– Я знаю одно: при разводе надо было вписать в мировое соглашение, что этот разговор больше не повторится. И при чем тут Роуз Дейли… Оливия старалась не повышать голос, но говорила с таким жаром, что меня чуть не смело с табурета. – Еще как при чем. Я всегда знала: у нас все связано с тем, что я – не та самая женщина. Позвони она в три часа ночи узнать, почему ты не дома, ты бы взял чертову трубку. Или, скорее, ты уже был бы дома без всяких звонков. – Если бы Рози позвонила мне в три часа ночи, я бы срубил миллионы на горячей линии с загробным миром и свалил на Барбадос. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты никогда и ни за что не обращался бы с ней так, как обращался со мной. Фрэнк, иногда мне казалось, что ты специально отгораживаешься от меня в наказание за то, что она сделала, или просто за то, что я – не она. Ты нарочно вынуждал меня с тобой расстаться, чтобы она, вернувшись, не застала другую на своем месте. Вот что я чувствовала. – Еще раз повторяю: ты бросила меня, потому что сама так захотела. Не скажу, что это стало оглушительным сюрпризом или даже что я этого не заслужил. Скажу одно: Роуз Дейли, особенно учитывая то, что ты понятия не имела о ее существовании, не имела к этому ни малейшего отношения. – Имела, Фрэнк. Имела. Ты женился на мне, нимало не сомневаясь, что наш брак долго не продлится. Я поняла это гораздо позже. Но когда я разобралась, в браке больше не осталось смысла. Она выглядела такой красивой – и такой усталой. Ее кожа уже начинала тускнеть и увядать, и блеклый свет на кухне подчеркивал гусиные лапки в уголках глаз. Я подумал о Рози, круглой и налитой, сочной, как спелый персик, – она уже никого не заворожит красотой несовершенства. Я от души понадеялся, что Дермот понимает, как прекрасны морщинки Оливии. Мне только и нужна была от нее уютная маленькая перебранка. Где-то на горизонте собиралась гроза, способная испепелить все наши прежние взаимные обиды в легкий прах. Весь, до последней крупинки, гнев, на который я был способен, всасывала в себя эта огромная воронка; я и помыслить не мог о полномасштабной и значительной разборке с Лив. – Слушай, давай я схожу наверх за Холли, – предложил я. – Если мы оба останемся тут, я только продолжу быть злобным уродом, пока не дойдет до грандиозного скандала и я не испорчу тебе настроение и свидание. Я уже сделал это на прошлой неделе; не хочу становиться предсказуемым. Оливия коротко, удивленно рассмеялась. – Сюрприз! Я все-таки не конченый ублюдок. – Знаю. Я никогда тебя таким и не считала. Я скептически поднял бровь и начал сползать с табурета, но Оливия меня остановила. – Я сама схожу. Холли не понравится, если ты к ней постучишь, пока она в ванной. – Что? С каких это пор? Губы Оливии тронула легкая, чуть печальная улыбка. – Она растет, Фрэнк. Она даже меня в ванную не пускает, пока не оденется; пару недель назад я хотела что-то оттуда взять, открыла дверь – а Холли заверещала, как банши, а потом прочитала мне гневную лекцию о соблюдении личных границ. Если сунешься к ней, она тебе точно выговор объявит. – Господи, – пробормотал я. Я помнил, как двухлетняя Холли в чем мать родила прыгала на меня прямиком из ванны, разбрызгивала кругом воду и хихикала как сумасшедшая, когда я щекотал ее нежные ребра. – Тогда беги наверх и веди ее скорее, пока она не отрастила волосы под мышками или еще что. Лив снова чуть не рассмеялась. Раньше я смешил ее постоянно; по нынешним временам два смешка за вечер были своего рода рекордом. – Я мигом. – Не торопись. Мне все равно больше нечем заняться. – Кофеварка включена, если хочешь, – почти неохотно предложила она, уходя. – У тебя усталый вид. Оливия закрыла за собой дверь с негромким решительным щелчком, предписывающим мне не сходить с места – а то вдруг приедет Дерьми, а я вздумаю встретить его у парадной двери в одних трусах. Я отлепился от табурета и приготовил себе двойной эспрессо. Нельзя было не признать, что доводы Лив представляют интерес; над некоторыми из них стоило поразмыслить, а