– Я ему докажу. Когда он увидит, как я к тебе отношусь… – У нас нет времени! Он велел порвать с тобой сегодня, иначе он выкинет меня из дому – а он за словом не постоит. Это разобьет маме сердце, но ему плевать. Он ей даже видеться со мной запретит, и она, спаси ее Господи, послушается. Семнадцать лет в моей семье научили меня готовому решению на все случаи жизни: рот на замок. – Так скажи ему, что послушалась и бросила меня. Людям необязательно знать, что мы еще вместе. Рози замерла, ее мозг заработал на всех оборотах. – И надолго? – спросила она чуть погодя. – Пока не придумаем план получше, пока твой папа не остынет, да не знаю… Надо только потерпеть, что-нибудь обязательно изменится. – Возможно. – Рози все еще напряженно размышляла, склонив голову над нашими сцепленными ладонями. – Думаешь, получится? Сам знаешь, как у нас языками чешут… – Я не говорю, что будет легко. Придется всем сказать, что мы расстались, да поубедительнее. На выпускной вместе пойти не сможем. Ты будешь вечно беспокоиться, что твой папа узнает и выгонит тебя. – Мне наплевать. А ты сам-то как? Тебе ведь скрываться ни к чему; твой па не пытается сделать из тебя монашку. Зачем тебе? – Да ты о чем вообще? – ответил я. – Я тебя люблю. Меня словно оглушило: я никогда не произносил этих слов раньше и знал, что больше никогда не скажу этого всерьез; такой шанс дается только раз в жизни. Мой выпал мне ни с того ни с сего сырым осенним вечером, под уличным фонарем, рассекшим мокрый тротуар желтыми полосами, когда Рози переплела свои сильные гибкие пальцы с моими. Ее губы приоткрылись. – Ох… – только и сказала она. Это прозвучало как чудесный, беспомощный, чуть слышный смех. – Вот так-то, – сказал я. – Ладно тогда… – все с таким же смешливым выдохом сказала Рози. – Значит, все хорошо, да? – Хорошо? – Ага. Я тоже тебя люблю. Значит, мы что-нибудь придумаем. Правда? Я не находил слов, не знал, что делать, – только крепко притянул Рози к себе. Старик, выгуливающий собаку, обошел нас и пробормотал что-то про возмутительное бесстыдство, но я не мог пошевелиться, даже если бы захотел. Рози плотно уткнулась лицом в мою шею; ее ресницы щекотали мне кожу, а потом шее стало мокро. – Мы придумаем, – сказал я в теплые волосы Рози; я точно знал, что говорю правду, потому что на руках у нас был козырь – джокер, бьющий все остальные карты в колоде. – Мы что-нибудь придумаем. Нагулявшись и наговорившись до изнеможения, мы отправились домой – начинать тщательный, жизненно необходимый процесс убеждения Фейтфул-Плейс в том, что между нами все кончено. Той же ночью, вопреки своему хитроумному плану выждать время, мы встретились в шестнадцатом доме. На опасность нам было наплевать. Мы лежали, обнявшись, на скрипучих половицах, и Рози завернула нас – грудь к груди – в мягкий синий плед, который всегда приносила с собой; и той ночью она не говорила мне “остановись”. Память о том вечере была одной из причин, по которым мне никогда и в голову не приходило, что Рози могла умереть. От злости она так полыхала, что хоть спички зажигай, затмевала сиянием все рождественские елки и наверняка была видна из космоса. Чтобы такая девушка исчезла без следа, пропала насовсем, представлялось немыслимым. Дэнни Спичка спалил бы велосипедный магазин и ловко подстроил так, чтобы все улики указывали прямиком на Шая, – стоило мне только вежливо попросить. С другой стороны, я знал несколько парней, рядом с которыми Дэнни – нежный профитроль; они бы прекрасно справились с задачей, обеспечив любой уровень боли, который я закажу, и позаботившись, чтобы ни кусочка Шая больше никто не увидел. Проблема состояла в том, что я не хотел вызывать ни Дэнни Спичку, ни бригаду мясников, ни кого-либо еще. Снайпер тоже отпадал: хочет он выставить Кевина злодеем – пожалуйста. Оливия была права, никакие слова повредить Кевину уже не могли, а правосудие скатилось в самый конец моего списка рождественских пожеланий. Мне нужен был только Шай. Всякий раз, глядя через Лиффи, я видел Шая у его окна, где-то в путанице огней, – он курил, глядел на меня через реку и ждал, что я приду за ним. Никогда, ни одной девушки – даже Рози – я не желал так, как желал его. * * * В пятницу днем я отправил сообщение Стивену: “В то же время на том же месте”. Шел дождь – густой, слякотный, проникающий под кожу и леденящий до костей; в “Космо” было битком; усталые, промокшие посетители пересчитывали пакеты с покупками и надеялись, что, просидев подольше, смогут согреться. На этот раз я заказал только кофе. Я знал, что много времени не потребуется. Стивен, судя по всему, слегка недоумевал, что мы тут делаем, но из вежливости ни о чем не спрашивал. – Детализация разговоров Кевина еще не пришла, – сказал он. – Да я и не ждал. Ты в курсе, когда завершается расследование? – Нам сказали, что, скорее