Часть 13 из 34 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Слитная серия взрывов, поднявшаяся стеной. Насколько, конечно, может быть слитной. Ведь кидают гранаты девять тысяч человек. Кто-то раньше, кто-то позже, кто-то себе под ноги, кто-то запутался с фитилем и запалом…
Но вот затихли взрывы. Рывок. Почти прыжок. И бойцы врубаются в оглушенных, дезориентированных японцев. Кто чем…
Атака линейных подразделений проводилась в некотором отдалении от проходов, поэтому штурмовой батальон не накрыло гранатами. Как, впрочем, и ощутимую часть японцев, накопившихся для противодействия штурмовикам. Но эти «хвосты» очень быстро подчистили. Самозарядные пистолеты в условиях траншеи оказались удивительно губительным оружием, особенно в сочетании с гранатами. Десяти минут с начала контратаки не прошло, как все оказалось закончено. Конечно, кто-то из японцев выскакивал и пытался бежать обратно, к своим. Но тут уже пулеметы, вроде как замолчавшие, охотно включались.
Наступление генерала Куроки было остановлено. С трудом, но остановлено. А 1-й японской армии были нанесены очень существенные потери, по меркам тех лет. Сколько? Сложно сказать. Да и преждевременно, операция ведь еще не завершилась…
Глава 5
17 июня 1904 года, окрестности Ляояна
Генерал Куроки наблюдал в бинокль за ходом наступления и, признаться, немало обрадовался, когда его бойцы ворвались в русскую траншею. Он не сомневался в успехе ближнего боя. Однако то, что произошло потом, испортило ему настроение раз и навсегда.
На основных японских позициях прекрасно видели, как из второй линии обороны выступила русская пехота для контратаки. Но предупредить своих, увы, не могли. Даже артиллеристов не удалось подключить. Полевой телефонной связи у него не было, как и флажковой системы сигнализации, а вестовым бегать слишком долго. Так что генерал даже не стал пытаться, опасаясь путаницы и накрытия своих войск, находящихся в не самой благоприятной обстановке.
Русских было не так чтобы и много. По идее его бойцы должны были удержаться. Но волна взрывов в занятой японцами траншее поставила крест на этих надеждах. Он понял – это провал. Полный. Потому что повторить подобное наступление в обозримом будущем он уже не сможет – для того не было ни сил, ни средств. С живой силой еще можно было как-то уладить дела, оголив фланги. Он ведь понял, что новую систему обороны можно прорвать только по-настоящему массированным натиском. Но что делать со снарядами? После стольких дней непрерывной долбежки их осталось совсем мало. Да и моральное состояние войск было теперь ниже некуда.
Погруженный в эти мысли, он продолжал наблюдать за развитием событий. А когда заметил, что часть солдат, выбитых контратакой из траншеи, все же прорвалась через пулеметы, ушел к себе в палатку, распорядившись самым тщательным образом выживших бойцов опросить. Если и не для себя, то для того, кто займет его пост после отстранения от должности. Такой провал! Если бы он знал, что вся эта история – только начало…
Куропаткин не стал сразу переходить в наступление. Да и зачем? Японцы худо-бедно канавок эрзац-траншей накопали и пулеметы расставили. Не на фланкирующих позициях, ясное дело. Но все же. Поэтому лобовая контратака ему мыслилась неразумным расходом человеческих жизней, стоящих под его началом. Во всяком случае, без подготовки.
Поэтому, дав японскому лагерю прийти в уныние от известия о столь печальном провале, он незадолго до сумерек распорядился всеми батареями шестидюймовых пушек открыть огонь по позициям южного фланга противника. Самого края. А потом, когда уже начало смеркаться, отправил часть подчиненных Ренненкампфа обозначить атаку с целью обойти противника.
