– Уже почти вечер, а дел много. У меня есть задание для особого отдела. Выдвигаемся к штабу дивизии. Приходилось говорить рублеными фразами, чуть морщась, якобы раны беспокоят, это позволяло не переходить на личности. Я только расслышал, что начальник штаба – Фёдор Иванович, а кто остальные, пока не в курсе. По моему приказу шофёр, доставивший меня и всё это время охранявший с оружием мою, так сказать, добычу, последовал за эмкой, на которой приехали командиры. Мы следовали на машине, главный особист ехал в кабине полуторки, чтобы не тесниться на заднем сиденье, я разместился спереди. Когда мы прибыли на место, два бойца из комендантского взвода забрали груз и отнесли его в кабинет комдива. Машину я отпустил. Штаб размещался в бывшей конторе завода. Завод национализировали, а отдельно стоявшую контору отдали армии. Не так давно контора перешла по наследству штабу 25-й танковой дивизии. Здание было двухэтажным, так что вполне умещались. В кабинет я попросил вызвать также сотрудника секретного отдела. Командиры выстроились перед столом, стенографист приготовися фиксировал мои слова на бумаге. Я не стал садиться, только опёрся руками о столешницу и начал говорить. – Информация, которая будет вам сейчас сообщена, не должна покинуть стен этого здания. Но прежде чем перейдём к основной теме, решу вопрос с секретчиками, рассказав, что произошло. Моя колонна, возвращаясь из штаба корпуса в Лапы, была обстреляна. Водитель погиб сразу, экипаж броневика, геройски закрывая мою машину, пытался пулемётным огнём сдержать бандитов, троих из которых ему удалость уничтожить, но был подбит из бронебойного ружья. Машина, по сути, целая, но экипаж погиб. Судя по крови, что натекла из ушей, они погибли из-за внутреннего давления в связи с попаданием, это известная проблема для танкистов. Ещё в начале обстрела я потерял сознание: пуля чиркнула по голове. Очнулся, когда бандиты осматривали технику, они как-то смогли вскрыть броневик и доставали тела экипажа. А очнулся я оттого, что молодой бандит срывал мои награды, видать, хотел забрать в качестве трофеев. Я убил его, используя его же оружие: выдернул пистолет у него из-за пояса и выстрелил в подбородок, после чего сразу открыл огонь по другим бандитам. Помню смутно, их там десятка два было, да ещё на месте засады двое с винтовками прикрывали. Они первыми по мне огонь и открыли. Я укрылся за эмкой, где лежал один из раненых мной бандитов, и рядом с ним обнаружил оружие неизвестной мне конструкции. Вооружившись им и тремя гранатами, я убил тех двоих с винтовками и закидал гранатами бандитов у броневика. Потом убил наблюдателя, что охранял со стороны, и банда была ликвидирована. Сам не ожидал, что получится, гранаты здорово помогли. Для секретного отдела сообщаю: пока я был без сознания, с меня сняли планшетку и вскрыли секретные конверты. Зафиксируйте этот факт. Информация из них не ушла на сторону, потому как вся банда была ликвидирована. Опечатайте конверты снова. Начальнику штаба – вот документы погибших бойцов дивизии, оформите их. Когда секретчик закончил, я убрал конверты в свой сейф (ключи были у меня, в планшетке нашёл) и отпустил его. Когда он ушёл, я пригласил командиров подойти к столу, где уже лежал тюк. Развязал его, распахнул брезент, продемонстрировал оружие. – Того раненого бандита я допросил. Он оказался действующим агентом абвера, это немецкая военная разведка. Он латыш, Рудольф Еккельн, вполне себе гражданин Советского Союза. Так вот, оружие, которое вы видите, под промежуточный патрон, он больше пистолетного и меньше винтовочного. Вот он. Можете поинтересоваться, их изготовлено всего несколько десятков, и сейчас они находятся на испытаниях. Здесь их должны были испытать в боевой обстановке, а гильзы после боя собрать и сдать. Но это не всё. Вот второе секретное оружие, используемое немцами, три единицы. Эти палки с набалдашниками – противотанковые гранатомёты. Оружие против танков, против нашей дивизии. К