– А я слышала, ты теперь в полиции. Я уже начал привыкать к иррациональным вспышкам гнева, с которыми мне сообщали, что я превратился в легавого; они приходились даже кстати. – Имельда! – воскликнул я после секунды потрясенного молчания, возмущенный и задетый до глубины души. – Ты серьезно? По-твоему, я здесь, чтобы разнюхать о твоих детях? Она пожала плечами: – Мало ли… И вообще, они ни в чем не виноваты. – Да я их даже по именам не знаю! Черт, я же просто спросил. Мне вообще до фонаря, хоть целый клан Сопрано выращивай; я всего-то повидаться хотел по старой памяти. Если тебя так бомбит от того, чем я на жизнь зарабатываю, только скажи, и я свалю. Честно. Через мгновение уголок рта Имельды неохотно дрогнул, она включила чайник. – Фрэнсис, а ты все такой же, заводишься с пол-оборота. Да, у меня трое: Изабель, Шанья и Женевьева. Все три – кошмарные оторвы, подростки… А у тебя? Ни слова про отца – или отцов. – Девочка, – сказал я. – Девять лет. – Так у тебя еще все впереди, спаси тебя Господь. Знаешь, как говорят: сыновья рушат дом, а дочки рушат голову? Чистая правда. Имельда бросила чайные пакетики в кружки. Глядя, как она двигается, я почувствовал себя стариком. – Ты все еще шьешь? – Господи, да когда это было! – то ли хмыкнула, то ли фыркнула она. – Я ушла с фабрики двадцать лет назад. Сейчас перебиваюсь чем придется. Уборкой в основном. Имельда воинственно покосилась на меня на случай, если я вздумал ее осуждать. – Иммигрантки из Восточной Европы берут дешевле, но кое-где еще хотят слышать английскую речь. Работы хватает, грех жаловаться. Чайник вскипел. – Про Рози слышала? – спросил я. – Да, слышала. Кошмар какой! Все это время… – Имельда разлила чай и тряхнула головой, словно пытаясь что-то отогнать. – Все это время я думала, что Рози в Англии. Когда услышала, поверить не могла. Никак. Клянусь, целый день потом как зомби ходила. – Я тоже. В общем, неделька выдалась не из лучших. Имельда достала пакет молока и пачку сахара, освободила для них место на кофейном столике. – Кевин был отличным парнем, – сказала она. – Я страшно расстроилась, когда услышала. Как раз хотела зайти к вашим тем вечером, но… – Она пожала плечами и не договорила. Хлое с ее мамулей и за миллион лет было не разобраться в невидимой, но бездонной классовой пропасти, из-за которой Имельда считала – пожалуй, небезосновательно, – что в доме моей матери ей не обрадуются. – А я-то надеялся тебя там увидеть. Зато уж теперь поболтаем как следует, да? Она снова усмехнулась, уже с меньшей неохотой. – Фрэнсис, ну ты как обычно! Всегда умел убалтывать. – Зато прическа у меня теперь получше. – Господи, это точно! Колючий ежик свой помнишь? – Могло быть и хуже – гаврош, как у Живчика. – Фу, прекрати. Причесон был – мама не горюй… Имельда пошла в кухню за кружками. Даже будь у меня в запасе уйма времени, дальше чесать языком смысла не было: Имельда была куда смекалистей Мэнди и уже поняла, что у меня есть цель, хоть и не знала какая. – Слушай, можно кое-что спросить? – начал я, когда она вернулась. – Я, конечно, лезу куда не надо, но, клянусь, у меня есть на то причины… Имельда сунула мне в руку заляпанную кружку и села в кресло, но на спинку не откинулась и глядела по-прежнему настороженно. – Говори. – Когда ты отнесла чемодан Рози в дом шестнадцать, где именно ты его оставила? Ее пустой, по-ослиному упрямый взгляд дал мне понять, что к чему. Ничто на свете не могло заставить Имельду забыть о том, что она – наперекор всем инстинктам – беседует с копом. – Какой чемодан? – разумеется, спросила она. – Да брось, Имельда, – непринужденно улыбнулся я – стоило взять неверный тон, и вся поездка насмарку. – Мы с Рози месяцами это планировали. Думаешь, она не рассказывала мне, что делает? Бессмысленная мина постепенно сползла с лица Имельды – не до конца, но хотя бы отчасти. – Мне лишний головняк не нужен. Если кто спросит, я никакого чемодана не видела. – Не вопрос, солнце. Подставы не по моей части; ты сделала нам одолжение, и я это ценю. Я хочу знать только, трогал ли кто-то чемодан после того, как ты его принесла. Помнишь, где ты его оставила? И когда? Имельда пристально посмотрела на меня из-под редких ресниц, пытаясь понять, к чему я веду. Наконец она достала из кармана пачку сигарет и сказала: – Рози мне призналась за три дня перед тем, как вы собирались уехать, а до того