– С вещичками-то? Пока дойдем до парома, ноги отвалятся. Придется взять такси. Она с почти непритворной оторопью уставилась на меня: – Вот так так! Я усмехнулся и накрутил на палец завиток ее волос: – У меня на неделе еще пара подработок, за наличностью дело не станет. Для моей девочки только лучшее. Я бы лимузин заказал, но придется повременить. Может, на твой день рождения, а? Рози ответила отсутствующей улыбкой; шутить ей не хотелось. – Встречаемся в шестнадцатом? Я покачал головой: – Там последнее время Шонесси зависают. Не хочу с ними столкнуться. – Братья Шонесси были ребята безобидные, но шумные, тупые и, как правило, упоротые; было бы нелегко вдолбить им, почему они должны заткнуться и забыть, что нас видели. – В верхнем конце улицы? – Нас увидят. – За полночь в воскресенье? Кто высунет нос из дому, кроме нас и придурочных Шонесси? – Хватит и одного человека. И вообще, вдруг дождь? Рози сидела как на иголках, хотя была не из слабонервных. – Необязательно решать сейчас, – сказал я. – Посмотрим, какая будет погода на следующей неделе. Она покачала головой: – Не стоит нам встречаться до отъезда. Не хочу, чтобы па что-то заподозрил. – Если он не заподозрил до сих пор… – Знаю, знаю. Я просто… Господи, Фрэнсис, эти билеты… – Ее рука снова легла на карман. – Теперь все всерьез. Не хочу, чтобы мы расслаблялись даже на секунду – вдруг что-то пойдет не так. – Например? – Не знаю я. Кто-нибудь нас остановит. – Да не остановит нас никто. – Ага. – Рози закусила ноготь и на секунду отвела глаза. – Знаю. Все будет как надо. – В чем дело? – спросил я. – Ни в чем. Встретимся, как ты сказал, в верхнем конце улицы, если дождь не польет. А если польет – в шестнадцатом; в паршивую погоду парни гулять не пойдут. Ладно? – Ладно, – сказал я. – Рози. Посмотри на меня. Ты чувствуешь себя виноватой? Она скривила уголок рта. – Хрена с два. Мы же не ради шутки это делаем; если бы па дурью не маялся, нам бы такое и в голову не пришло. А что? Сам-то как? – Вот еще. Заскучают по мне только Кевин и Джеки; пришлю им игрушки с первой зарплаты, они будут в восторге. А ты чего, по семье будешь скучать? Или по девчонкам? Рози задумалась. – По девчонкам – да, буду. И по семье чуть-чуть. Но вообще-то… Я давно решила, что скоро съеду. Мы с Имельдой, еще когда в школе учились, думали в Лондон поехать, а потом… – Она подарила мне мимолетную косую усмешку. – Потом мы с тобой придумали план получше. Что бы ни случилось, я все равно бы рано или поздно уехала. А ты нет? У нее хватило ума не спрашивать, буду ли я скучать по семье. – Ага, я тоже. – Сам-то я был не уверен, правда ли это, но именно такой ответ нам обоим хотелось услышать. – Я бы в любом случае свалил, хотя наш с тобой вариант мне нравится больше всего. Снова проблеск улыбки, такой же мимолетный. – И мне. – Что тогда не так? – спросил я. – У тебя весь вечер будто штопор в заднице. Это ее зацепило. – Кто бы говорил! Можно подумать, ты сегодня больно веселый. Все равно что с долбаным Оскаром Ворчуном гу[18] лять… – Я на взводе, потому что ты на взводе. Думал, ты на седьмом небе будешь, как билеты увидишь, а ты… – Хрень. Ты такой уже пришел. Этому дебилу башку хотел свернуть… – А сама-то. Ты сомневаешься, что ли? В этом все дело? – Если хочешь со мной порвать, Фрэнсис Мэкки, будь мужиком и порви. Не пытайся свалить на меня грязную работу. С минуту мы злобно таращились друг на друга, балансируя на грани лютого скандала. Потом Рози выдохнула, откинулась на спинку скамьи и запустила пальцы в волосы. – Я скажу тебе, в чем дело, Фрэнсис. Мы оба на нервах, потому что губы раскатали. – За себя говори, – огрызнулся я. – Я и говорю. В Лондон намылились, работать в музыкальном бизнесе, не меньше. Больше никаких фабрик, это нам не по вкусу, будем работать на рок-группы. Узнай твоя мамочка, что бы она тебе сказала? – Спросила бы, кем это, нахрен, я себя возомнил. Потом дала бы оплеуху, назвала бы проклятым недоумком и велела опомниться. Ору было бы! – Ну вот поэтому, – сказала Рози, подняв кружку, – поэтому мы и на взводе, Фрэнсис. Почти все наши знакомые сказали бы одно и то же: мол, вы много о себе