счастью, они лишь в стадии разработки и испытаний на полигоне, в серию пока не пошли. Вот что мне удалось узнать о них: дальность – не более восьмидесяти метров, огненной струёй прожигает броню в двести миллиметров. Тут кумулятивные гранаты. Да, мощность избыточная, наши новейшие танки могут жечь только так. Слабые стороны – малая дальность и реактивная струя, вылетающая с обратной стороны. В окопе, отразившись, может сжечь самого солдата или тех, кто стоит сзади. Неудобно стрелять, зажимая под мышкой. Оружие одноразовое, взводится вот этим рычагом, после взвода не разряжается (не предусмотрено это), при нажатии на рычаг происходит пуск. В засаде это оружие не использовалось, причина в том, что старший бандгруппы хотел испытать своё самодельное бронебойное ружьё, что ему вполне удалось сделать на нашем броневике. Теперь для начальника особого отдела дивизии. Вы лично берёте это оружие, немедленно выезжаете на ближайший аэродром (охрану обязательно возьмите) и вылетаете в Москву, где сдадите оружие по описи соответствующим сотрудникам. Я позвоню куда нужно, вас встретят в Москве по прилёте. Рапорт моего боя тоже возьмите, думаю, пригодится. Пока опишите оружие, патроны обязательно пересчитайте. Я потратил полтора магазина. Моё личное впечатление таково, что точность его высока: уничтожил троих бандитов, из них двух одной очередью с дистанции двести метров и ещё одного – с дистанции четыреста метров очередью в три патрона. Оружие мощное, достаточный боезапас, немного тяжело с перезарядкой, но это у меня с непривычки. Что внутри, какие конструкторские недостатки, не знаю: не разбирал. В бою понравился, только приклад неудобен. Не думаю, что оно годится для линейных частей Красной армии, но, думаю, разведчиками, мотострелками и другими родами войск будет оценено высоко. Ну что, товарищи, начнём бюрократию, которая развалила Римскую империю? Писались рапорты, приказы. Например, начальнику особого отдела (фамилия его, оказывается, Трофимов) без приказа покинуть дивизию невозможно. По записям, найденным в сейфе, я изучил почерк Никифорова и получил образец его подписи. Также меня соединили с начальником особого отдела нашего формирующегося ещё корпуса, и я сообщил ему о нападении. Там уже знали о том, что идёт следствие и что удалось добыть секретные образцы оружия, которые нужно срочно отправить в Москву на изучение, в институт, занимающийся подобными разработками. Этот особист вышел на минское управление НКВД, они быстро пробили коридор, в Москве уже были в курсе посылки и с нетерпением её ждали. Поэтому отправлять Трофимова по земле не пришлось. Из Белостока, где находился наш военный аэро дром, прилетел самолёт У-2, и когда уже начало темнеть, особист с грузом отбыл на аэродром, откуда на двухместном истребителе УТИ-4 с одной дозаправкой полетел в Москву. Сотрудники особого отдела очень серьёзно отнеслись к сообщению о захваченных в бою образцах секретного оружия, что мне понравилось. Кстати, оказалось, за штабом моей дивизии числятся два самолёта У-2, связные, как раз на одном из них Трофимов и улетел. Почему их держат на аэродроме Белостока, я ещё выясню, а вообще, в планах перегнать их сюда. Я видел ровный луг на окраине Лапы, пусть там и стоят. Мне они пригодятся. Глава 9. Комдив До десяти вечера я занимался бюрократией, но вот все рапорты написаны, зарегистрированы в штабе, копии отправлены в вышестоящие штабы. Я не знал, где жил Никифоров, потому и не ходил сменить форму, так в этой грязной, окровавленной, пропахшей сгоревшим порохом и занимался делами. Командиры намекали, но я отмахивался. Ещё и бинт на голове. Хоть на плакат о событиях Гражданской войны. Как там в песне поётся? И бинт кровавый стелется по сырой траве… Зачем стелется? И бинт ли? Странная песня. Стемнело уже, и, не зная дороги, я попросил начальника штаба проводить меня до квартиры, где живу: мол, поговорить надо. Штаб работал допоздна, вокруг мелькали командиры, только