– Да большая, черт подери. Лавери – тот еще прохвост, чует, куда ветер дует. В прошлом году купил три дома втридорога, разослал миленькие брошюрки про роскошные винтажные квартиры, а теперь ни с того ни с сего бросает всю затею и разбирает их по кирпичику? – И что? Может, он разводится или с налогами головняк, мало ли. Я-то здесь при чем? Шай набычился и, уперев локти в стол, еще с минуту мерился с Кевином взглядом, потом снова рассмеялся и покачал головой. – Не врубаешься, да? – сказал он, потянувшись за кружкой. – Нихрена не сечешь – глотаешь все, что пихают тебе в глотку, и веришь, что вечно будешь как сыр в масле кататься. Погляжу я на твою физиономию… – Совсем упился, – сказала Джеки. Кевин и Шай никогда толком не ладили, но подтекста я явно не улавливал. Словно слушал радио с сильными помехами: общий тон различал, а разобраться, что творится, не мог и не понимал, что эти помехи вызывает – двадцать два года или восемь кружек. Я держал рот на замке, а ухо востро. Шай с негромким стуком поставил кружку. – Я тебе скажу, почему Лавери не спускает денежки на модные квартиры. Когда он их достроит, покупать их будет некому. Наша страна вот-вот вылетит в трубу. Она на краю обрыва и вот-вот ухнет вниз со страшной скоростью. – Ну не будет квартир, подумаешь. – Кевин пожал плечами. – Ма о понаехавших яппи побрюзжать не сможет. – Яппи – твой хлеб с маслом, приятель. Вымрут они – и тебе конец. Кто будет покупать навороченные телики, если все окажутся на пособии? Как жить мальчику по вызову, если все папики обнищают? Джеки шлепнула Шая по руке: – Ну-ка, прекрати! Пакость какая! Кармела заслонила ладонью лицо и без всякой надобности одними губами пояснила мне, словно извиняясь: “Пьянь”, хотя сама выдула три “Бэбишама” и прикрыла рот не с той стороны. Шай проигнорировал обеих. – Эта страна держится на дерьме и рекламе. Один пинок – и она рухнет, и пинок этот близок. – Не понимаю, что тебя так радует, – угрюмо сказал Кевин. Он тоже выпил лишнего, но вместо того, чтобы стать агрессивнее, замкнулся в себе и горбился над столом, уныло уставившись в кружку. – Если будет обвал, ты рухнешь вместе со всеми нами. Шай с улыбкой покачал головой: – Нет уж, приятель, не надейтесь. У меня есть план. – Планы у тебя всегда есть. И куда они тебя привели? Джеки шумно вздохнула. – Стоит славная погодка… – напела она мне.[22] – В этот раз все иначе, – сказал Шай. – Ага, конечно. – Поглядишь. Вот поглядишь. – Звучит чудесно, – твердо сказала Кармела, как хозяйка, направляющая званый ужин в нужное русло. Она придвинула стул ближе к столу, выпрямила спину и держала стакан, изящно оттопырив мизинец. – Почему бы тебе не рассказать о своем плане поподробнее? Через мгновение Шай перевел взгляд на нее, развалился на стуле и засмеялся. – Ох, Мелли, – сказал он, – ты одна всегда умела меня приструнить. Представьте себе, когда я был тупым подростком, наша Кармела так меня отлупила, что я из дома едва не сбежал, а все потому, что я обозвал Трейси Лонг шлюхой. – И поделом, – чинно сказала Кармела. – О девочках так не говорят. – Да уж, я заслужил. Мелли, эти балбесы тебя не ценят. Держись меня, девочка. Со мной далеко пойдешь. – Куда? – спросил Кевин. – За пособием по безработице? Шай не без труда сфокусировал взгляд на Кевине. – Вот чего тебе не говорят. Во времена бума все большие возможности достаются большим шишкам. Рабочий человек может заработать на хлеб, но богатеют только богачи. – А рабочий человек может спокойно выпить и дружески поболтать со своими братьями и сестрами? – спросила Джеки. – Когда все рушится, любой, у кого есть мозги и план, может разжиться обломками. А у меня есть и то и другое. Когда-то Шай, наклонившись поближе к зеркалу, чтобы гладко зачесать волосы назад, говорил: “Я вечером на свиданку”, но никогда не рассказывал