Боя толком и не было. Так – возня небольшая. Тут и сил для натиска оказалось задействовано чуть, и особой обороны у противника не было. Но это и не важно. Алексей Николаевич твердо знал – в штабе Куроки знают о том, что почти вся кавалерия Маньчжурской армии сведена в отдельный корпус, стоящий в тылу, в резерве. А значит что? Правильно. С очень высокой вероятностью эту атаку могут воспринять очень серьезно. Удар крупной массой кавалерии во фланг деморализованной армии – вполне себе разумное решение. Особенно в ночи, когда японцы толком не смогут воспользоваться пулеметами для отражения натиска.
Не прошло и получаса, как с воздухоплавательного батальона доложили – японцы пришли в движение. Наблюдалось это не ясно, конечно. В темноте-то. Но все одно – пропустить движения больших масс людей в отблесках костров было сложно…
Всю ночь японцы проводили перегруппировку своих войск.
Всю ночь японцы провели на ногах, маршируя и проводя экстренные земляные работы.
Всю ночь они вели спорадический огонь по одним им видимым целям. Ведь войск корпуса Ренненкампфа там уже давно не было. Оставались всего две казачьи сотни, да и те резвились сильно рассеянные, дабы минимизировать потери.
Генерал Куроки не спал.
Вокруг него находились в непрерывном движении войска. Куда-то стреляли пушки, долбили пулеметы и стрелки, пытаясь отразить натиск противника. Его не было видно. Никто не мог точно сказать, где он, какова его численность и каков маневр. Это удручало. Лишь серое небо радовало, возвещая скорый рассвет, который должен будет все прояснить. Он ждал лучи восходящего солнца с какой-то особой надеждой…
А вот Куропаткин смог неплохо вздремнуть. Почему нет? Инициатива-то находилась в его руках. Настолько, насколько это вообще было возможно. Войска третьего пехотного корпуса Маньчжурской армии выдвинулись из резерва на свои позиции. Артиллеристы, должным образом отдохнувшие с вечера, были свежи и бодры, находясь при орудиях.
– Ваше превосходительство, – наконец произнес начальник штаба, следивший за часами. – Время.
– Начинаем, – кивнул генерал и, завершив завтрак, уверенным шагом направился в командный центр, куда уже «ускакал» начальник штаба, начиная «заваривать кашу».
Вся артиллерия, что была в распоряжении Маньчжурской армии, ровно в четыре часа по местному времени начала обстрел японских позиций. Кто дотягивался – бил по центру. Остальные – обрабатывали доступный им участок, отвлекая и дезориентируя.
А пехота третьего Маньчжурского корпуса, поднятая свистками командиров, неровными цепями устремилась вперед. В атаку. Каждому бойцу выдали по гранате и приказали молчать, пояснив, что лишний шум – это кровь. Их кровь. Не нужно привлекать внимание раньше времени.
Артиллерийские наблюдатели старательно отслеживали ситуацию с замаскированных наблюдательных пунктов. Ведь требовалось вовремя перенести огонь дальше – за линию укреплений. Дабы отсечь возможную контратаку противника и позволить своим ворваться в пусть и жидкие, но траншеи японцев.
Этот корпус был одно название – около пятнадцати тысяч человек. В то время как у японцев только в центре стояло не меньше тридцати. Да, совершенно деморализованных солдат, уставших и не спавших всю ночь, но все же весьма многочисленных. Однако применение новой и непривычной практики артиллерийского наступления, в сочетании с массированным использованием пусть примитивных, но гранат, позволило серьезно компенсировать этот недостаток.
Японцы попадали на дно траншеи с первыми взрывами. Особой бравады уже не наблюдалось. Когда же снаряды стали падать в глубине их позиций – начали медленно приходить в себя, отряхиваясь от земли, которой их завалило. Трясли головой, пытаясь избавиться от звона в ушах и общей дезориентации. К тому моменту русская пехота смогла выйти уже на триста метров. И побежала вперед что было сил. Молча. Лишь сопя и громыхая сапогами. Непривычная тактика. Обычно так не поступали. Но приказ генерала не обсуждали.
То здесь, то там стали раздаваться выстрелы и крики. Японцы поняли, что их атакуют. Но было уже поздно. Долго ли триста метров бежать?
Раз – и на головы не вполне пришедших в себя японцев полетели гранаты.
Гранаты – одно название. В мастерских Харбина и Хабаровска из боеприпасов для малокалиберных пушек Гочкиса делали «бомбочки» совершенно архаичного типа. Вынимали снаряд, деактивировали капсюль, после чего засыпали обратно заряд пороха и затыкали все деревянной ручкой, выполнявшей заодно роль пробки. Фиксация «деревяшки» на нескольких гвоздях, проходящих насквозь и расклепанных. Просто и банально, но крепко. В этой самой ручке было просверлено косое отверстие с вставленным туда коротким фитилем. Вот его-то и требовалось подпалить перед броском, из-за чего всем бойцам надлежало тащить с собой в бой уже подожженные бечевки, пропитанные селитрой, или какие иные приспособления.
Метнули бойцы этот плод любви бульдога с кашалотом в сторону врага. Припали на землю. А спустя какие-то секунды началась серия взрывов. То в траншеях, то рядом что-то ухало и бухало. Ну и японцы орали, попавшие под такой удар, что только добавил какофонии.
Раздались свистки командиров. И слегка оглохший от взрывов корпус, вскочив с земли, заорав, что было мощи, «Ура!», рванул вперед – атаковать деморализованного противника.
Удар. И японцы дрогнули. Побежали. Кто смог, потому что губительность и эффективность такой атаки оказалась очень высокой…
Генерал Куроки сумел разобраться в ситуации только тогда, когда ему доложили, что центр пал и беспорядочно отступает. Мощную серию взрывов он слышал и сам. О том, что это такое, догадывался. Но то, что его центр пал, не ожидал.
Отовсюду уже сыпались доклады, один хуже другого.
Вот с северного фланга прилетел вестовой, докладывающий о начале артиллерийской подготовки. Вот прилетел взмыленный унтер, сообщивший о бое на батареях в центре. Вот доложились о том, что видели несколько сотен русских кавалеристов в тылу… У Тамэмото Куроки просто голова пошла кругом от всей этой вакханалии. Но главное, он понял, что его армия скатывается в совершенную панику, теряя управляемость с каждой минутой. Посему единственное, что он сейчас мог сделать – это совершить общее отступление. Вряд ли у Куропаткина имелось под рукой действительно большое количество пехоты, чтобы развить успех в стратегическом масштабе. Конечно, разведка могла ошибаться, но укрыть десятки тысяч человек крайне непросто. Посему главным он увидел недопущение беспорядков и сохранение управляемости пусть и разбитого, но все еще войска. Сохранить. Вывести из-под удара. Привести в порядок. Занять крепкую оборону. И уже потом начать думать – как поступать дальше…
Когда сражение закончилось, Куропаткин выехал на позиции.
Безрадостная картина.
Десятки тысяч человек пали, превратившись в обычные куски мяса, местами уже гниющие. Ведь тела, оставшиеся после провалившейся атаки 15 июня, еще не убрали. И оттуда, мягко говоря, пованивало. Лето все-таки. Везде валялись не только сами люди, но и фрагменты их тел, вывороченные внутренности… Всюду сновали санитарные, трофейные и похоронные команды. Стремительно наводился порядок, насколько это было возможно, конечно. Чуть в стороне китайцы копали братские могилы. Священники мрачно и как-то даже неприкаянно бродили, размахивая кадилом с тлеющим ладаном над телами. То и дело поднимались стайки птиц с раздраженными криками. Оно и понятно – оторвали от вкусной и сытной трапезы…
В то же самое время кавалерийский корпус Ренненкампфа форсированным маршем уходил на юго-запад, к Инкоу. Там имелся небольшой гарнизон японцев, не представлявший никакой угрозы для кампании. Но это не помешало Алексею Николаевичу отправить туда свою кавалерию. Ренненкампфа не сильно жаловали в армии, а мужчина он был толковый и даже талантливый. Его нужно было продвигать вперед. Толкать руками и ногами, для того и отправил к Инкоу. Требовалось громкое дело, пусть и малой пользы, но большого шума. Начальником штаба при нем стоял Мищенко, тоже неплохой командир.