сейчас расходившиеся по домам. Нас сопровождал боец с карабином из комендантского взвода, но по дороге он слегка отстал и не мешал нам общаться. Вот так, неспешно шагая, мы направлялись к моему дому и разговаривали. – Фёдор Иванович, надеюсь, то, что я скажу, останется между нами. – Конечно, Николай Матвеевич. – Хорошо. Это моё ранение всё же натворило дел: с памятью моей что-то плохо стало. Империалистическую помню, Гражданскую, Курсы, Финскую даже. А про нашу дивизию – как стена. Пришлось осторожно к вам обращаться. – Вы меня не помните? – Нет. Узнавал, кто вы и как к вам обращаться, от других. Нужно будет просмотреть списки дивизии, чтобы запомнить командиров. – Почему же вы врачу не сказали?!. – Нельзя! – перебил я его. – После того что я от немецкого агента узнал, нельзя было говорить. Сам понимаешь: сообщи врачам – снимут меня с дивизии. А я ведь рассказал не всё, что сообщил агент. Сам знаешь истерику наших командиров: мол, никакой войны не будет, это всё провокации. Только заикнись – положат мои рапорты под сукно. А у меня планы встретить немцев так, чтобы они кровью умылись. – Война? – Да. Сначала немецкое командование планировало начать семнадцатого мая, чтобы у них всё лето было. У агента родственник при их штабе ОКВ, так что он в курсе был. Согласно разработанному плану, а называется он «Барбаросса», за три месяца они дойдут до Москвы и возьмут её. Смешно, но они считают, что с взятием Москвы всякое сопротивление прекратится и наши на остальных землях, до самого Владивостока, сложат оружие и покорятся победителям. – Идиоты. – Скорее другой менталитет. В Европе так было, вот и мерят по одной планке. – Значит, не май? – поторопил меня начальник штаба. – Да, от семнадцатого мая они отказались: не было завезено достаточного количества снарядов для ствольной артиллерии, да и несколько дивизий были сняты и переброшены подавлять восстание в Югославии. Гитлер же ударился в мистику и решил напасть в самый длинный день в году – в воскресенье двадцать второго июня. Нападение запланировано на три часа пятнадцать минут утра. Удобное время: большая часть командиров с семьями, отдыхают. Это будет разгром. Я не знаю, кто стоит против нас, будет ли это основное направление удара, что вряд ли, но напрягу разведку, пусть выясняют. А уж бить немцев буду от и до. Дивизия у нас, к счастью, хорошо вооружена, единственная из всего корпуса. Нужно списки посмотреть и по полкам прокатиться, потом изучить места будущих боёв, а дальше буду составлять планы. Скажи, Фёдор Иванович, я женат? Начальник штаба, на которого я вывалил целый ворох не самых приятных новостей, пребывал в своих думах. Услышав мой вопрос, он встряхнулся, с удивлением взглянул на меня и уточнил: – И этого не помните? – Вообще. – Ну, тут и помнить нечего. Не выдержала ваша супруга постоянных переездов, забрала дочку и уехала. Разведены вы, два года уже как, перед Финской. – Это хорошо. Баба с возу – кобыле легче. А вот что касается семей комсостава дивизии, но тут назревает самая настоящая подлость – запрет вывоза семей из зоны будущих боевых действий. Похоже, враг окопался высоко, в командовании округа. Поэтому в режиме секретности составьте списки всех семей дивизии и приданных подразделений, прикиньте, сколько нужно транспорта, утром двадцать первого июня отправьте колонну в Пинск и посадите на поезд, идущий вглубь страны, в идеале – в Москву. Отвечаете за это вы. Я выдам пушечный броневик, зенитку и отделение бойцов для охраны. Все приказы по эвакуации подадите мне, я подпишу. Не хочу, чтобы командиры с началом войны занимались спасением своих семей, а не своими обязанностями. – Хорошо. – А теперь покажите, где я живу. Я вас и для этого тоже пригласил прогуляться. – Мы соседи. Жили оба полковника совсем рядом со зданием штаба, в бывшем купеческом доме, переделанном под небольшие квартиры. Ключ на связке подошёл к двери, на которую указал Соломин (такая фамилия была у начштаба). У начштаба была