– Спасибо, малышка. Врать не буду, выходные выдались паршивые. Впрочем, дела идут на лад. Внизу зазвенел дверной звонок. – Ждете кого-то? – спросил я. Холли пожала плечами, и я уже начал корчить свирепую рожу для Дерьми, но тут в прихожей раздался женский голос – Джеки. – Привет, Оливия! На улице закоченеть можно! Торопливый ответ Лив на пониженных тонах; пауза, тихий звук закрывающейся кухонной двери, приглушенное шушуканье – женщины обменивались новостями. – Тетя Джеки! Можно она поедет с нами? – Конечно, – сказал я и собрался поднять Холли с кровати, но она поднырнула под мой локоть и зарылась в шкаф, откапывая в ворохе пастельных нарядов подходящий кардиган. Джеки и Холли разом нашли общий язык. К моему удивлению – и некоторому беспокойству, – Джеки и Лив тоже. Какому мужчине захочется, чтобы женщины в его жизни сошлись накоротке: чего доброго, начнут о тебе откровенничать. Я долго не знакомил Лив с Джеки; уж не знаю, стыдился я кого из них или боялся, только мне – так я тогда считал – было бы гораздо спокойнее, если бы Джеки невзлюбила моих новоявленных буржуазных родственников и снова исчезла из моей жизни. Джеки я обожаю чуть ли не больше всех на свете, но я вечно нахожу ахиллесову пяту – как у других, так и у самого себя. Восемь лет после ухода из дома я жил припеваючи: держался подальше от радиоактивной зоны, вспоминал о семье от силы раз в год, когда встречал на улице пожилых теток, похожих на ма, – и бросался в укрытие. В городишке вроде нашего долго так продолжаться не могло. Воссоединением с Джеки я обязан одному непутевому эксгибиционисту, неудачно выбравшему жертву. Когда этот Вилли Винки выскочил из переулка, вытащил свой писюн и начал свое шоу, Джеки нанесла удар по обоим его эго: прыснула со смеху и врезала ему по яйцам. Ей было семнадцать, и она только что съехала от родителей; я в то время прокладывал себе путь к Спецоперациям через отдел сексуальных преступлений. В районе произошла пара изнасилований, и начальник хотел, чтобы кто-нибудь взял у Джеки показания. Я подвернулся случайно; по-хорошему, мне вообще не следовало этим заниматься: нельзя брать дела, по которым проходят члены семьи, а я все понял, как только увидел на бланке заявления имя “Джасинта Мэкки”. Чуть ли не половина Дублина носит имя Джеки или фамилию Мэкки, но сомневаюсь, что кому-то, кроме моих родителей, хватило фантазии соединить их и назвать дочку Джеки Мэкки. Можно было сказать начальнику, чтобы кто-то другой записал ее описание комплекса неполноценности маломерка, – и остаток жизни мне и думать не пришлось бы ни о своей семье, ни о Фейтфул-Плейс, ни о “Таинственном деле таинственного чемодана”. Но мне стало любопытно. Джеки было девять, когда я ушел из дома; милая девочка ни в чем не провинилась. Хотелось посмотреть, что из нее выросло, вот я и рассудил, что особого вреда не будет. Тут-то я и ошибся. – Пошли! – Я бросил Холли ее вторую туфлю. – Сводим тетю Джеки погулять, а потом купим пиццу, которую я обещал тебе в пятницу вечером. * * * Один из многих плюсов развода состоит в том, что больше не приходится по воскресеньям прогуливаться по Далки, обмениваясь вежливыми кивками с занудными парами, уверенными, что мой акцент снижает цены на недвижимость. Холли любит качели в Герберт-парке – насколько я понимаю из бурных монологов, которые дочь бубнит, набирая амплитуду, они считаются за лошадок и каким-то боком связаны с Робин Гудом, – так что мы отвели ее туда. День выдался холодный и солнечный, с приятным морозцем, и мысль погулять в парке посетила уйму разведенных папаш. Некоторые прихватили с собой трофейных подружек, так что рядом с Джеки в ее куртке “под леопарда” я не выделялся. Холли умчалась к качелям, а мы с Джеки нашли скамейку, с которой могли за ней наблюдать. Не знаю лучшей терапии, чем глядеть, как Холли летает на качелях. Она на удивление сильная для такой крохи и может качаться без устали часами; а я могу смотреть и радоваться, завороженный ритмом. Только почувствовав, как расслабляются плечи, я понял, до чего был напряжен. Я задышал поглубже и задумался: как держать давление в норме, когда Холли станет слишкком взрослой для детских площадок? – Господи, она на фут вымахала с нашей последней встречи! Еще чуть-чуть, и меня перерастет, – сказала Джеки. – Еще чуть-чуть, и