– Забавно, потому что вчера он дома не ночевал и ничто в этой комнате не указывает, что он вообще существует. – Я отодвинул “Берберри” в сторону и вытянул ноги. – Зачем выдумывать, Имельда? Только не говори, что ты меня боишься. Она сидела в углу дивана, нахохлившись и плотно скрестив руки и ноги, но тут вскинулась от злости. – И не мечтай, Фрэнсис Мэкки. Я дерьмо выбивала из мужиков покруче тебя. – Не сомневаюсь. А если не можешь сама выбить из кого-то дерьмо, то бежишь и жалуешься тому, кто может. Ты настучала на меня Снайперу Кеннеди – нет, заткни свою чертову пасть и не пытайся изворачиваться, – я очень недоволен. Но это легко исправить. Просто расскажи, кому ты растрепала про нас с Рози, и я мигом все прощу. Имельда пожала плечами. Телебабуины продолжали дубасить друг друга студийными стульями; я перегнулся через подлокотник, не сводя глаз с Имельды – на всякий случай, и выдернул вилку из розетки. – Не слышу, – сказал я. Имельда снова пожала плечами. – По-моему, я был более чем терпелив. Но сейчас, милая, ты видишь последние крупицы моего терпения. Присмотрись хорошенько. Это все цветочки по сравнению с тем, что будет дальше. – И что? – Тебя вроде бы предупреждали обо мне. В ее глазах мелькнул страх. – Я знаю, что тут говорят. И кого, по-твоему, я убил, Имельда? Рози или Кевина? А может, обоих? – Я никогда не говорила… – Знаешь, я бы поставил на Кевина. Угадал? Я решил, что это он убил Рози, и вышвырнул его из окна. Так ты рассудила? Имельде хватило мозгов не отвечать. Мой голос становился все громче, но мне было плевать, даже если Деко и его приятели-наркоманы услышат каждое слово. Я целую неделю ждал возможности вот так выйти из себя. – Скажи мне, какой безголовой надо быть, какой невероятно тупой, чтобы играть с человеком, который сотворил подобное с собственным братом? Я не в настроении, чтобы меня дурачили, Имельда, а ты вчера весь день меня дурачила. По-твоему, это разумно? – Я просто хотела… – Опять ты за свое. Ты нарочно пытаешься еще больше меня довести? Хочешь, чтобы я сорвался, да? – Нет… Я вскочил с кресла, вцепился в спинку дивана по обе стороны головы Имельды и так придвинулся к ее лицу, что почувствовал запах чипсов с сыром и луком в ее дыхании. – Имельда, позволь тебе кое-что объяснить – простыми словами, чтобы вбить это в твою тупую башку. В ближайшие десять минут, богом клянусь, ты ответишь на мой вопрос. Ты, конечно, предпочла бы скормить мне ту же историю, которую рассказала Кеннеди, но такого варианта у тебя нет. Так что решай, отвечать после тумаков или вместо них. Она попыталась отвернуть голову, но я обхватил ладонью ее подбородок и поднял ее лицо к себе. – А прежде чем решить, подумай вот о чем: трудно ли мне будет войти в раж и свернуть тебе шею, как цыпленку? Все вокруг и так держат меня за Ганнибала Лектера, так что терять мне нечего. Не исключено, что Имельда уже готова была заговорить, но я не дал ей возможности. – Твой приятель детектив Кеннеди, может, и не самый большой мой поклонник, но он коп, такой же, как и я. Если из тебя сделают отбивную или, боже упаси, найдут твой труп, думаешь, он не прикроет одного из своих? Неужели ты всерьез возомнила, что его волнует убогая скудоумная шалава, за чью жизнь никто в мире и пятерки не даст? Он мигом сбросит тебя со счетов, Имельда, как кусок дерьма. Я узнал выражение ее лица, отвисшую челюсть, невидящие черные глаза, распахнутые так, что не моргнуть. Я сотни раз видел такое выражение на лице матери в миг, когда она понимала, что ее сейчас ударят. Мне было наплевать. Представив, как тыльная сторона моей ладони крошит зубы Имельды, я чуть не задохнулся – так мне этого захотелось. – Ты охотно разевала свое страхолюдное хайло для любого, кто попросит. А теперь, клянусь богом, ты разинешь его для меня. Кому ты рассказала про нас с Рози? Кому, Имельда? Кто это был? Твоя мать-подстилка? Кому ты, сука… Я уже почитай что слышал, как она выплюнет мне, будто склизкие сгустки яда: “Твоему папаше-алкашу, твоему грязному блудливому кобелю-папаше”; я подобрался, чтобы принять удар, но тут она разинула свой красный рот и почти провыла мне в лицо: – Я сказала твоему брату! – Брешешь, лживая сука. Это дерьмо ты