парочка таила в себе глубокую иронию. Как бы там ни было, все они могли подождать, пока я не решу, что, черт возьми, делать с Шаем, – и сделаю. Сверху, из ванной, доносился шум сливаемой воды и щебет Холли, изредка прерываемый комментариями Оливии. Мне вдруг до умопомрачения захотелось взбежать наверх и обнять их обеих, повалиться всем втроем на нашу с Лив двуспальную кровать, как когда-то по воскресным вечерам, и валяться, тиская друг друга и хохоча, пока Дерьми не дотрезвонится у двери до припадка и “ауди” не укатит в закат; а потом заказать на дом горы еды и не вставать с постели все выходные – и половину следующей недели. На секунду я словно рехнулся и чуть не бросился выполнять желание. * * * Холли не сразу завела разговор о последних событиях. За ужином она рассказывала про занятие в студии хип-хопа, демонстрируя все движения и сопровождая их одышливыми пояснениями; потом взялась за домашнюю работу – и жаловалась гораздо меньше обычного; а потом свернулась на диване, крепко прижавшись ко мне, и мы стали смотреть “Ханну Монтану”. Холли посасывала прядь волос, чего уже давно не делала, и я чувствовал, что она размышляет. Я не торопил. Только когда я уложил дочку в кровать, подоткнул одеяло, обнял ее – горячее молоко допито, сказка на ночь прочитана, – она наконец сказала: – Папа… – Что, милая? – Ты собираешься жениться? Что за черт? – Нет, лапонька. Ни за что. Я был женат на твоей маме – и мне этого больше чем достаточно. С чего ты взяла? – А у тебя есть девушка? Наверняка это ма постаралась – что-нибудь насчет развода и запрета на повторное венчание. – Не. Я же говорил тебе на прошлой неделе, помнишь? Холли задумалась. – А та девушка, Рози… Ну, которая умерла? Которую ты знал до того, как я родилась? – А что с ней? – Вы с ней встречались? – Ага. Мы с твоей мамой тогда еще не познакомились. – Ты собирался на ней жениться? – Да, собирался… Холли моргнула, сдвинула тонкие, будто нарисованные, бровки и продолжала напряженно размышлять. – А почему не женился? – Рози умерла, прежде чем до этого дошло. – Но ты говорил, что до сих пор даже не знал, что она умерла. – Верно. Я думал, она меня бросила. – А почему ты не знал? – Однажды Рози просто исчезла – оставила записку, где написала, что уезжает в Англию; я нашел записку и решил, что она меня бросила. А оказалось, я ошибся. – Папа… – Да? – Ее кто-то убил? На Холли была бело-розовая пижама в цветочек, которую я погладил к ее приезду, – дочь любит свежевыглаженные вещи. Она усадила Клару на поднятые вверх коленки и в мягком золотом сиянии прикроватного светильника выглядела идеальной, как акварельная картинка в детской книжке. Холли меня пугала. Я бы руку дал отрубить, чтобы узнать, что говорю все правильно или хотя бы не совершаю чудовищных ошибок. – Похоже, что могло случиться и так, – произнес я. – Это было давным-давно, и сейчас сложно сказать что-то наверняка. Холли задумалась над моими словами, глядя в глаза Кларе. Прядка волос вернулась в рот. – Если бы я пропала, ты бы подумал, что я убежала? Оливия говорила что-то о кошмаре. – Неважно, что я подумал бы, – сказал я. – Даже если бы я подумал, что ты улетела на космическом корабле на другую планету, я бы полетел за тобой и искал бы тебя, пока не найду. Холли глубоко вздохнула, и я почувствовал, как ее плечо чуть придвинулось ко мне. На секунду мне показалось, что я нечаянно что-то исправил, а потом она спросила: – Если бы ты женился на этой Рози, я бы не родилась? Я вытащил прядь волос изо рта Холли и вернул ее на место. Ее волосы пахли детским шампунем. – Я не знаю, как это все происходит, цыпленок. Это очень загадочно. Я знаю только, что ты – это ты, и лично мне кажется, что ты сумела бы стать собой, что бы я ни делал. Холли сползла вниз по кровати и, готовясь встретить отпор, сказала: – В воскресенье вечером я хочу поехать к бабушке. Замечательно, а я мило поболтаю с Шаем. – Ну, – осторожно сказал я, – мы подумаем и посмотрим, как это вписывается в остальные наши планы. А что, какой-то особенный повод?