– Я ей не угрожал, просто объяснил, что у тебя есть долг перед семьей, даже если ты сам этого не понимаешь; что через пару лет, как только Кевин подрастет, вы сможете отправиться куда захотите, хоть в Лондон, хоть в Австралию – я вам слова поперек не скажу. Но до тех пор твое место здесь. “Иди домой, – сказал я ей. – Если тебе не улыбается ждать несколько лет, найди себе другого парня; если хочешь в Англию, езжай. Только оставь нашего Фрэнсиса в покое”. – Вряд ли Рози благосклонно выслушала твои приказы. Шай коротко фыркнул и раздавил в пепельнице сигарету. – Это уж точно. Тебе, как я посмотрю, языкастые бабы по вкусу? Сначала она подняла меня на смех, сказала, чтобы я сам шел домой баиньки, а то дамочки больше любить не будут. Но как до нее дошло, что я всерьез, она прямо-таки рассвирепела. Слава богу, не орала благим матом, но взбесилась не на шутку. Она не кричала еще и потому, что знала: я жду всего в нескольких ярдах, сразу за стеной. Крикни она меня, я бы успел все предотвратить. Но Рози и в голову не пришло позвать на помощь – она вполне могла сама разобраться с этим бараном. – Так и вижу, как она стоит там и костерит меня, мол, занимайся своими делами, а ко мне не лезь; нас не касается, если у тебя своей жизни нет; твой брат стоит дюжины таких, как ты; тупой придурок, такой-растакой… Я тебе одолжение сделал, что уберег от подобного на всю жизнь. – Обязательно пришлю тебе открытку с благодарностью. Скажи мне, что стало последней каплей? Шай не стал изображать непонимание: с этими играми мы уже покончили. – Я пытался с ней поговорить, – сказал он с намеком на застарелый беспомощный гнев в голосе. – Вот до чего я докатился: пытался объяснить ей, на что похож па, что он вытворяет, каково это – каждый день возвращаться к нам домой… Я просто хотел, чтобы она послушала хоть минутку, понимаешь? Хотел, чтобы она меня выслушала… – А она не стала, вот ведь нахалка! – Она попыталась уйти. Я стоял в дверях, она сказала, чтоб я убрался с дороги, я ее схватил. Ну, просто чтобы она осталась. И тогда… – Шай покачал головой, скользя взглядом по потолку. – Я никогда с девчонками не дрался. Но эта стерва все никак не затыкалась, не останавливалась, брыкалась изо всех сил… Я потом ходил весь в царапинах и синяках. Сучка чуть коленом мне по яйцам не засадила и все такое. А я, слушая те ритмичные толчки и стоны, улыбался ночному небу и думал о Рози. – Я всего лишь хотел, чтобы она успокоилась и послушала. Я схватил ее, прижал к стене. Только что она била меня по голеням, пыталась выцарапать мне глаза, и вдруг… – Шай помолчал и добавил, обращаясь к собирающимся в углу теням: – Я не хотел, чтобы так все закончилось. – Все вышло само собой. – Ага. Просто так вышло. Когда я осознал… – Он снова тряхнул головой, снова помолчал. – Потом, когда я взял себя в руки… Я не мог оставить ее там. Потом был подвал. Шай был силен, но и Рози не была пушинкой; я помимо воли воображал, как он со стуком волок ее вниз по лестнице, как ее тело ударялось о ступени. Свет фонаря, ломик, бетонная плита, надсадное дыхание Шая, копошение любопытных востроглазых крыс по углам, безжизненно разжавшиеся кулаки Рози на грязном сыром полу. – Записка… Ты рылся у нее в карманах? Его руки на бездыханном теле Рози… Я готов был перегрызть Шаю глотку. И он, возможно, это понимал. – Ты за кого меня, нахер, держишь? – Шай скривил губы от отвращения. – Я не трогал ее, только перетащил. Записка лежала на полу в комнате наверху, она сама ее там положила – как раз когда я вошел. Я прочитал и прикинул: вторая половина пускай так и валяется на случай, если кто захочет узнать, куда делась Рози. Это было как судьба… – Он коротко выдохнул, будто хмыкнул. – Как знак. – Зачем ты сохранил первую половину? – А что еще было с ней делать? – Шай пожал плечами. – Я положил ее в карман, хотел уничтожить, а потом решил – мало