скормила Снайперу Кеннеди, и он проглотил. Неужели похоже, что я такой же кретин? А? – Не Кевину, тупая ты мразь, на что мне сдался Кевин? Шаю. Я сказала Шаю. В комнате настала тишина – полная, абсолютная тишина, как во время снегопада, как будто в мире никогда не существовало звуков. Через некоторое, возможно немалое, время я заметил, что снова сижу в кресле и окоченел с ног до головы, словно кровь застыла в жилах. Еще через какое-то время я заметил, что у кого-то наверху работает стиральная машина. Имельда вжалась в подушки дивана. Ужас на ее лице подсказал мне, на кого я, должно быть, похож. – Что ты ему сказала? – Фрэнсис… Прости. Я не думала… – Что ты ему сказала, Имельда? – Только… Про тебя и Рози. Что вы собрались уехать. – Когда ты ему сказала? – В субботу вечером, в пабе. Накануне вашего отъезда. Я подумала, что никакого вреда не будет, что никто не успеет вас остановить… Три девчонки стоят, облокотившись на перила, и взмахивают волосами, ладные и нетерпеливые – дикие кобылки, нетерпеливо ждущие начала вечера, когда возможно все. И, как выясняется, возможно было действительно все. – Еще одно долбаное оправдание – и я пробью ногой этот краденый телик. Имельда заткнулась. – Ты сказала ему, когда мы уезжаем? Быстрый, короткий кивок. – И где оставила чемодан? – Да. Ну, не в какой комнате, а только… что в шестнадцатом доме. Грязно-белый зимний свет сквозь тюлевые занавески не красил Имельду. Тяжело осевшая в углу дивана, в этой перетопленной комнате, воняющей жиром, сигаретами и помойкой, она походила на полупустой мешок из серой кожи, набитый костями. Я не мог представить, чего эта женщина может хотеть, но явно нечто более ценное, чем то, что она профукала в своей жизни. – Почему, Имельда? Почему, мать твою?! Она пожала плечами. До меня стало медленно доходить, только когда на ее щеках появились бледные пятна румянца. – Да ты прикалываешься… Ты была влюблена в Шая? Она снова пожала плечами, на этот раз резко и вызывающе. Яркие девчонки визжат и в шутку переругиваются: “Мэнди говорит, чтоб я спросила, хочет ли твой брат сходить в кино…” – Я думал, это Мэнди на него запала. – И она тоже. Мы все – не Рози, но многие. Он мог выбирать. – А ты, значит, сдала Рози, чтобы привлечь его внимание. Ты это имела в виду, когда говорила о своей любви к Рози? – Так нечестно, черт подери. Я никогда бы… Я швырнул пепельницу в телик. Тяжелая пепельница, пущенная с размаху, с эффектным грохотом пробила экран, по комнате разлетелись тучи пепла, окурки и осколки. Имельда отрывисто пискнула и отшатнулась от меня, одной рукой заслоняя лицо. Крупицы пепла взвились в воздух и, кружась, опустились на ковер, на кофейный столик, на штаны от ее спортивного костюма. – О чем я тебя предупреждал? Имельда затрясла головой, дико глядя на меня, и прижала ладонь ко рту: кто-то явно научил ее не кричать. Я стряхнул блестящие осколки стекла и взял сигареты Имельды с кофейного столика, из-под клубка зеленой ленты. – Расскажи мне все, что сказала ему, слово в слово, как можно точнее. Без недомолвок. Если что-то не помнишь точно, так и скажи. Ничего не выдумывай, ясно? Имельда энергично кивнула, не убирая ладонь от лица. Я закурил и откинулся на спинку кресла. – Хорошо. Приступай. Эту историю я и сам мог бы рассказать не хуже. Паб находился где-то неподалеку от Вексфорд-стрит, название Имельда не помнила. – Мы собирались на танцы, я, Мэнди и Джули, а Рози надо было пораньше домой: папа ее вышел на тропу войны, к тому же она не хотела тратиться на дискотеку. Так что мы решили сначала пойти выпить по пинте… Имельда стояла у барной стойки – была ее очередь заказывать на всех – и углядела моего брата. Они поболтали – я будто своими глазами видел, как она откидывает волосы, выставляет вперед бедро, игриво поддразнивая Шая. Он машинально ответил на флирт, но ему нравились девочки посимпатичнее, помягче, не такие языкастые. Когда появились кружки, он взял их в охапку и развернулся к своим приятелям за столиком в углу. Она просто пыталась его удержать. Что такое, Шай? Значит, Фрэнсис не врет и ты больше по мальчикам? Кто бы говорил! Когда у этого мелкого засранца последний раз была подружка? – сказал он и двинулся прочь.