Много же ты знаешь! – крикнула ему в спину Имельда. Это его остановило. Ну? Парни ждут пива. Ты иди, иди… Я вернусь. Подождешь тут? Может быть. А может, и нет… Конечно, она его дождалась. Рози посмеялась, когда Имельда торопливо принесла девчонкам выпивку, Мэнди изобразила возмущенное сопение (Моего парня воруешь), но Имельда показала им средний палец, кинулась обратно к бару – и к возвращению Шая вальяжно сидела за стойкой, расстегнув верхнюю пуговку и потягивая лагер. Ее сердце бешено колотилось. Раньше он никогда на нее даже не глядел. Шай наклонился к Имельде, одарил пронзительным взглядом голубых глаз, который никогда его не подводил, уселся на табурет, просунув колено между ее колен, купил ей еще пива и, передавая кружку, пробежал пальцем по костяшкам ее руки. Она растягивала историю как могла, чтобы Шай оставался рядом, но в конце концов весь план развернулся на стойке между ними: чемодан, место встречи, паром, комнатушка в Лондоне, работа в музыкальном бизнесе, скромная свадьба; все подробности тайны, которую мы с Рози выстраивали месяцами, по кусочкам, и бережно хранили под сердцем. Имельду тошнило от того, что она делала; она даже не могла посмотреть в сторону Рози, которая вместе с Мэнди и Джули хохотала над чем-то до упаду. Прошло двадцать два года – и, рассказывая об этом, она до сих пор заливалась краской. Однако стыд ее не остановил. Простая чепуховая история, пустячок, девчонки-подростки ссорятся из-за таких каждый день и забывают. Нас простая история довела до этого дня – и до этой комнаты. – Скажи мне, – спросил я, – он в итоге хоть отодрал тебя по-быстрому? Имельда прятала глаза, но неровный румянец на щеках сгустился. – Ну слава богу. Жаль было бы, если бы ты так старалась продать нас с Рози с потрохами – и все впустую. В результате, правда, двое погибли и многие жизни разбились вдребезги, но что с того – зато ты хоть поимела кого хотела. – В смысле… – тонким напряженным голосом начала после паузы Имельда. – Я рассказала Шаю и это убило Рози? – Да ты схватываешь на лету. – Фрэнсис. Неужели… – Имельда содрогнулась всем телом, как испуганная лошадь. – Неужели Шай?.. – Разве я такое говорил? Она покачала головой. – Вот именно. Учти, Имельда, если ты разнесешь эту дрянь дальше, если скажешь хоть одному человеку, то будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Ты постаралась опорочить имя одного моего брата; я не дам тебе чернить имя другого. – Я никому ничего не скажу. Клянусь, Фрэнсис. – То же касается твоих дочерей. А то вдруг стукачество передается по наследству. Имельду передернуло. – Ты никогда не говорила с Шаем, и меня здесь не было, поняла? – Да. Фрэнсис… Прости, прости меня ради бога! Я и подумать не могла… – Что ты натворила… – только и смог сказать я. – Господи, Имельда, что же ты натворила! И я ушел, оставив ее среди пепла, разбитого стекла и пустоты. 19 Та ночь тянулась долго. Я чуть не позвонил моей прекрасной леди из техотдела, но заключил, что для веселого перепихона нет ничего хуже, чем партнерша, которая слишком много знает о том, как умерла твоя бывшая. Подумывал пойти в паб, но это бессмысленно, если не планируешь нарезаться в хлам, что представлялось мне весьма хреновой идеей. Я даже всерьез подумывал позвонить Оливии и попросить разрешения приехать, но решил, что и без того слишком испытывал удачу на этой неделе. В итоге меня занесло в “Нед Келли” на О’Коннелл-стрит, где я напропалую резался в бильярд с тремя русскими парнями, которые были не сильны в английском, зато сумели распознать интернациональные приметы горя. Когда “Нед” закрылся, я двинул домой и сидел на балконе, куря одну за другой, пока не отморозил задницу; тогда я вернулся внутрь и стал смотреть, как малоадекватные белые пацаны обмениваются рэперскими распальцовками в каком-то реалити-шоу, – наконец рассвело и настало время завтрака. Каждые пять минут я изо всех сил жал на переключатель в мозгу, пытаясь прогнать из памяти лица Рози, Кевина и Шая. Ко мне являлся не взрослый Кев; только чумазый ребенок, который спал со мной на одном матрасе так долго, что я все еще чувствовал, как он засовывает ступни под мои лодыжки, чтобы согреться зимой. Он был в сто раз симпатичнее всех нас – пухлый белокурый ангелочек из рекламы хлопьев; Кармела и ее подруги таскали его за собой, как тряпичную куклу, меняли ему