– Прими это как взрослая, детка. Чем раньше покончишь с этим… На улице было холодно, ясно и тихо, бело-голубое небо над крышами едва начинало сиреневеть. Джеки процокала к своему месту на нижней ступеньке, выставила вперед длинные ноги в пурпурных лаковых сапожках и протянула руку: – Дай сигарету, пока не начал бушевать. Наши Гэв унес. Я прикурил сигарету для Джеки и взял одну себе. – Скажи мне, о чем вы с Оливией, черт возьми, думали? – любезно поинтересовался я. Подбородок Джеки изготовился к спору, и на одну жуткую секунду она превратилась в точную копию Холли. – Я подумала, для Холли было бы здорово со всеми познакомиться. Кажется, Оливия тоже так подумала. А что, разве мы были не правы? Видел ее с Донной? – Ага, видел. Очень мило. А еще я видел ее совершенно безутешной из-за Кевина. Она рыдала так, что чуть не задохнулась. И это было совсем не мило. Джеки глядела, как завитки дыма от ее сигареты поднимаются над крыльцом. – Мы тоже все в растрепанных чувствах, – сказала она. – Даже Эшли, а ей всего шесть. Такова жизнь. Ты сам беспокоился, что Холли видит мало реальности. Вот тебе реальность без прикрас. Возможно, Джеки была права, но какая разница, кто прав, если речь о благополучии Холли. – Детка, когда моей дочери требуется дополнительная доза реальности, я предпочитаю устраивать все сам. Или, по крайней мере, хочу, чтобы меня предупредили, прежде чем этим займется кто-то другой. Тебе это кажется неразумным? – Надо было тебе сказать, – признала Джеки. – Мне нет оправдания… – Так почему не сказала? – Я собиралась, ей-богу, но… Сначала посчитала, что незачем тебя беспокоить – мало ли, как бы все сложилось. Я подумала, что свожу Холли разок, а тогда уж мы тебе расскажем… – И я пойму, как славно вы придумали, и примчусь домой с огромной охапкой цветов для мамочки в одной руке и охапкой для тебя в другой, и мы закатим пир на весь мир и будем жить долго и счастливо. Так, что ли? Джеки пожала плечами, подняв их чуть ли не до ушей. – Господь свидетель, все равно было бы гнусно, но гораздо лучше, чем так. Почему ты передумала? Почему молчала – дай подберу отвисшую челюсть – целый год? Джеки, все еще пряча глаза, заерзала по ступеньке, как уж на сковородке. – Только ты не смейся. – Уж поверь, Джеки, мне сейчас не до смеха. – Я боялась, понятно? Поэтому и молчала. Я не сразу поверил, что она не дурит мне мозги. – Ой, да перестань. Какого хрена – что, по-твоему, я бы с тобой сделал? Избил до полусмерти? – Я не говорю… – А что тогда? Думаешь, можно такое сказать, а потом ветошью прикинуться? Хоть раз в жизни я дал тебе повод меня бояться? – Да ты посмотри на себя! На лицо свое, и как ты говоришь – будто ненавидишь меня до глубины души! Я не люблю, когда ругаются, кричат и выходят из себя, ты же знаешь. – Ты меня сравниваешь с папой?! – не сдержался я. – Ох, нет, Фрэнсис, я не то имела в виду… – Даже не пытайся, предупреждаю, Джеки. – Не буду. Вот только… У меня духу не хватило тебе сказать. И это моя вина, а не твоя. Я жутко виновата, пожалуйста, прости… Над нами со стуком распахнулось окно, и ма высунула голову. – Джасинта Мэкки! Так и собираешься сидеть там, будто царица Савская, пока мы с твоей сестрой не принесем тебе ужин на золотом блюде? – Это я виноват, ма, что вытащил Джеки поболтать. Мы за это посуду помоем, ладно? – Хм. Вернулся как к себе домой, командует направо и налево – серебро он почистит, посуду помоет! Ишь, смиренник выискался… – Впрочем, ма не решилась устроить мне полноценный разнос – вдруг я заберу Холли и уеду – и втянула голову обратно, хотя монотонное ворчание слышалось, пока не захлопнулось окно. Фейтфул-Плейс загоралась вечерними огнями. Не мы одни основательно вдарили по рождественским украшениям, дом Хирнов выглядел так, словно кто-то бахнул в него из базуки весь арсенал подарков Санты: с кровли свисала мишура, северные олени и электрогирлянды, стену залепили бесноватые эльфы и ангелы с умильными взглядами, на окне красовалась выведенная снежным спреем надпись “Счастливого Рождества!”