Имельда с силой закусила губу. – Я тоже ее любила. Любила до потери пульса. – Знаю. Поэтому я и здесь. Понятия не имею, что с ней случилось, и не верю, что копы почешутся это выяснить. Мне нужна помощь, Мельда. – Такую девчонку загубили, выродки… Рози в жизни никому зла не сделала, она только и хотела… – Имельда умолкла и следила за своими пальцами, ковыряющими дыру в потертой диванной обивке. Я не стал прерывать ее размышления. – Я-то думала, она вырвалась… – произнесла Имельда после долгого молчания. Я вопросительно поднял бровь. Увядшие щеки Имельды покрылись легким румянцем, как будто она ляпнула глупость. – Возьми хоть Мэнди – копия своей мамаши: выскочила замуж при первой возможности, бросила работу, посвятила себя семье, женушка и мамочка, живет в том же доме и, ей-богу, даже одевается, как мать. Все, с кем мы выросли, – вылитые родители, сколько бы ни твердили в юности, что будут другими. – Имельда раздавила сигарету в переполненной пепельнице. – На меня посмотри… До чего я докатилась? – Она кивнула подбородком на квартиру. – Трое детей от трех папаш – Мэнди небось уже доложила? Изабель я в двадцать родила. И села на пособие. С тех пор у меня ни разу приличной работы не было, замуж не вышла, ни один мужик дольше года не задержался – сейчас, видать, половина из них уже переженились. В юности у меня был миллион планов, и все накрылись медным тазом. Я и пикнуть не успела, как превратилась в родную мать. Проснулась однажды утром – и привет. Я вытащил две сигареты из своей пачки, прикурил одну для Имельды. – Спасибо. – Она повернула голову, выпустила дым в сторону. – Одна Рози в свою мамочку не превратилась. Мне нравилось о ней думать. Когда дела шли не очень, так приятно было знать, что Рози где-то в Лондоне, в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, занимается каким-то чумовым делом, которое мне и не снилось. Единственная, кто вырвался. – Я не превратился в свою мамочку, – сказал я. – Или, если на то пошло, в папочку. Имельда не рассмеялась и неопределенно взглянула на меня – возможно, по ее меркам, став копом, я недалеко ушел от папаши. – Шанья беременна, а кто отец, не знает, – сказала она, помолчав. Даже Снайпер не смог бы перевернуть такое в позитив. – Ей-то, по крайней мере, мамочка поможет, – сказал я. – Ага… – Плечи Имельды опустились еще ниже, словно она надеялась получить от меня волшебный совет, как все исправить. – Хоть что-то. Кто-то из соседей врубил Фифти Сента, кто-то заорал, чтоб сделали потише. Имельда будто ничего не заметила. – У меня один последний вопрос остался… – начал я. Что-то в моем голосе насторожило Имельду, и ее взгляд снова остекленел. – Кому ты говорила, что мы с Рози уезжаем? – Никому! Я не стукачка какая-нибудь. – Она выпрямилась, готовая к бою. – Я так и не думал. Но есть ведь уйма способов выудить из человека информацию. Тебе сколько было – восемнадцать, девятнадцать? Девчонку легко подпоить, пока язык не распустит, или еще как развести, хоть на намек. – Я не тупая. – Я тоже. Имельда, послушай, той ночью кто-то поджидал Рози в доме шестнадцать. Кто-то встретил ее там, убил и избавился от тела. Только три человека в мире знали, что Рози придет туда за чемоданом, – я, Рози и ты. От меня никто не узнал. Сама говоришь, Рози несколько месяцев держала рот на замке; ты была, наверное, лучшей ее подругой, но, будь у нее выбор, она даже тебе бы не призналась. Хочешь, чтобы я поверил, будто она взяла и проболталась кому-то еще, просто так? Брехня. Остаешься ты. Не успел я договорить, как