наряды, пихали сласти в рот и практиковали навыки будущего материнства. Он послушно лежал в их кукольных колясках с широкой счастливой улыбкой на лице, купаясь во внимании. Уже в том возрасте наш Кев любил женщин. Оставалось лишь надеяться, что кто-нибудь сообщил его многочисленным подружкам – и поделикатней, – почему его больше не стоит ждать. Перед глазами у меня вставала не Рози, сияющая от первой любви и грандиозных планов; я видел Рози разъяренной, семнадцатилетней. Как-то осенним вечером Кармела, Шай и я курили на крыльце – Кармела тогда курила и угощала меня сигаретами во время учебного года, когда я сидел без работы и не мог купить свои. Воздух пах торфяным дымом, влагой и “Гиннессом”; Шай тихонько насвистывал сквозь зубы “Возьми меня в Монто”. И тут поднялся крик. Бушевал мистер Дейли, злой как черт. Подробности не сохранились, но суть сводилась к тому, что он не потерпит обмана в собственном доме и что кое-кто получит по первое число, если не остережется. У меня внутри все заледенело. – Ставлю фунт, что он застукал свою женушку в койке с молодым пареньком, – сказал Шай. – Не пошличай! – цыкнула на него Кармела. – По рукам, – с напускным спокойствием сказал я. Мы с Рози встречались чуть больше года. Наши друзья знали, но мы делали вид, что у нас все понарошку, чтобы не расползались слухи: просто для смеха, просто валяем дурака, ничего серьезного. С каждой неделей мне это казалось все большей хренью, но Рози утверждала, что ее папа рассердится, – и говорила она убежденно. Весь год я безотчетно ждал, что однажды придет этот вечер и нам тогда не спастись. – У тебя и фунта-то нет. – А мне и не понадобится. Кругом уже открывались окна: Дейли цапались реже всех на Фейтфул-Плейс, так что скандал был хоть куда. Рози закричала: – Да ты не понимаешь ни хрена!.. Я последний раз затянулся сигаретой до самого фильтра. – Фунт, – сказал я Шаю. – Отдам с получки. Рози выскочила из дома три, шарахнула дверью с такой силой, что любопытные курицы забились по гнездам – пестовать свое возмущение в безопасности собственных квартир, – и направилась к нам. Серым осенним днем ее волосы пылали так, будто вот-вот воспламенят воздух и взорвут всю Фейтфул-Плейс. – Привет, Рози, – сказал Шай. – Выглядишь, как всегда, потрясно. – А ты, как всегда, похож на мешок гаечных ключей. Фрэнсис, можно тебя на пару слов? Шай присвистнул, Кармела разинула рот. – Да, конечно, – сказал я и поднялся. – Прогуляемся? Последним, что я услышал, когда мы сворачивали за угол на Смитс-роуд, был похабный смех Шая. Рози засунула руки глубоко в карманы джинсовой куртки и шла так быстро, что я за ней едва поспевал. – Па узнал, – отрывисто сказала она. Я ожидал это услышать, но желудок все равно ухнул вниз. – Вот блин!.. Ну, я так и подумал. Каким образом? – Помнишь, мы были в “Нири”? Надо было мне сообразить, что там небезопасно: там выпивает моя кузина Ширли с подругами, а у нее рот шире церковных врат. Эта малолетняя корова нас видела, сказала своей маме, ее мама сказала моей маме, а моя мама, ясен пень, сказала моему папе. – И он озверел. – Скотина, чертова скотина!.. – взорвалась Рози. – Увижу Ширли – мокрого места не оставлю! Он ни слова слушать не стал, как об стенку… – Рози, полегче… – Сказал, чтобы я не бежала к нему плакаться, когда забеременею и останусь брошенной и в синяках. Господи, Фрэнсис, я его убить готова, ей-богу… – А здесь-то ты тогда что делаешь? Он знает?.. – Да, знает, – сказала Рози. – Он послал меня порвать с тобой. Я даже не заметил, что застыл посреди тротуара, пока она не обернулась посмотреть, куда я пропал. – Да не бросаю я тебя, балда! Ты правда думаешь, что я могу с тобой расстаться только потому, что папа велел? Ты сбрендил? – Господи, – выдохнул я. Сердце медленно возвращалось на место. – Хочешь до удара меня довести? Я подумал… Господи! – Фрэнсис… – Рози подошла ко мне и крепко, до боли, сплела свои пальцы с моими. – Не хочу. Ясно? Я просто не знаю, что делать. Я бы продал почку за то, чтобы придумать чудодейственный ответ, и в лучших драконоубийственных традициях предложил: – Давай я пойду и поговорю с твоим папой? По-мужски. Объясню ему, что никогда тебя не обижу. – Это я ему сто раз уже говорила. Он уверен, что ты мне голову морочишь, хочешь залезть в трусы, а я и уши распустила. Думаешь, меня он не слушает, а тебя послушает?