. Даже яппи выставили изящную стилизованную елку из светлого дерева с тремя украшениями в шведском духе. Я представил, каково это: возвращаться сюда каждый воскресный вечер, наблюдать за знакомыми ритмами Фейтфул-Плейс круглый год. Весна – и дети после первого причастия бегают от дома к дому, хвастаясь нарядами и сравнивая добычу; летний ветерок – звенят фургоны с мороженым, а девушки выставляют напоказ декольте; через год – восхищаться новыми северными оленями Хирнов, еще через год – опять. От этой мысли у меня слегка закружилась голова, как будто я подвыпил или тяжелый грипп подхватил. Надо полагать, ма каждую неделю находила бы новый повод для недовольства. – Фрэнсис, – несмело позвала меня Джеки. – Ты сердишься? Я уже заготовил первоклассную гневную тираду, но от мысли о возвращении сюда весь мой пыл угас. Сначала Оливия, теперь это: к старости я становлюсь мягкотелым. – Нет, – сказал я. – Но когда у тебя будут дети, я подарю каждому по ударной установке и щенку сенбернара. Джеки стрельнула в меня недоверчивым взглядом – она не надеялась отделаться так легко, но решила не нарываться. – Давай-давай. Когда выкину их из дома, дам им твой адрес. За нашими спинами открылась парадная дверь: вышли Шай и Кармела. А я-то уже делал мысленные ставки, сколько Шай выдержит без разговора, не говоря уже о никотине. – О чем болтали? – поинтересовался он, плюхнувшись на свое место на верхней ступени. – О Холли, – сказала Джеки. – Я давал Джеки втык за то, что привозила сюда Холли, не спросив меня. Кармела шлепнулась на ступеньку надо мной. – Уф! Силы небесные, они все жестче; хорошо, что я пухленькая, а то бы всю попу отбила… Фрэнсис, ты уж не ругайся на Джеки. Она собиралась привезти Холли всего раз, только повидаться с нами, но мы все в нее влюбились и заставили Джеки привезти ее снова. Девочка просто прелесть! Ты должен ей гордиться. Я развернулся спиной к перилам, чтобы видеть всех сразу, и вытянул ноги вдоль ступеньки. – Ну да. – И наша компания даже не превратила ее в скотину, – сказал Шай, нащупывая в кармане сигареты. – С ума сойти, правда? – Уверен, это не от недостатка стараний, – отозвался я. – Донна ужасно боится, что никогда больше не увидится с Холли. – Кармела метнула в меня робкий полувопросительный взгляд. – А с чего бы им не видеться? – спросил я. – Фрэнсис! Ты серьезно? – Конечно. Я же не психопат, чтобы разлучать девятилетних девочек. – Вот здорово! Они так сдружились; Донна бы страшно переживала. Значит, получается… – Кармела неуклюже потерла нос жестом, знакомым мне с самого детства. – Ты тоже будешь приезжать? Или только разрешишь Джеки привозить Холли? – Я ведь здесь, верно? – Ну да. Я очень рада тебя видеть. Но ты же… То есть – ты сейчас дома? – И я очень рад тебя видеть, Мелли, – улыбнулся я. – Да, я буду к вам заглядывать. – Иисус, Мария и Иосиф! Свершилось! – Джеки закатила глаза. – А ты не мог решить это пятнадцать лет назад? Кучу нервов бы мне сэкономил! – Обалденно, – выговорила Кармела. – Просто обалденно, Фрэнсис. Я думала… – Она снова смущенно потерла нос. – Я, наверное, истеричка. Я думала, как только тут все утрясется, ты снова уедешь. Ну, в смысле насовсем. – Да я и собирался, только, по правде говоря, это оказалось непросто. Наверное, ты права: дома хорошо. Цепкие голубые глаза Шая без выражения уставились на меня. Я ответил таким же взглядом и широко улыбнулся: пусть понервничает, не бешено, а так, чтобы и без того напряженный вечер подернулся пеленой смутной тревоги. Я хотел лишь посеять в его мозгу крошечное семечко осознания: все только начинается. Стивен от меня отстал, скоро отвяжется и Снайпер. Когда они займутся следующим делом в своем списке, останемся только мы с Шаем – навсегда. Я мог хоть целый год играть с ним, как с йо-йо, прежде чем он убедится, что мне все известно, и еще год намекать на всевозможные интересные варианты, что имеются в моем распоряжении. Времени у меня было завались, чего нельзя было сказать о Шае. Необязательно любить свою семью, необязательно даже проводить с ней время, чтобы знать их всех как облупленных. Шай родился нервным, провел всю жизнь в таком окружении, где далай-лама превратился бы в бессвязно бормочущую развалину, и совершал поступки, достойные кошмаров на много лет вперед. Без всякого сомнения, он был на волосок от срыва. Многие говорили мне – и некоторые даже в качестве комплимента, – что у меня прирожденный талант трахать людям мозги; а с чужими не сотворишь и ничтожной доли того, что можно сделать с родственником. Я был почти уверен, что, уделив достаточно времени и сил, заставлю Шая сунуть голову в петлю, привязать конец веревки к лестничным перилам дома шестнадцать и нырнуть в пролет. Шай запрокинул голову и, прищурившись, смотрел, как Хирны расхаживают по мастерской Санты. – Похоже, ты уже вовсю осваиваешься, – заметил он. – Правда? – Слышал, ты на днях к Имельде Тирни заходил.