Казалось бы, враг под Ляояном разбит и беспорядочно отступает. Идеальная же ситуация для массирования использования кавалерии. Но Куропаткин считал иначе. Да, генерал Куроки потерял много пушек и пулеметов, а его войска практически не управлялись. Но они отходили компактно, и их было много. Очень много. До смешного. По данным штаба под рукой Куроки находилось никак не меньше семидесяти тысяч.
А что представлял собой кавалерийский корпус Ренненкампфа? Целых три дивизии! Да. Но крайне облегченного состава. В каждой было по два полка, а в тех полках – по два дивизиона при двух эскадронах. Жиденько. Очень жиденько. Да с усилением пушками и пулеметами, да самозарядными винтовками Мондрагона. Однако преследовать и громить отступающего Куроки такой формат войска совсем не подходил. А вот ударить по удаленному гарнизону, не ожидающему такого сюрприза, – вполне…
Куропаткин шел вдоль траншеи, вглядываясь в лица мертвецов, и напряженно думал. Незадолго до начала наступления японцев от него уехал Витте. Лично приезжал. Несколько часов беседовали, о чем, безусловно, уже доложили его кураторам. Что они подумают? Да это и не важно. Как ни поверни – он становился слишком опасным для них. Многие знания – многие печали. Особенно когда ты знаешь то, чего знать не нужно или представляет угрозу для серьезных людей.
Алексей Николаевич остановился возле очередного трупа и попытался заглянуть ему в глаза. Новые, странные впечатления. Он как-то не привык заглядывать в лица мертвых, пытаясь там найти ответы на глупые вопросы.
Потер виски. Поджал губы. Двинулся вперед.
По всем его расчетам в ближайшие дни должно быть принято решение о ликвидации. Если уже так не поступили. Витте уехал весьма довольный. Это не укрылось от глаз людей. Сложить один плюс один великие князья смогут. Они его держали за пешку в своей комбинации. А значит что? Правильно. Начнут подчищать хвосты. Вон, Гапона[60] уже убили. И не только его. Слухами о странных убийствах уже весь Санкт-Петербург полнился.
Алексею Николаевичу стало грустно.
Умирать совсем не хотелось. Он ведь себя уже не осознавал толком ни старым Куропаткиным, ни гостем из будущего. Скорее этакой новой личностью с нешуточным задором. Его интересовало все – от женщин до всевозможных технических новинок. Он жаждал познакомиться и пообщаться с легендарными для него личностями. Вот так же, как по вечерам нередко беседовал с Иосифом Джугашвили. Ему хотелось жить, дышать, действовать, к чему-то стремиться, чего-то добиваться… любить, наконец. Эта чертова кукла – японка Юми совершенно не выходила у него из головы.
«Может, все бросить и уехать?» – пронеслось у него в голове. У него ведь было наличности больше чем на полмиллиона рублей. А дел он уже натворил достаточно, чтобы надежно сорвать революцию 1905 года. Но эта глупость быстро его покинула. Найдут и прибьют. Эти люди не простят того, что их кинули так грубо и жестко. А прятаться остаток жизни в джунглях какого-нибудь Парагвая не хотелось совершенно.
Солдаты же и офицеры, глядя на это серое лицо командующего, что ходил промеж трупов, думали о том, что он, дескать, переживает о погибших. Страдает. Смотрели и крестились, поминая его добрым словом. Не каждый ведь генерал о простом солдате думал. Да, отправлял на смерть, но не как бездушную скотину. Куропаткин же их даже не замечал. Близость смерти обострила в нем совсем другие чувства и эмоции…
Глава 6
20 июня 1904 года, Санкт-Петербург
Вдовствующая императрица Мария Федоровна чувствовала себя неважно. Сказывались и возраст, и усталость. Последние недели забот привалило особенно. Один генерал постарался. Это ведь надо написать такое дерзкое и провокационное письмо! Когда она его прочла, то трясло от ярости несколько часов. Хотелось растоптать этого зарвавшегося холопа. Но потом, остыв и придя в себя, перечитала, подумала и ужаснулась. Картина, которую Куропаткин обрисовал своим письмом, оказалась чрезвычайно удручающей. И более того, настолько пагубной, скверной и гнилой, что верить в это не хотелось. Она ответила ему фактически отпиской, скупо поблагодарила за сведения и попросила уточнить кое-какие детали, чисто из вежливости. Надеясь, что этот «зарвавшийся щенок» все поймет. Но он не понял. И вновь ей пришла натуральная «портянка» с массой деталей, ввергнувшая ее в новый шок.