с кем; или: “Еще пару шекелей заработал, Мелли, купи мороженого себе и Джеки”, а откуда деньги, мы никогда не узнавали. – Старая песня, – сказал я. – Так и будешь весь вечер нас намеками дразнить, а? Шай уставился на меня; я ответил широкой невинной улыбкой. – Фрэнсис, – сказал он. – Наш человек в системе. Какое тебе дело, чем промышляет бунтарь вроде меня? – Как насчет братской любви? – Думаешь, я вам мозги канифолю. Хочешь кайфануть от того, что в очередной раз меня уделал. Я велосипедный магазин покупаю. Что, съел? – И Шай даже слегка покраснел от гордости. Кевин фыркнул. Вздернутые брови Джеки задрались еще выше. – Молодчина, – сказала она. – Наш Шай – предприниматель, вот это да! – Ну-ну, – сказал я. – Когда станешь Дональдом Трампом от мира велосипедов, буду брать горные велики только у тебя. – Конахи в следующем году на пенсию выходит, а сынку его этот бизнес нахрен не сдался, он понтовыми тачками торгует, велосипеды ему не по чину. Так что Конахи дал мне право преимущественной покупки. Кевин вынырнул из уныния, поднял взгляд от кружки. – И где ты собираешься взять бабки? – спросил он. Глаза Шая блеснули огнем, и стало понятно, что находили в нем девчонки. – Половина у меня уже есть, я на это давно коплю. Банк даст остальное. Они сейчас жестят с кредитами – знают, что впереди черные времена, как и Лавери, – но я успел подсуетиться. Ровно через год, ребятки, я буду рантье. – Молодец, – сказала Кармела, но в ее голосе слышалась какая-то уклончивость. – Просто здорово. Так держать. Шай отхлебнул пива и напустил на себя равнодушный вид, но уголки рта подрагивали в улыбке. – Вот я и говорю Кевину: нечего всю жизнь горбатиться на дядю. Чего-то добиться можно, только если сам себе начальник. Отвечаю за базар. – И что? – спросил Кевин. – Если ты действительно прав и страна вылетит в трубу или еще куда, ты же вылетишь вместе с ней. – Вот тут ты ошибаешься, приятель. Когда нынешние буржуи докумекают, что они в заднице, тогда-то я и получу свой шанс. В восьмидесятые ни у кого из наших знакомых не было денег на машину. Как мы обходились? На великах. Как только пузырь лопнет, папочка больше не сможет покупать своим маленьким сокровищам “БМВ”, чтобы проехать полмили до школы. Тут-то они и постучат в мою дверь. Жду не дождусь – охота посмотреть на рожи этих мелких ублюдков. – Как скажешь, – буркнул Кевин. – Нет, это замечательно, правда. – Он снова уставился в кружку. – А жить, получается, над магазином надо? – спросила Кармела. Шай взглянул на нее, и что-то неуловимое пробежало между ними. – Придется. – И работать весь день. Никакого тебе больше гибкого графика. – Мелли, – сказал Шай уже намного мягче. – Все будет в порядке. Конахи уходит только через несколько месяцев. К тому времени… Кармела коротко вдохнула и кивнула, словно собираясь с духом. – Конечно, – сказала она почти беззвучно и поднесла стакан к губам. – Точно тебе говорю. Не беспокойся. – Да нет, ты прав. Бог свидетель, ты заслужил свой шанс. Последнее время по тебе, конечно, видно было, что ты что-то затеваешь, просто я не… Очень рада за тебя. Поздравляю. – Кармела, – сказал Шай, – посмотри на меня. Разве я могу с тобой так поступить? – Эй, – сказала Джеки. – Что за дела? Шай потянулся к стакану Кармелы и пальцем опустил его, чтобы видеть ее лицо. Я впервые видел, чтобы он нежничал, и меня такое зрелище успокоило еще меньше, чем Кармелу. – Послушай. Все доктора сказали – несколько месяцев, максимум полгода. Когда я куплю, он будет в приюте или в кресле, в общем, слишком слаб, чтоб натворить делов. – Прости нас, Господи, – тихо сказала Кармела. – Будем надеяться… – Что происходит? – спросил я. На меня без выражения уставились два пары одинаковых голубых глаз. Я впервые увидел, как похожи Шай с Кармелой. – Стало быть, па до сих пор бьет маму?