– У Селии Бейли есть такие. – Напомни, кто такая Селия? Ты с ней танцами занимаешься? Холли посмотрела на меня как на тупого. – Селия Бейли. Она знаменитая. – Рад за нее. Чем? Взгляд стал еще безнадежней. – Она звезда. – Не сомневаюсь. Актриса? – Нет. – Певица? – Нет! Я определенно тупел на глазах. Джеки наблюдала за нами с прячущейся в уголках рта улыбкой. – Астронавтка? Прыгунья с шестом? Героиня французского Сопротивления? – Папа, хватит! Она из телика! – Так же, как и астронавтки, певицы и те, кто умеет пукать подмышками. А эта дама чем известна? Холли подбоченилась и запыхтела от раздражения. – Селия Бейли – модель, – объяснила мне Джеки, решив избавить нас обоих от мучений. – Ты ее наверняка знаешь. Блондинка, пару лет назад встречалась с владельцем ночных клубов, потом он ей изменил, а она нашла его переписку с любовницей и продала в “Стар”. Теперь она знаменитость. – Ах, эта… – сказал я. Джеки была права, я действительно ее знал: местная сосалка, чьи главные жизненные достижения – шашни с заряженным маменькиным сынком и регулярные выступления в дневных телешоу, где она с душещипательной искренностью и зрачками с булавочную головку рассказывала, как победила в битве с кокаином. Вот что сегодня в Ирландии сходит за суперзвезду. – Холли, зайка, это не звезда, это ломтик пустого места в лилипутском платье. Что она вообще сделала стоящего? Дочь пожала плечами. – Что она умеет? Дочь еще раз пожала плечами – с демонстративным раздражением. – Тогда на черта она нужна? Почему ты хочешь быть на нее похожа? Холли закатила глаза. – Она симпатичная. – Господи Иисусе! – в искреннем ужасе воскликнул я. – Да у этой девицы не осталось ничего натурального цвета – о размерах я вообще молчу! Она и на человека-то не похожа! У Холли чуть дым из ушей не повалил от бессилия и замешательства. – Она модель! Тетя Джеки сказала же! – Она даже не модель – снялась разок в дурацкой рекламе питьевого йогурта. Это не одно и то же. – Она звезда! – Никакая она не звезда. Кэтрин Хепберн – звезда. Брюс Спрингстин – звезда. А эта Селия – нуль без палочки. Долдонила, что она звезда, пока кучка баранов из маленького городишки ей не поверила. Это еще не значит, что ты должна быть одной из стада. Холли покраснела, воинственно выставила вперед подбородок, но пока сдерживалась. – Да мне все равно. Я просто хочу белые сапожки. Можно? Я понимал, что завожусь сильнее, чем требует ситуация, но уже не мог сбавить обороты. – Нет. Вот начнешь восхищаться знаменитостью, которая действительно сделала что-то стоящее, и куплю тебе весь ее гардероб. Но я не собираюсь спускать время и деньги, чтобы превратить тебя в клон безмозглой посредственности, которая считает вершиной достижений продажу своих свадебных снимков желтому журнальчику. – Я тебя ненавижу! – закричала Холли. – Ты тупой и ничего не понимаешь, и я тебя ненавижу! Она со всех сил пнула скамейку рядом со мной и, от ярости не замечая боль в ноге, как угорелая бросилась назад к своим качелям. Качели уже занял какой-то мальчишка. Холли уселась по-турецки на землю, кипя от злости. – Господи, Фрэнсис, – чуть помолчав, сказала Джеки. – Не мне учить тебя воспитывать ребенка – Господь свидетель, я сама в этом ни в зуб ногой, – но нельзя было поспокойней? – Нет, нельзя. Думаешь, я для прикола испортил ребенку вечер? – Она только хотела пару сапожек. Какая разница, где она их увидела? Да, Селия Бейли чуть дурковатая, спаси ее Господи, но ведь безвредная же! – Какой там! Селия Бейли – живое воплощение всего, что не так с этим миром. Она такая же безвредная, как сэндвич с цианидом. – Ох, да ладно, чего ты взъерепенился? Через месяц Холли напрочь про нее забудет и начнет тащиться от какой-нибудь девчачьей группы… – Джеки, это