Несмотря на свою негативную реакцию, вдовствующая императрица не стала игнорировать сигнал и начала проверять сведения. Заодно поручив собрать досье на этого странного генерала. Дальше, по мере вскрытия новых фактов, объем проверок увеличивался, а их результат начал все сильнее вгонять Марию Федоровну в отчаяние. Ведь если и не все, то многое из сказанного оказалось правдой…
Тут надо пояснить ее роль в жизни России последние два десятилетия.
Дело в том, что Александр III, если верить дневникам его детей и близких, не отличался какими-либо особыми волевыми качествами. Мягкий, покладистый, веселый и добродушный домашний медвежонок внушительных таких размеров. И, скорее всего, он довел бы страну «до ручки» точно так же, как и его сын, если бы не его супруга, крепко державшая в своих крошечных кулачках не только его яйца, но и всю Россию. Никто никогда не готовил ее руководить страной, никаких подходящих знаний для того она не получила. Она же дама – ей такое в те годы было неуместно. Но ее супруг оказался настолько недееспособен, что волей-неволей Минни пришлось взвалить эту тяжелую ношу на свои хрупкие плечи.
Александр III умер, уступив престол своему старшему сыну – Николаю. Такому же слабому, но доброму, мягкому и порядочному человеку, как и он сам. Одна беда – с женой Николаю II не повезло. Его возлюбленная Алиса, известная также, как Александра Федоровна, была красива, властна, сильна духом, но еще меньше приспособлена для управления государством, чем Мария Федоровна. Не дура, но ум совсем другого полета. Вот августейшей мамаше, несмотря на уже немалый возраст, и пришлось тянуть лямку фактического руководства дальше. Да не в былом ключе, а с кучей новых трудностей, вызванных откровенной враждой с невесткой из-за борьбы за влияние на Николая. Александре Федоровне совсем не хотелось находиться в тени своей свекрови.
Но, несмотря ни на что, Мария Федоровна продолжала упорно действовать в интересах России. В той мере, в которой они отвечали пользе прежде всего ее детей. Именно она, в сущности, была главным идеологом и локомотивом проекта Транссибирской железной дороги. Именно она стремилась вывести Россию на рынки Кореи и Китая, дабы спровоцировать мягкую индустриализацию. Без революций, без потрясений, без ограбления своего народа. Она была очень мудрой и ловкой женщиной с поистине железной волей. Собственно, по этой причине Куропаткин и обратился к ней как к тому человеку в доме Романовых, который действительно мог бы поспособствовать пресечению заговора. И не только его. Классического образования ей остро недоставало, особенно в прикладных областях. Однако живой ум позволял пусть и поверхностно да с советниками, но разбираться в очень многих вопросах…
Служанка робко постучалась, напоминая о встрече. Вдовствующая императрица отложила в папку бумаги, которые изучала, и вышла в соседнюю комнату, где было уже накрыто к чаю, а ее доверенный человек, Сергей Юльевич Витте, стоял у дверей.
– Рада вас видеть, – бесцветно произнесла уставшая Мария Федоровна, жестом отпуская служанок и позволяя председателю кабинета министров услужить ей со стулом. – Вы сделали то, что я вас просила?
– Конечно, – кивнул Витте.
– И?
– Деньги, доставленные Куропаткину, были получены в ломбардах столицы. Они не такое и анонимное место. Один ловкий мужчина там заложил «наследство бабушки», оказавшееся на проверку драгоценностями, принадлежащими великим князьям. Некоторым. Владимиру Александровичу, Николаю Николаевичу, Михаилу Николаевичу и другим.