– Немного. Сирота. Кто родители – неизвестно, либо тщательно скрывается. Подкинули младенцем в приличную семью, но там ее долго терпеть не стали. Выходили, но в подходящем возрасте сдали в школу гейш. И почетно, и с глаз долой. Имела популярность среди русских моряков. Судя по всему, именно тогда ее японская разведка и завербовала. – Значит, она все-таки обычная шлюха… – Она мне не нравится, – произнес Дин Вейронг. – Это не секрет. Но вы не правы. Гейши – это не обычные шлюхи, да и, нередко, совсем не шлюхи. – Да ладно, – махнул генерал рукой, усмехнувшись, – я в курсе, чем занимаются гейши. И ванну помогут принять, и массаж сделать, и поговорить, и сыграть на музыкальном инструменте, и спеть, и прочее. Широкий спектр услуг. На тебя так подействовали мои слова о том, что я ее, возможно, люблю? Только честно. Хотя, чего это я? И так видно. – Не буду отпираться, – едва заметно улыбнулся китаец. – Если вы ее любите, то вам было бы неприятно слышать про нее гадости. Но тут дело в том, что она лицом была очень симпатична русским офицерам. А им не каждая японка по душе. Говорят, она имела среди них немалый успех именно как собеседница, умеющая расположить к себе. – Это да, – кивнул Куропаткин. – Девочка очень талантлива. Но ты хотел бы избавиться от нее. Почему? – Именно из-за этого. Она опасна, хитра и ловка. Умеет втираться в доверие. Я специально меняю своих людей возле нее, опасаясь, что она сможет подобрать к ним ключик. К вам ведь подобрала. Она ваше слабое место. – Серьезно? – нахмурился Куропаткин. – Так это выглядит со стороны? – Даже хуже. Многие здесь, в Маньчжурии, считают ее вашей любимой женщиной. Вашей страстью. С одной стороны, это играет нам на пользу. С другой – вы ведь хотите ее отпустить. А эта хитрая особа, я уверен, постарается воспользоваться этой репутацией в своих интересах. И я уверен, что это создаст вам проблем. – Они уже начались, – с легким раздражением ответил генерал. – В последнем письме супруга осторожно интересовалась о том, что это за девочка и не потерял ли я стыд на старости лет. – Поэтому я и не советую оставлять ее в живых. После того, как все завершится. – Я подумаю над твоими словами. Возможно, ты и прав. Но пока я не отдал иного распоряжения, пусть все остается, как я решил. Я ей пообещал, и она честно старается, отрабатывая свою жизнь. Не люблю давать пустых обещаний. Я всегда плачу по своим долгам, даже если это крайне неудобно и стало очень невыгодно для меня, – произнес Куропаткин, внимательно смотря на собеседника. Хитрый китаец знал, как аккуратно прозондировать почву, ведь генерал и ему давал обещание. Не самое удобное и простое в исполнении. Вейронг понял, что его раскусили, и, чуть потупившись, едва заметно улыбнулся. А потом, сильно посветлев лицом, кивнул и ответил: – Понял, ваше превосходительство. – А теперь ступай, отдохни. На тебе лица нет. Понял? Исполнять. Пусть твои заместители поработают. Да и капитан Захаров не совсем беспомощен. Глава 4 17 июня 1904 года, окрестности Ляояна Сражение за Ляоян продолжалось. Сделав паузу, необходимую для уничтожения проволочных заграждений артиллерийским огнем, японцы предприняли новую атаку, еще более массированную, чем два дня назад. Ведь генерал Куроки прекрасно осознал всю щекотливость ситуации. Да в общем-то ему не постеснялись намекнуть о ней, узнав о результатах предыдущего боя. В сущности все свелось к банальности – к его судьбе. Даже прозвучали слова о предательстве, а то и вообще о подкупе. Конечно, в формате глупых слухов, но намек оказался настолько прозрачный и однозначный, что командующий 1-й армией Японской империи понял – ему нужно спасать не только свою карьеру, но и жизнь. Ведь император, без всяких сомнений, снизойдет до того, что «позволит» ему сделать сэппуку после столь неудачных военных операций. Правильный настрой повлиял на характер нового наступления. Генерал ввел в бой столько войск, сколько смог. Смог бы – отправил всех на приступ, но это было просто невозможно. Часть бойцов готовилась развить наступление, войдя в прорыв фронта. Часть распределялась вдоль русских позиций, не позволяя оттуда отводить войска для прикрытия опасного участка. Часть обеспечивала тылы от действия изрядно уже раздражавших казаков. Генерал не был уверен, что действовали непосредственно казаки, но, за неимением конкретики, оставалось лишь использовать некое собирательное название. Но не суть. Главное – в атаку пошли все, кого генерал смог туда направить. Просто и незамысловато – весьма широким фронтом прямо по центру позиций. Да и чего мудрить? Куроки прекрасно понимал, что все движения его войск отлично видны с аэростатов. Скрытно ни подойти, ни накопиться. Разве что малыми силами, ротой там или батальоном. А все, что крупнее, хорошо заметно. И вновь с далеких позиций ударили 87– и 106,7– пушки русских, посылая во