ни словом не обмолвилась; мы с Мэнди догадывались, что она что-то задумала, но ничего определенного не знали. Ты Мэнди видел? – Ага. Она в отличной форме. – Надутая корова, – сказала Имельда, чиркая зажигалкой. – Куришь? – Да, спасибо. Я думал, вы с Мэнди подруги. Имельда насмешливо фыркнула и дала мне прикурить. – Больше нет. Она от меня нос воротит. Да мы никогда особо и не дружили, просто обе зависали с Рози, а как она уехала… – Ты для Рози всегда была ближе всех, – сказал я. Имельда одарила меня красноречивым взглядом – мол, к ней мужики и половчее меня подмазывались, да не вышло. – Будь мы и впрямь такими близкими подружками, она бы сразу мне призналась, что вы задумали, а так рассказала только потому, что за ней папаша следил и сама бы она манатки не вынесла. Мы вместе на фабрику ходили и обратно, болтали о своем, девчачьем, и все такое. А в тот день Рози попросила меня об одолжении… – Как ты вынесла чемодан из их квартиры? – спросил я. – Запросто. На следующий день, в пятницу, после работы я пришла к Рози, мы сказали ее маме с папой, что будем в комнате Рози слушать ее новый альбом “Юритмикс”, они велели не шуметь. А мы нарочно врубили погромче, чтоб не слышно было, как Рози пакуется. – Имельда чуть заметно усмехнулась уголком рта и подалась вперед, уперев локти в колени. Глядя сквозь табачный дым, как она улыбается самой себе, я на секунду увидел перед собой прежнюю заводную, языкастую девчонку. – Ты бы поглядел на нее, Фрэнсис. Она танцевала по комнате, пела в расческу, достала новые трусики, которые купила, чтоб ты ее в заношенных не видел, и махала ими над головой… И меня заставила с ней танцевать; мы, наверно, выглядели как пара идиоток, ржали как лошади – и пытались делать это тихо, чтоб ее мама не пришла посмотреть, что происходит. Рози так долго все скрывала, а тут поделилась секретом и была на седьмом небе от счастья. Я поскорее захлопнул дверь перед этой картиной; как-нибудь в другой раз. – Славно как… – сказал я. – А когда она закончила собираться… Имельда ухмыльнулась во весь рот. – Я просто взяла чемодан и пошла. Ей-богу! Накрыла его кофтой, но приглядись кто получше, сразу бы заметили. Я вышла из спальни, Рози попрощалась со мной в полный голос, я проорала “до свидания, мистер и миссис Дейли” – они в гостиной телик смотрели. Папа ее оглянулся, когда я мимо двери проходила, – проверял, что Рози со мной не намылилась, а чемодана не углядел. Я и ушла. – Вы молодцы, обе! – улыбнулся я. – И ты сразу отнесла его в дом шестнадцать? – Ага. Зима ведь, уже темно было, холодно, все по домам сидели. Никто меня не видел. – Имельда прищурилась от дыма и погрузилась в воспоминания. – Правду сказать, Фрэнсис, мне до смерти страшно было туда идти. Я в тот дом сроду в темноте не заходила, да еще в одиночку. Хуже всего было на лестнице; в комнатах хоть какой-то свет из окон, а на лестнице темнотища. Пришлось на ощупь подниматься. Кругом паутина, половина ступенек шатается, как будто сейчас весь дом рухнет, шорохи отовсюду… Богом клянусь, казалось, кто-то за мной следит – привидение, что ли… Вот ору бы было, если б меня кто схватил! Я рванула оттуда как ошпаренная… – Ты помнишь, куда положила чемодан? – А то. Мы с Рози заранее договорились, что я суну его за камин в большой комнате наверху, ну ты помнишь. Если бы он не влез, я бы положила его под кучу досок, железяк и прочего дерьма в углу подвала, но мне не улыбалось туда спускаться, если совсем уж не припрет. В итоге-то чемодан влез как миленький. – Спасибо, Имельда, – сказал я. – Спасибо, что помогла. Надо было давным-давно тебя поблагодарить, но лучше поздно, чем никогда. – А можно я тоже кое-что спрошу или вся игра в одни ворота? – Как в гестапо – “фопросы сдесь садаю йа”? Нет, солнце, все по-честному: баш на баш. Спрашивай. – Говорят, что Рози и Кевина убили. Обоих. Это просто ради скандала болтают или так и есть? – Рози убили, да, – сказал я. – Насчет Кевина пока никто не уверен. – Как ее убили? Я покачал головой. – Мне не говорят. – Ну да, конечно. – Имельда, можешь сколько угодно видеть во мне копа, но, поверь моему слову, в полиции сейчас никто так не считает. Я не расследую это дело; мне вообще нельзя в него соваться. Я рискую вылететь с работы уже из-за того, что сюда приехал. На этой неделе я не коп, а липкий зануда, который не отстает, потому что любил Рози Дейли.