семья, и в дверях его встретила очень недовольная супруга. Я вежливо поздоровался с ней, попрощался с Соломиным и прошёл в свою квартирку. Причины, по которым я ему открылся, были серьёзные. Я бы не смог долго выдавать себя за прежнего Никифорова, его хорошо знали, так что раскрыли бы меня быстро. За этот неполный день я успел присмотреться к полковнику, который произвёл на меня впечатление вполне честного командира, и посчитал, что ему можно довериться. Вот насчёт особиста и политработника я не был так уверен: с двойным дном люди. Войдя в квартиру, я включил свет и изучил помещение. Кухни не было, только спальня да гостиная с рабочим столом. Обедал Никифоров в штабе, там есть небольшая столовая, где меня сегодня покормили ужином. Я быстро разобрал вещи, подготовил свежую форму, старую утром заберёт денщик и попытается привести её в порядок. В квартире я нашёл все документы, в том числе и на награды, а также письма от семьи. Всё ценное, что терять жалко, убрал пока в хранилище, потом изучу. Где здесь ванная и есть ли она, я не знал, а пот смыть хотелось, поэтому, прихватив мыло и полотенце, я выбрался через окно (квартирка у меня была на первом этаже) и мимо будки туалета направился к пруду, который приметил ещё днём. Там хорошенько искупался в приятной прохладной воде, стараясь не мочить рану на голове, а после, благополучно избежав патрулей, вернулся в дом, где вскоре и уснул. Утром в восемь часов начштаба разбудил меня, как и обещал, стуком в дверь. Впустив его, я быстро собрался. Тут как раз и денщик зашёл, хоть познакомился с ним, и он помог мне перекинуть награды на чистый френч, а форму забрал в стирку. Я надел фуражку, хотя она ободком и давила на рану, и мы с начштаба направились в штаб, Сначала позавтракали, а потом занялись документами. Мою эмку и броневик уже отправили в рембат и приступили к ремонту. Звонили из штаба корпуса: Трофимов долетел, в Москве его встретили, скоро должен вернуться на том же истребителе, это учебная машина была. Потом отправился на похороны погибших ребят, лично проводил их, светлая им память. Сегодня было девятое июня. Я принимал звонки от разных командиров, в основном соседних частей, и получал поздравления: не каждый в одиночку положит двадцать бандитов, да ещё будучи раненым. Кроме того, я начал изучать бумаги по дивизии, и постепенно картина прояснялась. Подразделения дивизии размещались в городах Лапы, Браньск и деревне Наревка. Тылы, медсанбат и штаб дивизии – в городе Лапы. Начальник штаба подавал нужные документы, чтобы мне быстро войти в суть дела, тут он молодец. Узнал, что с артиллерией у нас беда: по штату должен быть полк гаубиц в 122 или 152 миллиметра на мехтяге, а был временно приданный полк трёхдюймовок на конном ходу. Похоже, с ним мы и встретим войну. Несколько приказов я всё же отдал. Например, приказал перевести авиазвено связи под Лапы, организовав полевой аэродром и его охрану. Приказ подписан, на выполнение дано двое суток. Также отдал три приказа о проведении совместных учений двух полков, 50-го танкового и 25-го мотострелкового, и отдельно учения разведбата, стоявшего под Браньском. План учений я расписал, задача – остановить наступающие немецкие войска в обороне. Командиры полков и батальона должны прибыть, ознакомиться с планом учений и подготовиться. Хочу глянуть, чего стоят местные танкисты и разведчики. Разведка будет отрабатывать ведение разведывательных мероприятий пешими и на технике, но главное – это маскировка на местности. Сам буду с неба их искать. Помимо этого, я выяснил, что практически всё ПВО дивизии было отправлено в мае под Минск, на учёбу, зенитного прикрытия у дивизии не было и к началу войны не будет. Как я помню, зенитчики не успеют вернуться. Поставлю начальнику штаба задачу связаться с курсами, куда их направили, выяснить, когда закончат обучение, и попросить пораньше отправить обратно наши подразделения. Если не получится, сам слетаю и вырву зубами своих зенитчиков, пинками гоня их обратно в дивизию. Под вечер внезапно раздался звонок – командир корпуса генерал-майор Ахлюстин. Он уже звонил ранее, лично узнавал подробности боя на дороге, а сейчас недовольным голосом уточнил: что ещё за учения я планирую, почему не доложил? Разве не был отдан приказ не проводить манёвров у границы, чтобы не нервировать немецкую сторону? Я объяснил, что стрельбы не планируются, только манёвры, хочу узнать, как мои подразделения управляются в движении и занимают оборону. Генерала это заинтересовало, узнал, когда будут учения, и пообещал быть с командирами штаба корпуса. Его ещё не хватало. Потом я долго изучал топографические карты района действий моей дивизии. К слову, мы должны будем прийти на помощь 113-й стрелковой дивизии, прикрывающей государственную границу. Отправил запрос в разведотдел нашей 10-й армии, затребовал информацию о том, какие немецкие части стоят с той стороны границы, кто у них командиры: хочу знать, против кого буду драться. Я отлично знал, что главное направление ударов будет не на этом направлении, а потому вряд ли здесь будут танковые части. Конечно, танки и самоходки были и у пехотных частей, но немного. Основной наш противник – пехотные дивизии вермахта, и это очень сложный противник. Вот честно, легче с немецкими «панцерами» драться, чем с пехотой. На следующий день после посещения медсанбата я отправился на связном самолёте на облёт границы. Сверяясь с картами, изучал земли вокруг. Два места мне очень понравились, просто шикарны для засад. В одном месте дорога, а по сторонам болота, укрыться негде, и если полк противника войдёт, запереть и расстрелять его в мешке будет несложно. В другом месте мешок побольше будет; если повезёт, то целую дивизию там накроем. Ну а другие части немцев будем перемалывать в обороне. Отметив на карте удобные места для обороны, я велел лётчику лететь обратно. Полевой аэродром у Лапы ещё создают, но самолёты уже перелетели, там есть механик и грузовик с бочками топлива, отделение бойцов стоит на охране. С лётчиком мы общались через переговорную трубку, другой связи тут нет: рация на самолёте имелась, но не работала. Вернувшись в штаб, я вызвал начальника штаба, и вдвоём мы стали переписывать планы учений, хотя они уже были отправлены командирам подразделений, участвующих в них. – Зачем? – постучав карандашом по карте, спросил Соломин. – Тут отличные места для засад, и я хочу во время учений подготовить в этих местах хорошо оборудованные позиции с полнопрофильными окопами. Землянки с накатами, блиндажи и доты. Если повезёт, в первые дни войны мы тут одну, а то и две дивизии в землю вобьём. Жаль, что у нас только один пушечный полк, да и в нём трёхдюймовки на конном ходу. Используем их вот тут в учениях с танковым полком. Да и глянуть желаю, как отреагируют части, получив перед выдвижением приказы с совсем другими планами учений, нежели те, к которым они готовились. – Неразбериха будет. – О, ещё какая. Кстати, медсанбат тоже включаем. Вышлем машины, чтобы пострадавшие (а они будут) сразу получали необходимую помощь. Передвижные санитарные группы. – Техники не хватит, у нас пятнадцать процентов автотранспорта от штата. Почти две сотни машин отдали в народное хозяйство, мотострелки у нас пешком передвигаются. – Заберём перед войной, дня за два. Готовь приказ, я подпишу. А насчёт пополнения автотехникой, как и новейшими танками, у меня есть идея. Нужны шофёры и механики-водители. Нашему корпусу вроде передали несколько «тридцатьчетвёрок» и КВ для обучения экипажей? – На днях получили, пять средних и три тяжёлых. Мы уже сформировали экипажи для них и готовимся отправить их на обучение. – Не отправляй, на своих машинах будем учить. Так, всё, с новыми планами учений закончили, оформляйте на бумаге, потом мне на подпись. И секретность не забывайте поддерживать, чтобы командиры полков не узнали об изменениях. А сейчас вызови-ка ты мне начальника связи, хочу пообщаться с ним.