Имельда вскочила с кресла и выхватила кружку у меня из руки. – Наглая скотина, обзывать меня брехлом в моем же доме! Тебя и на порог нельзя было пускать. А еще распинался – встретиться со старой подружкой! Подружкой, хрена лысого, ты хотел разведать, что я знаю… – Она кинулась в кухню и швырнула кружки в мойку. Такой залп из всех орудий может вызвать только чувство вины. Я пошел за ней. – Это ты тут распиналась про любовь к Рози и как ты хотела, чтобы она вырвалась. Или ты мне в уши свистела? – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Тебе легко: заявился после стольких лет, мистер Крутой, и свалишь как только заблагорассудится, а мне здесь жить. Моим детям здесь жить. – По-твоему, я собрался сваливать? Я здесь, Имельда, нравится мне или нет. И никуда не собираюсь. – А вот и собираешься! Вали из моего дома. Забирай свои вопросы и засунь себе в жопу. Вали! – Скажи, кому ты говорила, и я уйду. Я подошел слишком близко, и Имельда прижалась спиной к плите; ее глаза заметались по кухне в поисках путей к отступлению, а уперевшись в меня, вспыхнули безумным страхом. – Имельда, – как можно мягче сказал я. – Я не собираюсь тебя бить. Я просто спрашиваю. – Пошел вон, – сказала она, схватившись за что-то у себя за спиной. Только тут до меня дошло, что ее страх не был рефлекторным, не остался на память от какого-то урода, который ее лупцевал. Имельда боялась именно меня. – Черт, да что, по-твоему, я с тобой сделаю? – спросил я. – Меня насчет тебя предупреждали, – тихо сказала она. Не успев сообразить, что делаю, я шагнул вперед – и увидел занесенный над головой хлебный нож и открывшийся для крика рот… Я ушел. Я уже спустился по лестнице, когда она, собравшись с силами, перегнулась через перила и заорала мне вслед на потеху соседям: – И не смей возвращаться, козлина! Дверь ее квартиры захлопнулась. 15 Я углубился в Либертис, подальше от толкучки; центр города заполонили ошалевшие от рождественского шопинга лемминги, распихивающие друг друга в неистовом стремлении оплатить кредиткой что ни попадя, и чем дороже, тем лучше; рано или поздно кто-нибудь из них дал бы мне повод для драки. Один добрый человек по прозвищу Дэнни Спичка как-то предлагал мне помощь в организации поджога. Я вспомнил Фейтфул-Плейс, алчный взгляд миссис Каллен, неуверенность на лице Деса Нолана, страх в глазах Имельды и прикинул, не позвонить ли Дэнни. Я шагал, пока желание вломить всякому, кто подойдет поближе, не поугасло. Проулки выглядели как гости на поминках Кевина – искаженные версии привычных предметов, несмешная шутка: бывшие многоквартирные дома для бедных, у обочин новенькие “БМВ”, несовершеннолетние мамаши, орущие на грудничков в дизайнерских колясках, пыльные лавочки на углу, превратившиеся в сверкающие сетевые магазины. Остановиться я смог только у собора Святого Патрика. Сев на скамейку в парке, я разглядывал то, что простояло на одном месте восемь столетий, и слушал, как закипают водители по мере того, как близится час пик и замедляется движение. Так я и сидел, смоля как паровоз, – Холли бы не одобрила – когда пискнул мобильник: пришло сообщение от малыша Стивена. Я готов был поспорить, что текст он переписывал раз пять, пока не вышло как надо. Привет, детектив Мэкки, у меня есть нужная вам информация. Всего наилучшего, Стивен Моран (дет.). Красавчик. Время близилось к пяти. Молодец. Встречаемся в “Космо” немедленно, – написал я в ответ. “Космо” – помоечная забегаловка, притаившаяся в паутине улиц недалеко от Графтон-стрит. Никто из убойного