я запру ее в комнате до восемнадцатилетия. Жду только, чтоб она впервые произнесла имя мальчика без рвотных позывов. Я вытянул ноги, сцепил руки за головой, подставил лицо слабенькому солнцу и задумался, не провести ли так остаток дня. Мои плечи расслабились еще немного. – Крепись. Они сейчас ужасно рано начинают. – Только не Холли. Я ей сказал, что мальчики приучаются к горшку только после двадцати. Джеки рассмеялась. – Тогда она возьмется за парней постарше. – Взрослые быстро сообразят, что у папочки есть револьвер. – Скажи-ка, Фрэнсис… Ты как вообще? – спросила Джеки. – Вот похмелье пройдет – и все будет тип-топ. Есть аспирин? Она порылась в сумке: – Нету. Ничего, пусть голова поболит, тебе это на пользу, в следующий раз пить будешь меньше. А вообще, я не про то. Я про… ну ты понял. Как ты после вчерашнего? После вчерашнего вечера? – Я прохлаждаюсь в парке с двумя очаровательными дамами. Это ли не счастье? – Ты был прав, Шай вел себя как придурок. Нельзя было так о Рози. – Ей теперь от этого ни холодно ни жарко. – Он к ней и близко не подходил! Просто позлить тебя хотел. – Браво, Шерлок! Горбатого могила исправит. – Он обычно не такой. То есть святым-то он не стал, но в последние годы здорово угомонился. Он просто… не знает, как отнестись к твоему возвращению, понимаешь? – Не бери в голову, сестренка. Серьезно. Сделай милость, плюнь, радуйся солнышку и смотри, какая классная у меня дочка. Идет? – Отлично, – рассмеялась Джеки. – Давай так. Холли выглядела на все сто, лучшего я и пожелать не мог: пряди волос выбились из ее хвостиков и пылали под солнцем, она радостно напевала что-то себе под нос. Изящный изгиб ее позвоночника, непринужденные взмахи ног постепенно расслабляли мне мышцы лучше первоклассного косяка. – Уроки она сделала, – сказал я чуть погодя. – Хочешь, в кино сходим, как поедим? – Меня дома ждут. Эти четверо по-прежнему подвергают себя еженедельному кошмару: воскресный вечер с мамочкой и папочкой, ростбиф и трехцветное мороженое – семейная идиллия, пока у кого-нибудь не поедет крыша. – Так опоздай, – сказал я. – Взбунтуйся. – Я обещала встретиться с Гэвом на пару пива, перед тем как он пойдет к ребятам. Если совсем не проводить с ним время, он решит, что я молоденького любовника ищу. Я просто заехала тебя проведать. – Позови его с нами. – На мультики? – Как раз его уровень. – Ну-ка, заткнись, – миролюбиво сказала Джеки. – Не любишь ты Гэвина. – Во всяком случае, не так, как ты. Впрочем, сомневаюсь, что ему нужна моя пылкая страсть. – Поганец ты, вот ты кто. Все спросить хотела, что у тебя с рукой? – Спасал рыдающую девственницу от банды нацистов-сатанистов на мотоциклах. – Я серьезно. Ты тогда не упал? Ну, когда от нас ушел? Ты был немного… то есть не на бровях, конечно, но… Тут у меня зазвонил мобильник – тот, которым пользуются мои мальчики и девочки под прикрытием. – Пригляди за Холли, – сказал я и выудил из кармана телефон: имени нет, и номер незнакомый. – Я должен ответить. Алло? Я уже встал было со скамейки, когда смущенный голос Кевина произнес: – Э… Фрэнк? – Извини, Кев. Ты не вовремя. – Я нажал на отбой, спрятал телефон и снова сел. – Это Кевин звонил? – Ага. – Ты не настроен с ним говорить? – Да. Не настроен. Джеки с состраданием посмотрела на меня: – Все будет хорошо, Фрэнсис. Правда. Я промолчал. – Знаешь что! – сказала она в порыве воодушевления. – Поехали со мной к маме с папой, как отвезешь Холли. Шай как раз протрезвеет, захочет перед тобой извиниться, а Кармела приведет детишек… – Вряд ли, – сказал я. – Ну, Фрэнсис, почему нет? – Папа-папа-папа! – Разрумянившаяся, запыхавшаяся Холли, как всегда вовремя, спрыгнула с качелей и поскакала к нам, высоко поднимая колени, словно лошадка. – Я просто вспомнила, а то вдруг опять забуду: можно мне белые сапожки? Такие с меховой опушкой, и двумя молниями, и мягкие, и вот досюда? – У тебя есть обувь. Когда я считал в прошлый раз, у тебя было три тысячи двенадцать пар обуви. – Таких у меня нету! Эти особенные. – Посмотрим, – сказал я. – Чем они особенные? – Если Холли хочется чего-то, кроме необходимого, и не на большой праздник, я заставляю ее объяснить причину – хочу, чтобы она научилась различать необходимость, желания и капризы. И мне нравится, что, несмотря на это, она обращается ко мне чаще, чем к Лив.