всего, во вторник. Детектив Кеннеди говорит… ну, он полагает, что у нас достаточно улик, чтобы закрыть дело. Теперь мы только приводим в порядок бумаги. – Похоже, ты уже слышал о милой Имельде Тирни. – Ну да… Слышал. – Детектив Кеннеди считает, что ее рассказ – последний кусочек мозаики, встает как влитой, и теперь можно завернуть все в красивую упаковку, обвязать ленточками и преподнести прокурору. Я прав? – В общем и целом да. – А ты что думаешь? Стивен почесал в затылке, взъерошив хохолки волос. – Я думаю… – произнес он. – Исходя из того, что говорит детектив Кеннеди, – поправьте меня, если я ошибаюсь, – вы чем-то сильно насолили Имельде Тирни. – Да уж, сейчас я не хожу у нее в любимчиках. – Вы ее знаете, хоть и не общались давным-давно. Как по-вашему, может она выдумать подобное, если ее как следует разозлить? – Выдумает – и глазом не моргнет. Считай меня предвзятым. Стивен покачал головой: – Может, и посчитал бы, только меня по-прежнему беспокоит проблема с отпечатками. Пока Имельда Тирни не объяснит протертую записку, отпечатки перевешивают ее рассказ – на мой взгляд. Люди лгут, улики – нет. Этот мальчик стоил десяти таких, как Снайпер, да и таких, как я, пожалуй, тоже. – Мне нравится ход твоих мыслей, детектив. К сожалению, Снайпер Кеннеди вряд ли разделит твою точку зрения в обозримом будущем. – А если мы предложим ему убедительную альтернативную версию, которую он не сможет проигнорировать? – Стивен все еще застенчиво спотыкался на слове “мы”, как подросток при упоминании о своей первой подружке. Работа со мной много для него значила. – На этом я и сосредоточился. Я долго обдумывал это дело, искал, что мы могли упустить, – и вчера вечером меня осенило. – Да ну? – Значит, расклад такой… – Стивен глубоко вдохнул: он отрепетировал свой выход и готовился произвести на меня впечатление. – До сих пор никто из нас не обращал внимания на то, что тело Роуз Дейли спрятали. Мы пытались разобраться в том, почему его спрятали в шестнадцатом доме, но не в том, почему его спрятали вообще. Но, по-моему, это о чем-то говорит. Все согласны, что это выглядит как незапланированное преступление, так? Мол, убийца просто вышел из себя… – Видимо, так. – Значит, у него голова должна была кругом пойти, когда он увидел, что наделал. Я бы рванул из этого дома на полных парах. А наш убийца собрал волю в кулак, нашел подходящее место, спрятал тяжелое тело под тяжелой бетонной плитой… Это потребовало времени и усилий, и немалых. Ему было необходимо спрятать тело. Во что бы то ни стало. Почему? Почему нельзя было оставить его на месте, чтобы кто-нибудь наткнулся утром? Малыш проявлял задатки психолога-криминалиста. – Ну и почему? – спросил я. Стивен подался вперед над столом, глядя мне в глаза, захваченный своей версией. – Потому что он знал, что кто-то может связать его либо с Рози, либо с самим домом. Иначе не объяснить. Если бы тело нашли на следующий день, кто-то сказал бы: “Погодите, вчера вечером я видел, как такой-то шел в дом шестнадцать” или “Кажется, такой-то собирался встретиться с Роуз Дейли”. Убийца не мог допустить, чтобы тело нашли. – Похоже на то. – Значит, все, что нам нужно, – это найти эту связь. Историю Имельды мы отметаем, но у кого-то есть другая история – очень похожая, только правдивая. Возможно, они и думать про это забыли, потому что никогда не придавали значения, но если подстегнуть их память… Для начала я бы опросил самых близких Роуз – сестру, лучших подруг – и тех, кто жил тогда на четной стороне Фейтфул-Плейс. В ваших показаниях сказано, что вы слышали, как кто-то проходил по тем дворам; этого человека могли увидеть в заднее окно. Еще несколько дней работы в этом направлении – и он что-нибудь раскопает. Стивен лучился такой надеждой, что чертовски не хотелось осаживать беднягу – это как пнуть щенка ретривера, который принес тебе свою любимую резиновую игрушку, – но другого выхода не было. – Отличный ход мыслей, детектив. Все здорово увязывается. На этом и закончим. Стивен ошеломленно взглянул на меня: – Что?.. В смысле… Как это? – Стивен, зачем, по-твоему, я тебе сегодня написал? Я ведь был в курсе, что детализации вызовов у тебя нет, я уже знал про Имельду Тирни, я прекрасно понимал, что в случае важных подвижек ты со мной свяжешься. Так зачем, по-твоему, я хотел встретиться? – Я просто думал… Новости. – Можно и так назвать. Вот тебе новость: с настоящего момента мы оставляем это дело в покое. Я снова в отпуске, ты снова машинистка. Наслаждайся. Чашка Стивена опустилась с глухим стуком. – Что? Почему? – Тебе мама никогда не говорила: “Потому что я так сказала”? – Вы мне не мама. Какого черта… – В озарении он осекся на полуслове. – Вы что-то выяснили, да? В прошлый раз вы так поспешно ушли – что-то поняли. Расследовали пару дней, и теперь… Я покачал головой: