Ма с подозрением уставилась на него. Кевин и сам, казалось, удивился не меньше меня. – Кто ж тебе помешает, – наконец сказала она, грузно встала с дивана и принялась собирать чашки. – Белье мне не замарайте! Шай недобро засмеялся. – Мир на горе Уолтонов! – сказал он, подтолкнув чемодан носком ботинка. – Аккурат к Рождеству.[6] * * * Курить в доме ма не разрешает, поэтому мы с Шаем и Джеки вышли на крыльцо; Кевин и Кармела последовали за нами. Мы уселись на ступенях, как сидели в детстве, посасывая фруктовый лед после ужина и надеясь, что случится что-нибудь интересное. Я не сразу поймал себя на том, что и сейчас дожидаюсь какой-нибудь сценки – мальчишек с футбольным мячом, цапающуюся парочку, женщину, спешащую к соседке обменять сплетни на чайные пакетики, да чего угодно, – однако ничего не происходило. В доме одиннадцать косматые студенты готовили ужин под приглушенные песенки Keane, в доме семь Салли Хирн гладила, а кто-то смотрел телевизор. Как видно, нынче жизнь на Фейтфул-Плейс ключом не кипела. Каждый устроился на старом месте: Шай и Кармела с краю на верхней ступеньке, мы с Кевином – под ними, а еще ниже, между нами, – Джеки. Лестница хранила отпечатки наших задниц. – Господи, теплынь-то какая! – сказала Кармела. – Будто и не декабрь вовсе. Неправильно это. – Глобальное потепление, – сказал Кевин. – Дадите покурить? Джеки протянула пачку: – Лучше не начинай. Мерзкая привычка. – Я только по особым случаям. Я щелкнул зажигалкой, и Кевин нагнулся к огоньку. Тень ресниц легла на щеки, на секунду сделав его похожим на спящего ребенка, невинного и розовощекого. Когда-то Кевин меня боготворил, ходил за мной хвостом, а я однажды расквасил Живчику Хирну нос за то, что он отобрал у моего братишки мармеладки. Теперь от него пахло лосьоном после бритья. – Сколько всего детей у этой Салли? – я кивнул в сторону седьмого дома. Джеки потянулась назад через плечо, чтобы забрать у Кевина свои сигареты: – Четырнадцать. Как представлю, аж ноет между ног. Я хохотнул и поймал взгляд Кевина. Тот улыбнулся. Помолчав, Кармела сообщила: – А у меня своих уже четверо – Даррен, Луиза, Донна и Эшли. – Джеки говорила. Ты молодчина. На кого похожи? – Луиза – на меня, помоги ей Господь. Даррен весь в папу. – Донна – вылитая Джеки, – сказал Кевин. – Такая же зубастенькая. Джеки пихнула его: – А ну заткнись! – Они, наверное, уже большие, – сказал я. – Ну да. Даррен в этом году школу кончает. Хочет, представь себе, на инженера пойти в Университетский колледж Дублина. О Холли никто не спрашивал. Может, я был несправедлив к Джеки и она-таки умела держать язык за зубами. – Вот, хочешь посмотреть? – Кармела порылась в сумке, выудила мобильник, потыкала и протянула мне. Я полистал фотографии. Четыре неказистых конопатых ребенка; Тревор – такой же, как всегда, только волосы пореже; домик родом из семидесятых со структурной штукатуркой в каком-то унылом пригороде. Все мечты Кармелы сбылись, а этим мало кто может похвастать. Умница, хоть я от такой жизни глотку бы себе перерезал. – Чудесные детки, – сказал я, возвращая телефон. – Поздравляю, Мелли. Она тихонько втянула в себя воздух. – Мелли. Господи… Меня так сто лет никто не называл. В сумерках они снова походили на самих себя. Тусклый свет стер морщины и седину, уменьшил тяжелую челюсть Кевина, смыл с лица Джеки макияж, и вот мы впятером, юные, востроглазые и непоседливые, уже вновь пряли в темноте мечты – каждый свои. Выгляни Салли Хирн из окна, она бы увидела нас прежних – детей Мэкки на крыльце. На одну сумасшедшую секунду я обрадовался, что приехал. – Ох, – заерзала на ступеньке Кармела, она никогда не умела молчать. – Всю задницу отсидела. Фрэнсис, ты уверен, что все было так, как ты сказал в доме? Что Рози хотела вернуться за чемоданом? Шай не то засмеялся, не то с негромким присвистом выпустил сквозь зубы дым: – Хрень. Он знает это не хуже меня. Кармела шлепнула его по колену: – Язык придержи! Шай не пошевелился. – Ты о чем? Почему хрень? Он пожал плечами. – Наверняка я ничего не знаю, – сказал я. – Но, как по мне, она наверняка в Англии, и все у нее хорошо. – Свалила без билета и документов? – Деньжат она поднакопила, билет могла и новый купить, а уплыть в Англию в ту пору можно было и без документов. Так и было. Свидетельства о рождении мы собирались взять с собой только на случай, если придется подавать на пособие, пока ищем работу, да и пожениться хотели. – Но я же не зря тебе позвонила? – тихо спросила Джеки. – Или надо было просто… В воздухе повисло напряжение. – …оставить все как есть, – закончил Шай. – Нет, – сказал я. – Правильно сделала, сестренка. Чутье тебя не подвело. Джеки вытянула ноги и рассматривала свои высокие каблуки. Я видел только ее затылок. – Может, и так, – отозвалась она. Мы еще немного посидели и покурили. Запах солода и горелого хмеля пропал; в девяностые на “Гиннессе” внедрили что-то экологичное, и теперь район пах дизельными выхлопами, что, как видно, считалось улучшением. Вокруг фонаря в конце улицы кружили мотыльки. Раньше дети качались на канате, привязанном к верхушке столба, но кто-то его снял. Мне хотелось узнать кое-что еще. – Па выглядит неплохо, – сказал я. Молчание. Кевин пожал плечами. – Спина не ахти, – сказала Кармела. – Джеки разве не… – Я слышал, что со спиной беда. Но все не так плохо, как я ожидал. Она вздохнула: – День на день не приходится. Сегодня-то он ничего, а бывает… Шай затянулся, зажав сигарету между большим и указательным пальцами, на манер гангстеров из старых фильмов. – Бывает, в нужник на руках его таскаешь, – без выражения сказал он. – Врачи знают, в чем проблема? – Не-а. Может, на работе спину угробил, может, еще что… Не могут они разобраться. В любом случае ему все хуже. – А пить он бросил? – Тебе-то что? – спросил Шай. – Па бросил пить? – повторил я. Кармела пошевелилась: – Нормально у него все.