* * * Я наблюдал, как в глубине хвойного леса, по узкому оврагу, где вилась дорога, медленно ехали две советские машины: чёрная эмка и ЗИС-5 с бойцами. Наверху оврага всё заросло ёлками, что и позволило мне хорошо замаскировать оба моих броневика. Мы воюем уже девять дней с момента как вышли из окружения, медленно отходим, но немцев давим только так, и пехотные дивизии, и эсэсовцев моторизованной дивизии СС «Рейх». И ведь не предупредишь этих неизвестных, кативших по дороге. Немцы уже были видны, ещё немного – и они встретятся лоб в лоб у ближайшего поворота. У меня здесь была организована засада, я специально сжёг мост, чтобы другой дороги не было. И открыть огонь прямо сейчас я не могу, рано: только передовые машины в зону засады въехали. А вообще, дальше по дороге у меня стоял боец, который должен был остановить тех, кто будет двигаться навстречу немцам. Объяснение простое: машины вывернули на дорогу откуда-то с боковой развилки, причём где-то рядом: боец не так далеко стоял, в шестистах метрах. А эмку я узнал, как и бойцов. Моя бронегруппа усиливала изрядно потрёпанную 42-ю стрелковую дивизию нашей 4-й армии. Так вот, машина была командира дивизии, а бойцы – из комендантского взвода. Что рассказать об этих девяти днях? С командиром 44-го стрелкового полка, входившего в состав 42-й стрелковой дивизии, мне повезло. Мы быстро наладили взаимодействие, в глупые атаки он нас не кидал, так и работали. Били немцев из засад, крепко били. Неподалёку дралась советская танковая дивизия, и её комдив требовал передать им нашу группу, но парни-стрелки крутились как могли и не давали. Два дня мы с ними активно били немцев в обороне, и у них была возможность оценить уровень моего опыта, а потому отдавать такого танкиста они не хотели категорически. За девять дней у меня на груди появились орден Красной Звезды и медаль «За Отвагу». Кто ещё мог бы заработать за такое короткое время столько наград? Моему экипажу и другим парням моей группы тоже перепало, в основном медали. Орден был один, у меня, комдив 42-й лично меня награждал. Звание, правда, то же осталось – старший лейтенант. Но и так неплохо. Мы отступали, побывали в окружении, еле выбравшись из него, но вместе с тем перемалывали немцев в обороне. Танков у противника тут было мало, в основном самоходки, против нас действовали пехотные дивизии. Один раз я устроил ночной рейд по тылам немцев. Потери они вряд ли большие понесли, но свою задачу я выполнил: расстрелял гаубицы и миномёты, уж очень они наших стрелков напрягали, ну и напугал серьёзно. Мало кто из немцев спал в ту ночь. Было немало пожаров и взрывов на складе боеприпасов. Когда я вернулся к своим, горизонт светлым был. А на следующий день выяснилось, что мы в окружении. Что удивительно, за девять дней я не потерял ни одной боевой единицы. Танка нет, это да, но его ещё пять дней назад передали другому полку дивизии и заиграли, вряд ли я его теперь увижу. Сделают большие глаза и скажут: «Какой танк? Не видели мы никакого танка». Сейчас мы находились на второй линии, где дивизия пополнялась и готовилась к боям. А меня комдив отправил на свободную охоту. Вообще, я сам напросился. Немцы мелкими группами просачивались через неплотную передовую, вот такие группы и были моей целью. Даже моторизованные попадались, как вот эта из дивизии СС. В группе, за которой я сейчас наблюдал в прицел, было одиннадцать единиц техники. Пять мотоциклов я не считаю: четыре умчались вперёд, а один осуществлял головной дозор. Сегодня было девятое июля. Много времени утекло, много дел сделано. А сейчас я хотел полностью уничтожить эту моторизованную группу. Немцы рассылают их в наши тылы для дестабилизации, и ловить их непросто. У этой группы были два лёгких танка, самоходка «Арт-штурм», пушечный броневик, два бронетранспортёра и пять грузовиков. Уверен, в одном из них – батальонный миномёт и запас мин, немцы их всегда возят. Главное, выбить самое грозное оружие – оба лёгких танка и пушечный броневик. Что бы вы ни думали, самоходка на самом деле не так опасна, но она следующая. Наконец, вся колонна тут, как раз и дозор на мотоцикле выехал из-за поворота, и я скомандовал: – Выстрел! Хлопнуло орудие пушки. Это вам не «тридцатьчетвёрка», тут тише, но рты всё равно открывали, привычку нарабатывали. «Двойка», которой снаряд, пробив боковую броню, попал в боеукладку, подпрыгнула и выдала мощный факел из верхних открытых люков. Рядом начала дымить вторая, а я уже бил по самоходке. Первым снарядом мне удалось пробить броню между катками, а второй поставил на самоходке крест: она загорелась. Рядом заполыхал броневик, который поразила моя вторая машина. Пехотного прикрытия мы не имели, но мой стрелок-радист срезал мотоциклистов дозора ещё при первом выстреле и теперь бил по пехотинцам. Они покидали кузова, стараясь найти укрытия, но с этим было сложно: засада устроена грамотно. – Осколочные, – приказал я. Дальше работали осколочными снарядами. Я – по грузовикам и пехоте, экипаж второго – по бронетранспортёрам, которые пытались развернуться на узкой дороге и подставить под удар морду, там брони чуть больше. Я посылал снаряд за снарядом, сначала – в кузова грузовиков, потом – по обочинам, где залегли пехотинцы. Уйти на вершину или по дороге им не давали пулемёты обоих бронемашин, сбивая их с ног пулями. Тут очнулись те, что были на грузовике ЗИС, отправили красноармейцев цепью осматривать разбитую колонну. Моя машина тоже, скинув маскировку, скатилась вниз, вторая осталась наверху, прикрывала. Тут был песок, и мы чуть не застряли, но, стронув лавину, оказались внизу и выехали на дорогу. Пушку повернули в сторону, куда укатили четыре мотоцикла, я о них помнил. В эмке были два командира НКВД, майор и капитан, и ещё один политработник из особого отдела 42-й дивизии, я его знал. Покинув машину, я встал на дороге, у мотоцикла «Цундап». – Мне нужен старший лейтенант Сергеев, – сказал майор. – Сергеев – это я, – рассеяно ответил я, наблюдая, как сдаются эсэсовцы. Значит, не всех побили, около десятка выжили, многие ранены. Это огорчало. Если бы не свидетели, всех бы кончили, но эти не поймут, я так думаю. – Старший лейтенант Сергеев, вы арестованы. – Майор, ты идиот? Арестовывать меня в моём подразделении? Ты серьёзно? Подняв руку, я пошевелил ею. Дверца моего броневика тут же закрылась, он сдал назад и навёл пушку на незваных гостей. Значит, заряжающий уже перебрался на место командира. Второй броневик чуть подал вперёд, чтобы наклонить передок на склоне, а то мы находились в мёртвой для него зоне, и также направил на них бортовое вооружение. Майор глянул на мою технику и как-то нервно сглотнул. Сняв фуражку, он вытер лоб ладонью и сказал: – Неожиданно. Однако у меня приказ. – Документы. – Я проверял, порядок. Звонили из штаба фронта, подтвердили, – влез особист, но я так взглянул на него, что он невольно сделал шаг назад. Документы действительно были в порядке, всё чётко, даже приказ на мой арест. – И за что меня? За то, что немцев мало бью или за то, что мешаю бензин с керосином, потому что топлива постоянно не хватает? – Наверху знают, за что. Моя задача лишь доставить. – Полковника гонять в качестве обычного конвоира? Ой, что-то не верится. – Лейтенант, соблюдайте субординацию. – Вот что, майор, не отреагировать на приказ я не могу. Сейчас соберёмся и поедем к штабу сорок второй дивизии, а там как комдив решит. Вот сейчас немцев шлёпнем и поедем. – Лейтенант, это военнопленные! – снова возмущённо взревел майор. – Это военные электрики. Между прочим, они сотрудников НКВД и политработников в плен не берут, сразу расстреливают. Приказ у них такой. Однако майор выполнить задуманное не дал. С пленными остались бойцы и машина, на которой они приехали. В кузов будут грузить трофеи, когда огонь затихнет, а то сейчас там патроны рвутся. А мы двинули к штабу дивизии. По пути подобрали моего бойца, стрелка-радиста со второй бронемашины. Полтора часа добирались. В штабе к уничтоженной колонне сразу отправили две свободные машины и одного из командиров, подсчитать трофеи. Про четыре мотоцикла уже было известно, их ищут, передали информацию по ним в разные части и населённые пункты. Комдив час висел на телефоне, но вердикт тот же: отправить меня под конвоем. Майор так и сиял самодовольством. Делать нечего, передал командование младшему лейтенанту, его выделили из командиров штаба, пусть осваивается, штаб охраняет. Ну а я в форме, той самой, в которой в поезде под бомбёжку попал, награды на груди, взял вещмешок и полез в машину