не пустяки. Я хочу, чтобы Холли понимала, что есть разница между правдой и бессмысленным ссаньем в уши. Ей со всех сторон твердят, что реальность на сто процентов субъективна: если действительно веришь, что ты звезда, то заслуживаешь контракта с продюсерами, даже если не умеешь петь; если веришь в оружие массового уничтожения, то неважно, существует ли оно на самом деле; и что слава – начало и конец всего, потому что ты не существуешь, пока толпы народу тебя не заметят. Я хочу, чтобы моя дочь понимала: не все на свете определяется тем, насколько часто она об этом слышит; или насколько ей хочется, чтобы это было правдой; или сколько еще людей пялят на это глаза. Где-то в глубине за всем, что считается реальным, должна стоять какая-то настоящая долбаная реальность. Бог свидетель, нигде больше Холли этому не научится. Поэтому придется учить ее самому. И если иной раз она будет ершиться, так тому и быть. Джеки задрала брови и чопорно поджала губы. – Не сомневаюсь, что ты прав, – сказала она. – Мне лучше помалкивать? Мы оба надолго умолкли. Холли захватила другие качели и методично вертелась, закручивая цепи в жгут. – Шай прав в одном, – сказал я. – Страна, где молятся на Селию Бейли, вот-вот вылетит в трубу. – Не каркай, – цокнула на меня Джеки. – А я и не каркаю. Как по мне, крах может пойти Ирландии на пользу. – Господи, Фрэнсис! – Джеки, я пытаюсь воспитывать ребенка. От одного этого любой нормальный человек будет вне себя от ужаса. Вдобавок я пытаюсь воспитать ее в мире, где ей постоянно твердят: думай только о моде, славе и жировых отложениях, не замечай, что тебя дергают за ниточки, – лучше купи себе что-нибудь симпатичное… Да я беспрерывно трясусь от ужаса. Пока Холли была маленькая, я еще кое-как справлялся, но с каждым днем она взрослеет, и мне все страшнее. Считай меня психом, но я хочу, чтобы она росла в стране, где людям иногда приходится думать о чем-то понасущней, чем пафосные тачки и Пэрис Хилтон. Джеки усмехнулась одним уголком губ: – Клянусь, ты заговорил точь-в-точь как Шай. – Боже упаси! Я бы скорее мозги себе вышиб. – Я знаю, что с тобой не так. – Сестра кротко смотрела на меня. – Ты вчера хватил лишнего, и сейчас у тебя кишки узлом. Это всегда тоску нагоняет. Я права? У меня снова зазвонил телефон – Кевин. – Да чтоб тебя разорвало! – с непроизвольной злостью рявкнул я. Зря я дал ему свой номер: моей семейке дай палец, они руку по локоть откусят. Отключить мобильник я не мог – вдруг понадоблюсь моим ребятам. – Если Кев всегда так плохо понимает намеки, неудивительно, что у него нет подружки. Джеки успокаивающе похлопала меня по руке: – Не обращай внимания, пусть звонит. Я вечером спрошу, что у него за срочность. – Спасибо, не надо. – Наверное, просто хочет узнать, когда вы с ним снова встретитесь. – Джеки, сколько можно повторять: мне абсолютно до фонаря, чего хочет Кевин. А если он и впрямь хочет узнать, когда мы встретимся, передай ему, с любовью и поцелуями: никогда. Лады? – Фрэнсис, перестань. Ты же не всерьез. – Еще как всерьез, Джеки, уж поверь. – Ведь он твой брат. – И, насколько я могу судить, отличный парень, в котором, несомненно, души не чают многочисленные друзья и знакомые. Вот только я не из их числа. Единственное, что нас связывает, – ошибка природы, забросившей нас на несколько лет в один дом. Благо мы там больше не живем, с Кевином у меня столько же общего, сколько с парнем на соседней скамейке. То же касается Кармелы, Шая и однозначно – мамы с папой. Мы не знаем друг друга, у нас ни черта общего, и я не вижу никаких причин собираться на чай с печеньками. – Сам подумай, – сказала Джеки. – Ты же понимаешь, что все не так просто. Мобильник снова зазвонил. – Проще некуда, – сказал я.