ли, вдруг пригодится. – И пригодилась. Господи, еще как пригодилась! По-твоему, это тоже был знак? – Ты все стоял в верхнем конце улицы, – продолжал Шай, не обращая на меня внимания. – Я решил, что ты еще пару часов подождешь, и пошел домой. Мне вспоминалась череда шорохов по задним дворам, пока я ждал и начинал бояться. Какими были ее последние слова? Успела ли она понять, что происходит? Было ли ей страшно или больно? Пыталась ли она позвать меня в последний миг? Я готов был отдать годы жизни за ответы на эти вопросы, но, даже будь у меня малейшая надежда, что Шай ответит, я не заставил бы себя спросить. – Ты, наверное, дико обломался, когда я так и не вернулся, – сказал я вместо этого. – Я все-таки забрался дальше Графтон-стрит. Не в Лондон, но далековато. Ты меня недооценил. – Скорее, переоценил. – Шай скривил рот. – Я думал, ты перебесишься и смекнешь, что нужен семье. – Он подался вперед через стол, выпятил подбородок, голос зазвенел от напряжения. – Ты был перед нами в долгу – передо мной, перед мамой, перед Кармелой. Мы всю твою жизнь кормили тебя, одевали, защищали, стояли между тобой и папашей. Мы с Кармелой пожертвовали своим образованием, чтобы выучить тебя. У нас были на тебя все права. А Рози Дейли не имела никакого права вмешиваться. – И это дало тебе право убить ее, – сказал я. Шай закусил губу и снова потянулся за сигаретами. – Называй как хочешь, – сухо сказал он. – Я знаю, что произошло. – Прекрасно. А с Кевином что произошло? Как ты это назовешь? Это тоже не было убийством? Лицо Шая резко замкнулось – будто захлопнулись железные ворота. – Я ничего не делал Кевину, – сказал он. – Никогда. Я не причинил бы вреда родному брату. – Конечно, – расхохотался я. – Как же тогда он выпал из окна? – Упал. Было темно, он был пьян, место небезопасное. – Вот именно, небезопасное. И Кевин это знал. Так что он там забыл? Шай пожал плечами, вперив в меня пустой взгляд голубых глаз, щелкнул зажигалкой. – Откуда мне знать? Говорят, у него совесть была нечиста. Многие считают, что он с тобой встречался. А по-моему, он узнал что-то, забеспокоился и попытался разобраться. Шай был слишком умен, чтобы упомянуть, что злополучную записку обнаружили у Кевина в кармане, и в то же время ловко подводил меня к мысли, что записку нашел и положил туда сам Кев. Желание двинуть братцу по зубам нарастало. – Это твоя версия, и ты от нее не откажешься, – утвердительно сказал я. – Он упал, – сказал Шай непреклонно, будто дверью хлопнул. – Вот что произошло. – Позволь рассказать тебе мою версию. – Я вытащил сигарету из его пачки, плеснул себе еще его виски и откинулся в тень. – Давным-давно жили-были три брата, прямо как в сказке. И вот как-то ночью младший проснулся и обнаружил, что остался в спальне один. Оба его брата ушли. Казалось бы, ничего особенного, но наутро младший вспомнил это, когда домой вернулся только один брат. Другой пропал навсегда – ну, по крайней мере, на двадцать два года. Выражение лица Шая не изменилось; не дрогнул ни один мускул. – Когда пропавший брат наконец вернулся, то он стал искать погибшую девушку – и нашел, – продолжал я. – Тогда младший задумался и понял, что помнит ночь, когда она погибла. Той ночью обоих его братьев не было дома: один ушел из любви к девушке, другой – чтобы ее убить. – Говорю же тебе, я ее вообще трогать не собирался. И, по-твоему, Кевину хватило ума все это связать? Ты, наверное, шутишь, – резко, с горечью выпалил Шай. Приятно было осознавать, что не я один сдерживался из последних сил. – Для этого необязательно быть гением. И бедняга чуть не рехнулся с горя, когда сообразил, что к чему. Он не хотел, не мог поверить, что его родной брат убил девушку. Вероятно, весь последний день своей земной жизни он сходил с ума, пытаясь найти другое объяснение. Он раз десять мне звонил, надеясь, что я что-то придумаю или хотя