комдива. На машине мы добрались до ближайшей железнодорожной ветки, где стояли грузовые вагоны, но был один и для пассажиров. Вот на нём уже ночью мы и двинули в сторону Смоленска. С майором были лейтенант (капитан куда-то исчез) и два бойца НКВД, они и охраняли. А я спал. Из Смоленска санитарным эшелоном мы отправились в Москву, потом – на Лубянку. И тут всё застопорилось. При моём оформлении все как-то вдруг напряглись, забегали, и уже другие сотрудники повезли меня в… Кремль. В приёмной долго ждать не пришлось, сопровождающий от охраны Кремля остался, а секретарь пригласил меня пройти в кабинет. Сталин был не один, в кабинете присутствовал генерал Власик. Сталин глянул на меня из-под бровей – тревожный знак, – бросил вперёд газету и спросил с заметным акцентом: – Кто дал вам право порочить честь Красной армии? – Чтобы понять, о чём вы, мне нужно знать причину моего появления тут. – Читайте. Подойдя к столу, я взял газету. Эту заметку я ещё не читал. Газета была армейская, и в ней знакомый корреспондент описал всё, о чём мы с ним говорили, и привёл информацию из моего боевого журнала. Было также отмечено, что я отличный певец, поэт и композитор, и песни мои очень душевные (я говорил ему, что это мои тексты и моя музыка). Пяти минут мне хватило для ознакомления. Я положил газету на край стола, рядом с собой, в надежде прихватить её на память, там была фотография со мной и моими бойцами у машины в лесу. Взглянув на хозяина кабинета, я сказал: – Претензий к корреспонденту у меня нет. Всё, о чём мы говорили, верно написал, даже без ошибок, ни слова не соврал. – И то, что у Советского Союза армии нет? – Она была в двадцатых. В тридцатых её с трудом, но тоже можно было так назвать. Сейчас армии нет. Есть сброд, одетый в военную форму, но во что его ни обряжай, сбродом он и останется. Они умеют красиво маршировать и говорить лозунгами – это всё, чему их обучали. Вон позорно продутая Финская под командованием безграмотных генералов чего стоит. Хотя генералов я зря ругаю, у них опыта нет, а вот у маршала… – Хватит! – Сталин хлопнул по столешнице, встал со стула и начал прохаживаться по кабинету. – Вы говорили, что если бы вы были генералом, то всех немцев побили бы. Это так? – Конечно. – Вот что. Дам я вам генерала. И поглядим, как вы их побьёте. – Да я не против. Но это серьёзная задача, поэтому у меня тоже есть условие. – Вот как, условия ставите? – Они необременительны. – Говорите. – После победы, нашей с вами победы, когда Германия капитулирует, я прошу отправить меня в отставку в тот же день. Несколько секунд Сталин пристально смотрел на меня, после чего сказал: – Меня устраивает ваше условие. Теперь послушайте меня. Я хотел дать вам дивизию, которую сейчас формируют из ополчения, но передумал. Получите полк. – Товарищ Сталин, вы думали, я на передовой воевать буду? Нет, конечно. Мои бойцы и командиры, около миллиона, сейчас сидят у немцев в лагерях для военнопленных, вот я и буду их освобождать, формировать подразделения за счёт пунктов сбора трофейного советского вооружения и громить немецкие тылы, уничтожая гарнизоны, склады и прерывая поставки на фронт. Я там армию сформирую. Разрешите сформировать армию? – Договорились. Бумаги и приказы вам выдадут. Приказ о присвоении вам звания генерал-майора автобронетанковых войск получите чуть позже. Даю вам двое суток на подготовку. После этого мне указали на дверь, и я покинул кабинет. Сопровождающий повёл меня к выходу. Любопытно ситуация повернулась. Вот уже чего я точно не ожидал. Похоже, Сталин такое странное решение принял прямо там, в кабинете, во время разговора со мной. Меня отвезли в ведомственную гостиницу автобронетанкового управления. При заселении я попросил дежурного по гостинице найти адрес нужного мне корреспондента, если он тут проживает, конечно. Пообщаться хочу. Он и нашёл, но другого. Я шёл из душевой и у двери своего номера увидел политработника, который как раз поднял руку и постучал в дверь. Значит, не сосед. Номер у меня на четыре койки, но три были свободными. – Вы ко мне? – спросил я, подходя. Политработник был в звании батальонного комиссара. Он полуобернулся, и в его глазах я увидел узнавание. Наверное, видел меня в газетах. – Товарищ Сергеев. Вы-то мне и нужны.