти не пострадавшие сверкали свежей соломой. Над улицей стоял густой аромат свежего дерева, со всех сторон раздавался стук топоров. У ворот дома старосты я увидел странную неудобную повозку. На осях от обычной телеги был установлен короб с окнами и дверью, высокий и страшно неустойчивый, кажется, такоездесь называется каретой. На дверях ярко блестело золотое солнце на черном фоне, четверка коней, запряженных в карету, была украшена попонами с вышивкой золотыми нитями, а на козлах сидел кучер такой важный, будто это на встречу с ним меня вызвали. Парень указал на ворота и тут же с топотом сорвался с места. Я поглядел ему вслед и вошел. У дверей меня ждали двое, облаченные в латы и с длинными пиками в руках. Мыпрошли в дом, один из стражников двигалсявпереди, указывая дорогу, второй шагал следом, едва не наступая на пятки. Миновали просторный первый этаж с широкими окнами, обставленный не новой, но добротной мебелью, поднялись по лестнице на второй, разделенный на комнаты, но такой же светлый. Повсюду на чисто выметенных досках пола лежали разноцветные половики, пахло хлебом. Я услышал голоса еще из коридора. В дальней комнате дверь была открыта, оттуда било яркое солнце. Что-то негромко сказал староста, я не разобрал за топотом, с какимпередвигались мои провожатые. Ему вторил Арата, голос егобыл наполнен желчью, и я мог бы догадаться с одного раза, по какому поводу. Третий голос был не знаком. Высокий, но с нотками превосходства, при звуках которого даже бас Араты неожиданно просел, утратил внушительность. Идущий впереди стражник вошел в комнату, сказал громко: — Серв Петр доставлен, брат Илион. Я вошел следом, щурясь от яркого света. За столом, уставленным тарелками, боком ко мнесидел толстый человек в черной рясе. На голове блестела тщательно выбритая макушка, на довольном раскрасневшемся лице виднелиськапли пота. Он как раз заканчивал наполнять высокую кружку вином, поставил кувшин обратно на стол. Напротив него за столом сидели староста и Арата. Первыйвыглядел испуганным, на лице второгозастыла смесь из брезгливости и недовольства. Перед ними также стояли кружки, но было заметно, что к нимдаже не прикасались. Монах развернулся всем корпусом, не выпуская вина из рук. Несколько алых капель покатились по золотому солнцу на груди. Толстое лицо расплылось в улыбке, он мелко закивал, сказал высоким голосом: — Ну что же вы таксразу? Может, и не серв, мало ли по дорогам ходит… этих… героев, ха-ха-ха! — он рассмеялся громко и заразительно, указал розовой ладонью на лавкувозле себя. — Тут староста и… ха-ха-ха!.. бравый Арата рассказали, какты помог отбиться от шайки разбойников. Если хоть часть из этого правда, то какой же ты серв, а? Краем глаза я заметил, как Аратаскривился, ухватил кружку, заливая вином готовые сорваться слова. Мне монах тоже сразуне понравился. Весь какой-то слишком румяный, слишком громкий, слишком довольный… Все слишком. А учитывая, как на его присутствие реагировали остальные… — Никак не могу ответить, брат Илион, говорят, на меня в лесу медведь напал, и все, что случилось до того, как отрезало. — Я по-простому пожал плечами. — Может, и серв, ведь не зря меня господин староста на конюшню отправил, у него опыт, глаз наметан… Я увидел, как побледнел староста, как заиграл желваками Арата, и поспешил заткнуться. Кто бы ни был этот Илион, но язык стоит держать за зубами, пока не ясна расстановка сил. Монах слушал меня, улыбаясь и размеренно кивая, но словно интересуясь не словами, а тоном, мимикой, движениями. — С господином старостой мы уже поговорили, не беспокойся. Я вообще много чего знаю. Например, что недалеко отсюда как раз в тот день, как тебя нашли, банда напала на сборщика налогов. Охрана сумела отбиться, грабители полегли все, кроме одного, которому удалось скрыться в лесу, но досталось ему хорошо, еле ноги унес. Ничего не припоминаешь, Петр? Голос его становился все тише, в нем нарастала угроза, а от веселости не осталось и следа, он весь подался вперед, лицо стало хищным, а пальцы на краю стола сжались и стали похожи на когти большой хищной птицы. — Я Петер, брат Илион… — автоматически поправил я. Он поперхнулся, выпрямился, моргая быстро-быстро, потом рассмеялся, возвращаясь к роли румяного добряка. — Петр, Петер, какая разница? Ладно, пока свободен. Только далеко не уходи, тебе приказано явиться к епископу в Увлард, завтра утром отправитесь. — Он отвернулся, показывая, что я могу идти. Стражник подтолкнул меня к двери, когда монах вдруг повернулся и сказал со смехом: — Интересно, кто же придумал про медведя? Ведь никакого медведя… ха-ха-ха!.. не было! На меня словно вылили ведро ледяной воды. Я вышел, ничего не видя и не замечая. Медведь был, это подтвердят тащившие меня из леса мужики. Значит, брат Илион будет и дальше развивать историю с неудачливыми грабителями. Зачем? А черт его знает. И не уверен, что хорошо, что я заинтересовал кого-то из власть имущих. Прибьют, и не успеешь ничего объяснить, особенно людям от религии. На негнущихся ногах спустился по лестнице, пересек двор. Вечер только начинался, идти на конюшню не хотелось совершенно. Я бесцельно бродил по улицам, изредка замечая плохо скрывающихся стражников, что встретили меня у дома старосты. Брат Илион дал мне времени до завтрашнего утра. Что-то пытается узнать из моих перемещений? Надеется, что в подтверждение его подозрений кинусь в бега? Некуда мне бежать. Завтра отправлюсь в большой город, а значит, получу новые возможности. Есть шанс сгинуть в местном аналоге службы безопасности, но альтернатива — провести тут всю жизнь. Остановившись на перекрестке и стараясь не замечать звенящую металломслежку, я вдохнул свежий вечерний воздух и решительно направился к дому Беаты. *** Утром за мной пришли все те же двое стражников. В дверь тяжело постучали, я удержал готовую вскочить Беату, выбрался из-под шкур сам, натянул штаны. Они ввалились в единственную комнату, осмотрелись подозрительно, тот, что выглядел старше, понимающе усмехнулся, сказал: — Собирайся быстрее, пора выдвигаться. Мы за воротами подождем. Он изучающее уставился на лежащую на кровати Беату, та подтянула шкуру под самый подбородок, снова усмехнулся в усы. Гремя железом, латники вышли. Я вернулся к кровати, уселся, натягивая сапоги, почесал отросшую за прошедшие недели бороду. Беата следила за мной блестящими глазами, спросила негромко: — Ты ведь вернешься, Петр? — Я не… — привычно начал я, но замолчал, вздохнул тяжело. — Я постараюсь, Беата. Ты же знаешь, мне очень хотелось бы тут остаться, у вас очень хорошо, особенно с тобой, но я не могу ослушаться!