врага массу чугунных гранат. Но за счет более широкого фронта наступления плотность огня существенно снизилась. Частично поврежденные дзоты также не смогли обеспечить былой плотности обстрела, когда японская пехота ринулась через измочаленные обрывки проволочных заграждений. Первая волна прорвалась. За ней вторая. Третья. Устремившись к отчетливо наблюдаемой траншее. С позиций бойко захлопали винтовки, встречая нападающих. Кое-где заухали малокалиберные пушки – 37– и 47– гочкисы, установленные на самопальные противоштурмовые лафеты. Но их никчемные чугунные гранаты приносили совсем мало пользы. Куропаткин же планировал их применять против пулеметов противника. Но расчеты не удержались – занялись вздором. Толку от их огня практически не было. Кое-где заработали немногочисленные пушки Барановского – слабенькие, но вполне действенные накоротке, особенно шрапнелью. Японская пехота неумолимо накатывала на позиции русских. Станковые пулеметы захлебывались, не обращая внимания на перегрев стволов. Да и какая точность тут нужна? Дистанция смешная. Главное – в ту степь бить. Прямо по этой толпе. И как можно чаще, плотнее, гуще. Последние десятки метров. Ревущие что-то невнятное от страха японцы летели вперед. Еще немного. Еще чуть-чуть. И практически прямо перед бруствером встала целая стена разрывов. Настоящая стена, а не как тогда под ударами пушек. Дым и фонтаны земли словно выросли из покореженного снарядами грунта, оттеняясь вспышками взрывов. – Минное поле? – не выдержав, задал генерал Куроки риторический вопрос. Но нет, это было не оно. Бойцы, выждав момент, массово метнули эрзац версии ручных гранат. Первая волна взрывов не успела опасть, как за ней поднялись вторая и третья. А потом сквозь этот вязкий белесый дым черного пороха начали выскакивать чумазые японцы с какими-то безумными глазами. И с ходу вступать в рукопашный бой. И еще, еще, еще… Они бы и рады сбежать из этого кошмара, но сзади долбили пулеметы. А страх, охвативший их, оказался настолько всеобъемлющим, что солдаты хотели лишь одного – добраться до траншеи и укрыться там. Да, там был враг. Но и черт с ним! Враг – не пуля. С врагом лицом к лицу есть шанс выжить. Это пуля такого варианта не оставляет. У тебя дырка, а она полетела дальше. Пуля – дама скандальная и бескомпромиссная. Многих гранатами посекло. Да и пулеметы сыграли свою роль – убивая перегретые стволы, они смогли отсечь приличную часть наступающих войск противника. Но хватило и тех, кто прорвался в траншеи. Завязался рукопашный бой. Дрались кто чем. Штыковая? В траншее? Какая глупость. Со штыком там не развернешься. Поэтому бойцы бились как могли. Кто голыми руками, кто какими подручными средствами. Алексей Николаевич понимал, что такой исход возможен, а потому постарался бойцам, сидящим в траншеях, выдать подходящие большие ножи и прочие «подходящие инструменты». Само собой, опираясь на опыт более поздних войн. Солдаты недоумевали – зачем им все это, даже посмеивались. Однако сейчас, в момент этой свалки, оценили. Остро отточенные линнемановские лопатки[59], бебуты и многое другое. В ход шло все. Но японцев было очень много. Слишком много для того, чтобы их сдержать. И русская пехота стала откатываться к проходам, ведущим во вторую линию. А японцы все прибывали. Вот через бруствер стали переваливать их легкораненые. Не бог весть какие бойцы, но тоже массовка. Да чего уж там – масса, живая масса обезумевших от страха людей, готовых смести все на своем пути, чтобы выжить. Опасный момент… Генерал Куропаткин мерно вышагивал по залу командного центра, обдумывая ситуацию на основании оперативных докладов от наблюдателей, прекрасно просматривающих первую линию. На начало сражения у Куроки было около ста двадцати тысяч. Пятнадцатого июня он атаковал силами до тридцати тысяч человек и потерял от четверти до трети личного состава. Семнадцатого июня он ввел в бой около сорока пяти тысяч. Примерно, разумеется. Порядка десяти тысяч отсекли пулеметы, вынудив часть «хвостовых» волн отступить. За счет более широкого фронта было задействовано больше фланкирующих огневых точек, что позволило нанести больше урона за полосой проволочных заграждений. И меньше, до нее, так как плотность артиллерийского огня оказалась ниже. Таким образом в траншею влетело около двадцати трех – двадцати пяти тысяч бойцов, в то время как обороняло ее порядка пяти тысяч. Но русские солдаты были крепче, тяжелее и сильнее. В среднем. Кроме того, они были снаряжены оружием для ближнего боя, а значит, численное преимущество сказалось не так существенно. Но они все же отступили. Поступили доклады о потерях. Там, в траншее, осталось лежать около двух тысяч человек. Немало. А значит, драка была ожесточенной, и японцы тоже понесли приличные потери. Сколько? Сложно сказать. От пяти до десяти тысяч или около того. То есть нужно ориентироваться