вообразили. Если мы на это поведемся, в конце концов начнем срываться и доводить друг друга. Нам надо резко повзрослеть. Так? Я до сих пор втайне горжусь тем, как мы с Рози друг друга любили. Учиться нам было не у кого – ни из ее, ни из моих родителей блестящих образцов успешных отношений не вышло, – и мы учились друг у друга. Ради любимой можно научиться сдерживать свой взрывной нрав, справляться с неясными страхами, которые пугают до потери пульса, вести себя по-взрослому, а не как подросток-кроманьонец, – и станет по плечу такое, что и не снилось. – Иди ко мне. – Я скользнул ладонями вверх по рукам Рози, накрыл ее щеки; она наклонилась, прислонилась лбом к моему лбу – и весь остальной мир скрылся за яркой тяжелой пеленой ее спутанных волос. – Ты права на все сто. Прости, что вел себя как говнюк. – Может, мы и облажаемся, но постараться надо. – Ты мудрая женщина, – объявил я. Рози пристально смотрела на меня. Ее лицо было так близко, что я видел золотистые искорки в ее зеленых глазах, собравшиеся в их уголках крохотные улыбчивые морщинки. – Для моего парня – только лучшее, – сказала она. На этот раз я поцеловал ее по-настоящему. Я чувствовал, как билеты, зажатые между бешено стучащими сердцами, шуршат и похрустывают, в любую секунду готовые взорваться снопом золотых искр до потолка. Все разом встало на свои места, вечер перестал пахнуть угрозой, внутри меня, пробирая до дрожи, нарастала отбойная волна. С этого мгновения оставалось только отдаться потоку и верить, что он вынесет нас куда надо, переправит через коварные течения и злые омуты к надежным берегам. Чуть позже, когда мы выпустили друг друга из объятий, Рози сказала: – Не ты один занимался делами. Я сегодня заглянула в книжный и просмотрела все объявления в английских газетах. – Работа есть? – Кое-что. В основном то, что мы не умеем: водители автопогрузчиков и учителя на замену, но есть пара мест для официанток и барменов – можем сказать, что у нас есть опыт, там никто не проверяет. Осветителей и гастрольных менеджеров никто не ищет, но мы это и раньше знали; на месте что-нибудь сообразим. И полным-полно квартир, Фрэнсис. Сотни. – А мы сможем позволить себе квартиру? – Да, сможем. Даже если не найдем работу сразу, на депозит наших сбережений хватит, а сраный угол можно и на пособие снимать. Будет правда дерьмово – одна комнатка, общая ванная, – но по крайней мере не придется тратиться на хостел. – Да я и толчок готов делить, и кухню, и все что хочешь, наплевать, – сказал я. – Лишь бы из хостела съехать поскорее. Тупо жить в разных комнатах, когда… Рози смотрела на меня и улыбалась, и от блеска ее глаз у меня чуть не остановилось сердце. – Когда можно завести собственное гнездышко. – Да, – сказал я. – Мое и твое. Только это и было мне нужно – кровать, где мы с Рози будем спать и просыпаться в обнимку. За это я бы отдал все что угодно, все на свете. Остальное в мире – просто приятный бонус. Когда я слышу, чего хотят от любви нынешние молодые, у меня крышу сносит. Я хожу в паб с парнями из отдела и слушаю, как они скрупулезно расписывают, какой фигурой женщина должна обладать, какие места брить, как их обслуживать на таком-то по счету свидании, что она всегда должна и чего никогда не должна делать, говорить и хотеть; я краем уха слышу, как женщины в кофейнях выкатывают списки профессий, допустимых для мужчины, а также утвержденных печатью одобрения машин, брендов, цветов, ресторанов и драгоценностей, и мне хочется завопить: “Люди, вы совсем остатки разума потеряли?!” Я ни разу не купил Рози цветы – как бы она их объяснила дома? – и ни разу не задумывался, выглядят ли ее лодыжки в точности как положено. Я хотел ее всю, без остатка, – и я верил, что она хочет меня. До самого рождения Холли в моей жизни не было ничего проще. – Некоторые хозяева не захотят сдавать ирландцам, – сказала Рози. – Ну и хрен с ними, – сказал я. Волна внутри меня нарастала, набирала силу; я знал, что первая квартира, которую мы посмотрим, будет идеальной, что этот магнит притянет нас прямо к нашему дому. – Скажем, что мы из Внешней Монголии. Как у тебя с монгольским акцентом? Она улыбнулась: