– Никакая ты не дура, а просто милая девушка. Самая милая. В бледном свете она походила на девчонку, на призрак, будто умопомрачительный черно-белый двойник Рози сошел на мимолетное мгновение с дрожащей старой кинопленки или из сна. Я знал – стоит коснуться ее, и она растает, в один миг снова превратится в Нору и исчезнет навсегда. От ее улыбки сердце рвалось из груди. Я тронул ее волосы кончиками пальцев, ощутил тыльной стороной запястья ее быстрое теплое дыхание. – Где ты была? – тихо спросил я у самых ее губ. – Где ты была все это время? Мы прильнули друг к другу, как потерянные дети, страстно и безнадежно. Мои руки помнили мягкие горячие изгибы ее бедер наизусть, они будто всплыли мне навстречу из каких-то глубин памяти, казалось, утраченных навсегда. Не знаю, кого искала Нора; она целовала меня с такой силой, что я почувствовал вкус крови. Она пахла ванилью. Рози пахла лимонными леденцами, солнцем и растворителем, которым на фабрике выводили пятна с ткани. Я запустил пальцы в густые кудри Норы и почувствовал, как вздымается ее грудь, прижимаясь к моей, – на секунду мне показалось, что она плачет. Она отодвинулась первой и, тяжело дыша, одернула свитер. Ее щеки пылали. – Мне надо идти, – сказала она. – Останься, – попросил я и снова обнял ее. Клянусь, на секунду Нора засомневалась, но потом покачала головой и сняла мои руки со своей талии. – Я рада, что ты пришел. Рози осталась бы. Я чуть не сказал это вслух; и сказал бы, если бы думал, что это хоть как-то мне поможет. Вместо этого я откинулся на спинку скамейки и глубоко вздохнул. Сердце потихоньку успокаивалось. Потом я перевернул руку Норы и поцеловал ладонь. – И я рад. Спасибо, что вышла ко мне. Теперь иди в дом, пока не свела меня с ума. Сладких снов. Ее волосы растрепались, мягкие губы припухли от поцелуев. – Счастливого возвращения, Фрэнсис. Нора поднялась и прошла по двору, кутаясь в пальто. Она скользнула в дом и, ни разу не оглянувшись, закрыла за собой дверь. Я сидел на скамейке, глядя, как за шторами спальни движется ее подсвеченный силуэт, пока колени не перестали трястись. Тогда я перелез через пару оград и пошел домой. 17 На автоответчике ждало сообщение от Джеки с просьбой позвонить: “Ничего важного, так. Просто… ну, сам понимаешь. Пока”. Обессиленный голос сестры казался старше, чем когда-либо. Я и сам так издергался, что отчасти даже боялся откладывать наш разговор до завтра, учитывая, что произошло, когда я не ответил на сообщения Кевина. С другой стороны, Джеки с Гэвином хватил бы удар от телефонного звонка в такую рань. Я отправился спать. Стягивая свитер, я ощутил на вороте запах волос Норы. В среду утром я проснулся поздно, около десяти, чувствуя себя более разбитым, чем накануне ночью. Уже несколько лет я не испытывал острой боли – ни душевной, ни физической – и успел забыть, сколько она отнимает сил. С помощью холодной воды и черного кофе я содрал пару слоев трухи с мозгов и позвонил Джеки. – А, привет, Фрэнсис. Голос звучал так же тускло, если не хуже. Даже будь у меня время и силы наехать на нее по поводу Холли, у меня бы язык не повернулся. – Привет, лапочка. Только что прослушал твое сообщение. – Ох… да. Я потом подумала, может, не стоило… Ну, не хотела тебя пугать – вдруг решишь, что еще что-нибудь стряслось. Я просто хотела… не знаю, спросить, как дела. – В понедельник вечером я рано ушел. Надо было еще подзадержаться. – Ага, может быть. Чего теперь, дело прошлое. В любом случае дальше без скандалов обошлось: выпили, попели и разошлись по домам. В трубке слышался густой шум: “Герлз Элауд” и фен. – Ты на работе? – спросил я. – Ну да. А что? Гэв не мог взять еще один отгул, а мне не хотелось торчать в квартире одной… И вообще, если вы с Шаем правы насчет положения страны, мне лучше не подводить постоянных клиенток, а? Подразумевалась шутка, но на тон пободрее сестру не хватило. – Не насилуй себя, милая. Если вымоталась, иди домой. Клиентки нипочем тебя не бросят. – Мало ли… Да нет, все хорошо. Девчонки со мной носятся, чай мне готовят, на перекур отпускают когда пожелаю. Я уж лучше тут. А ты где? Не на работе? – Взял отгул на пару дней. – Это правильно, Фрэнсис. Ты слишком много работаешь. Побалуй себя, своди Холли куда-нибудь. – Вообще-то, раз у меня свободное время, хотелось бы поболтать с ма. Наедине, пока папаши нет рядом. Можно как-то время подгадать? Ну, ходит ведь он в магазин или в паб? – Обычно – да. Но… – Джеки усиленно пыталась сосредоточиться. – Его вчера страшно спина донимала. Сегодня тоже, кажется, еле с постели встал. А когда у него спину ломит, он обычно просто спит. Что в переводе означало: доктор дал обезболивающее, па шлифанул таблетки водкой из-под половицы и отрубился на ближайшее будущее. – Мамуля будет дома весь день, пока Шай не вернется, на случай, если папе что-то понадобится. Ты загляни к ней, она будет рада тебя видеть. – Так и сделаю. А ты скажи своему Гэвину, пусть хорошенько о тебе заботится, поняла? – Он просто сокровище! Не знаю, что бы я без него делала… Слушай, а хочешь к нам сегодня вечером? Может, поужинаешь с нами? Рыба с картошкой под соусом “жалость”. Пальчики оближешь. – У меня планы, милая. Но все равно спасибо за приглашение. Может, как-нибудь в другой раз. Беги работай, пока у кого-нибудь мелирование не позеленело. Джеки вежливо засмеялась. Вышло не слишком убедительно. – Ага, пойду. Береги себя, Фрэнсис. Маме привет, – сказала она и вернулась в мир жужжащего фена, болтовни и сладкого чая. * * * Джеки оказалась права: когда я позвонил, парадную дверь открыла ма. Она тоже выглядела обессиленной, да и похудела – как минимум одной складки на животе не хватало. Несколько мгновений мать разглядывала меня, выбирая образ действий, потом бросила: – Па спит. Иди на кухню и не шуми. Она повернулась и с трудом заковыляла обратно по лестнице. Ей не мешало бы причесаться. Квартира провоняла пролитым бухлом, освежителем воздуха и средством для чистки серебра. При свете дня алтарь Кевина выглядел еще более угнетающе: цветы почти завяли, открытки с соболезнованиями попадали, а электрические свечи светили блекло и мигали. Из-за двери спальни доносился негромкий довольный храп. Ма разложила на кухонном столе все домашнее серебро: столовые приборы, брошки, рамки для фотографий, загадочное псевдодекоративное барахло, несомненно долго переходившее из рук в руки на подарочной карусели, прежде чем осесть в маминой кухне. Я вспомнил, как Холли, опухшая от слез, яростно натирала кукольную мебель. – Давай помогу, – сказал я, взяв тряпку. – Ты только все испортишь, руки-крюки. – Дай попробовать. Скажешь, если буду делать неправильно. Ма бросила на меня недоверчивый взгляд, но таким предложением было грех не воспользоваться. – Может, и будет от тебя какой прок. Выпьешь чаю. Это был не вопрос. Я придвинул стул и принялся за столовые приборы, пока ма копошилась в шкафчиках для посуды. Необходимый мне разговор проще всего было бы завязать в ходе доверительной беседы мамы с дочкой; поскольку я не был должным образом экипирован, на нужный лад нас могла настроить совместная работа по дому. Если бы ма не взялась за серебро, пришлось бы чистить что-нибудь еще. Ма дала первый залп. – Ты как-то поспешно ушел в понедельник вечером. – Дела нарисовались. Ну как вы тут вообще? – А сам как думаешь? Хотел бы знать, был бы здесь. – Даже представить не могу, каково вам, – выразился я фигурально, однако не то чтобы неискренне. – Могу я чем-нибудь помочь? Ма бросила чайные пакетики в чайник. – У нас все хорошо, большое спасибо. Соседи подсобили: принесли обедов на две недели вперед, а Мэри Дуайер разрешила держать все у нее в морозилке. До сих пор как-то жили без твоей помощи, проживем и дальше.