бы сниму с его плеч тяжкий груз. – Так вот в чем дело? Ты винишь себя, что не ответил на звонки младшего брата, и пытаешься свалить все на меня? – Я выслушал твою версию, так что дай мне закончить мою. К вечеру воскресенья у Кева совсем расплавились мозги, а он, как ты верно отметил, никогда звезд с неба не хватал. Так что он, спаси его Господи, ничего лучше не придумал, кроме как честно и откровенно, по-мужски поговорить с тобой, послушать, что ты скажешь. Ты велел ему ждать тебя в доме шестнадцать, и бедный дурачок поплелся, куда велено. Вот объясни мне, как по-твоему, он приемный? Или просто какая-то мутация? – Его всю жизнь оберегали, вот в чем дело. – Только не в прошлое воскресенье. В прошлое воскресенье он был беззащитен как младенец, но воображал себя в полной безопасности. Ты выдал ему тот же лицемерный бред, что и мне: об ответственности за семью, о собственном жилье… Но для Кевина все это было пустым звуком. Он уяснил себе простой и ясный факт: ты убил Рози Дейли. Этого он вынести не мог. Чем он тебя настолько разозлил? Тем, что собирался при первой возможности все рассказать мне? Или ты даже не почесался выяснить, а просто убил и его? Шай заерзал на стуле, будто загнанный зверь, но тут же усилием воли заставил себя сесть ровно. – Да ты понятия не имеешь! Никто из вас никогда не имел. – Так просвети меня, разъясни. Для начала, как ты заставил его высунуть голову из окна? Классный трюк; с удовольствием послушаю, как ты его провернул. – А кто сказал, что это я? – Расскажи, Шай. Я просто сгораю от любопытства. Когда ты услышал, как раскололся его череп, ты еще поторчал наверху или сразу спустился во двор, чтобы сунуть записку ему в карман? Он еще шевелился, когда ты пришел? Стонал? Узнал тебя? Умолял о помощи? Ты стоял во дворе и смотрел, как он умирает? Шай сгорбился над столом, подняв плечи и опустив голову, словно противостоял сильному ветру. – После того как ты свалил, я двадцать два года ждал своего шанса… – тихо сказал он. – Двадцать два проклятых года. Ты хоть представляешь, каково это? Вы четверо жили своей жизнью, женились, заводили детей, как нормальные люди, довольные, как свиньи в навозе. А я – здесь, в этой поганой психушке… – Шай, стиснув зубы, тыкал пальцем в стол. – У меня тоже все это могло быть. Я мог бы… – Он овладел собой, шумно перевел дыхание и глубоко затянулся. Его руки дрожали. – Теперь у меня снова появился шанс. Еще не поздно. Я еще молод, раскручу магазин великов, куплю квартиру, заведу семью – женщины меня еще любят. На сей раз никто не отнимет у меня этот шанс. Никто. – А Кевин мог отнять, – сказал я. Снова вздох, будто звериное шипение. – Каждый раз, черт возьми, как я оказываюсь в шаге от свободы, один из моих родных братьев меня тормозит. Я пытался объяснить ему – он не понял. Ебаный тупица, избалованный ребенок, привыкший, что все само падает ему в руки, он понятия не имел… – Шай оборвал фразу, покачал головой и яростно раздавил сигарету. – Значит, все случайно вышло. Опять. Сплошная непруха, да? – Бывает. – Наверное. Может, я бы даже на это купился, если бы не записка. Хочешь, чтобы я поверил, будто Кевин выпал из окна, а тебя вдруг осенило: “Бог ты мой, вот сейчас-то мне и пригодится тот клочок бумаги, который я хранил двадцать два года!”? Ты не потащился домой за запиской, рискуя, что кто-то заметит, как ты выходишь или входишь. Ты заранее прихватил ее с собой. Ты все спланировал. Шай поднял взгляд на меня, и его голубые глаза полыхнули такой жгучей ненавистью, что меня чуть не опрокинуло вместе со стулом. – А ты, мелкий говнюк, совсем охамел! Да как у тебя наглости хватает передо мной святошу корчить? Тени в углах постепенно сгущались в плотные темные глыбы. – Думаешь, я запросто обо всем забуду, раз тебе так удобно? – Не понимаю, о чем ты, – сказал я. – Все ты понимаешь. Не смей называть меня убийцей…