в жизни туда не сунется – это первый большой плюс. Второй плюс – “Космо” остается одним из немногих заведений в городе, где еще нанимают ирландцев, а значит, никто лишний раз не удостоит тебя взглядом. Порой это бывает кстати. Иной раз я встречаюсь тут со своими информаторами. Когда я добрался до “Космо”, Стивен уже сидел за столиком, потягивая кофе из кружки и рисуя пальцем узоры на рассыпанном сахаре. Парень даже не поднял взгляд, когда я плюхнулся напротив. – Рад видеть, детектив, – сказал я. – Спасибо, что связался. Стивен пожал плечами: – Ага… Ну я ведь обещал. – У нас проблемы? – Не уверен, что нам следует так поступать… – Утром я по-прежнему буду тебя уважать, обещаю. – В Темплморе нас учили, что полиция теперь – наша семья, – сказал он. – Я это запомнил и принял всерьез, понимаете? – И правильно, солнышко. Это твоя семья. В семьях себя так и ведут, не замечал? – Нет. – Повезло тебе, старик. Счастливое детство – это прекрасно, только вот везет не всем. Чем порадуешь? Стивен закусил щеку. Я с интересом разглядывал его, предоставив договариваться с совестью самостоятельно; наконец, как и следовало ожидать, он не подхватил рюкзак и не свалил из “Космо”, а нагнулся и достал тонкую зеленую папку. – Отчет о вскрытии. – Он протянул папку мне. Я бегло пролистал страницы; в глаза бросились схемы травм Кевина: вес органов, ушибы мозга – не лучшее чтиво для кафешки. – Отличная работа. Ценю, – сказал я. – Изложи вкратце – тридцать секунд, не более. Стивен оторопел. Вероятно, ему уже доводилось извещать семьи – но не во всех технических подробностях. Я не сводил с него взгляд, и он заговорил: – Э-э… Ладно. Он – то есть покойный, – э-э… ваш брат… упал из окна головой вниз. Следы сопротивления или борьбы отсутствуют, ничто не указывает на постороннее вмешательство. Падение произошло с высоты приблизительно двадцати футов, на твердую землю. Он ударился о землю одной стороной теменной части головы, примерно вот тут. Падение вызвало перелом черепа, повредивший мозг, и перелом шеи, парализовавший дыхание. То или другое его убило. Очень быстро. Как раз о такой сводке я и просил, но все равно чуть не влюбился в расфуфыренную официантку за то, что она появилась аккурат в этот момент. Я заказал кофе и какой-то сэндвич. Она дважды записала все неправильно, чтобы показать, что она выше такой работы, закатила глаза от моей тупости и чуть не сшибла чашку Стивена ему на колени, выхватывая у меня меню, – зато, когда она, покачивая бедрами, удалилась, я хотя бы отчасти разжал стиснутые зубы. – Тут без сенсаций, – сказал я. – Есть отчет по отпечаткам? Стивен кивнул и достал еще одну папку, потолще. Снайпер, должно быть, всерьез надавил на экспертов, чтобы так быстро выбить результаты. Наверняка ему не терпелось распрощаться с этим делом. – Расскажи самое главное, – сказал я. – Снаружи на чемодане мешанина: после стольких лет в дымоходе почти все, что было, стерлось, потом постарались рабочие и семья, которая… ваша семья. – Стивен смущенно потупился. – Осталось несколько отпечатков, принадлежащих Роуз Дейли, один отпечаток ее сестры Норы плюс три отпечатка неизвестного – судя по положению, пальцы одной руки, оставленные единственным прикосновением. Внутри примерно то же самое: отпечатки Роуз на всем, что только можно, плеер весь в отпечатках Норы и пара отпечатков Терезы Дейли на самом чемодане изнутри, что естественно, ведь раньше чемодан принадлежал ей; и повсюду отпечатки всей семьи Мэкки, по большей части – Джозефины Мэкки. Это же… э-э… ваша мать?