на пятнадцать – восемнадцать тысяч бойцов остатка, размазанных вдоль фронта в пять километров. У Алексея Николаевича в руках было три пехотных корпуса облегченного состава плюс еще один кавалерийский, который вообще следовало бы называть дивизией. Кавалерия и один из пехотных корпусов стояли в тылу, в резерве. Собственно, они и участвовали в шоу по погрузке войск в вагоны, что устраивалось с изрядной регулярностью для японских агентов. Таким образом, на фронт в тридцать километров у Куропаткина имелось всего два облегченных корпуса… и грамотная, можно сказать, передовая, система обороны. Для тех лет, конечно. Траншеи шли не одной сплошной изломанной линией. Отнюдь. Соединялись проходами, но не более того. Поэтому первая центральная линия была полностью локализована и изолирована от соседей. Однако японцы теперь могли вполне уверенно блокировать дзоты центральной позиции и вскрыть их, подойдя с тыла. А много ли те продержатся в изоляции? Да и толстые деревянные двери-заглушки не такая уж и надежная защита от врага. А значит что? Правильно. Японцы переведут дух. Подавят дзоты и начнут подтягивать подкрепления, желая прорваться во вторую линию обороны. И если первую успели как следует укрепить, то вторая и особенно третья оказались весьма иллюзорны. Работ там требовался еще непочатый край. Да и не хватало много чего от пулеметов до колючей проволоки и банального дерева. Кроме того, между слишком плотными линиями обороны не имелось просторного предполья для работы артиллерии по площадям. То есть создался весьма опасный момент, который грозил поставить под удар все сражение. Японцы реально могли прорвать центр. Хотя для них это и должно было стать Пирровой победой, но не это главное. Если они сделают это. Если заставят отступить Алексея Николаевича, то ситуация России в Маньчжурии окажется плачевной. Войск там немного. Куропаткин специально налегал на поставки вооружений, боеприпасов и обмундирования. И приличная часть всего этого добра хранилась в Ляояне. Потеря этого города в таких обстоятельствах приводила фактически к катастрофе – с голым задом против существенно превосходящих числом врагов особенно не навоюешь. Тем более что они захватят твои склады. Конечно, Алексей Николаевич в своих размышлениях излишне сгущал краски. У него были свежие резервы. Но вводить их в бой – значит сорвать замысел операции. Требовалось обойтись без использования этих линейных частей. А потому Куропаткин, скрепя сердце, решился на введение в бой едва сформированного и еще толком не слаженного штурмового батальона. Ничего особенного там не было. Просто специально отобранные лихие парни, вооруженные самозарядными пистолетами Маузера и удобными, подходящими лично им под руку клинками. Ну и гранатами, куда уж без них? Дурными, конечно. Но других не было… Основная свалка в передовой центральной траншее завершилась полчаса назад. Русские войска отступили по проходам, надежно закупорив их спешно установленными пулеметами. Не прорвешься. Да японцы особенно и не пытались. Так – дернулись разок и сразу остыли. Им бы дух перевести да передохнуть. Выставили охранение. «Стекли» по стенкам на пол траншеи. Потянулись к фляжкам трясущимися от волнения руками. Тишина. Хорошо. Спокойно. Кто-то заговорил о еде. И тут от проходов раздались свистки и полетели гранаты. А следом посыпали бойцы, с ходу открывая беглый огонь из самозарядных пистолетов. Часто-часто захлопали выстрелы, буквально сметающие всякое сопротивление. Штурмовой батальон, разделившись поротно, атаковал вдоль проходов, активно используя гранаты и самозарядное оружие. Его задачей было – отвлечь противника. Увлечь шумом. Тем временем из второй и третьей линий центральных позиций подтянулись все доступные для контратаки силы. Около девяти тысяч бойцов. У каждого в руке по гранате, а в зубах зажат тлеющий фитиль, запал-то примитивный. Вторая рука сжимает винтовку. На поясе клинок, лопатка или какие-нибудь паллиативы, созданные в армейских мастерских. Впереди, в траншее, заухали гранаты, захлопали выстрелы. Шел бой. Штурмовой батальон крепко врубился в японцев. И вот линейная пехота, услышав свистки командиров, нестройной толпой ринулась вперед. Молча. В зубах же фитиль. С ним не покричишь. Куропаткин специально так решил поступить, чтобы японцы заметили этого «пушного зверька» как можно позже. Рывок. Пробежка. Сдвоенный свисток командиров. Все девять тысяч бойцов поджигают запал гранаты и кидают. После чего припадают к земле. Где-то японцы, несмотря на отвлекающий маневр штурмового батальона, заметили приближение неприятеля. Раздались редкие выстрелы. Крики. Но что они могли изменить? Линии обороны шли слишком плотно. Бегом преодолеть сотню метров – много ли нужно времени? Так что гранаты, полетевшие на головы японцев, оказались для них в целом полным сюрпризом и неожиданностью.