Бумаги также было достаточно, перепечатывали новые уставы образца примерно шестьдесят первого года. У меня они были, рукописные, сам переписывал, когда был в теле Никифорова и в больнице лежал; только убрал такие обращения, как «товарищ офицер» и «товарищ солдат», ну и другие словечки, что сейчас не в ходу. Эти новые уставы разойдутся по штабам формируемых частей, там их скопируют и всем командирам выдадут. Воевать будем по ним, так что пусть изучают и крепко-накрепко запоминают, там много что написано кровью, пролитой на этой войне. Из командиров удалось сформировать штаб корпуса, штаб авиадивизии, штаб мотострелковой бригады, а также костяк сапёрного батальона, автобата, разведбата, танкового полка, стрелкового полка и отдельной роты связи при штабе корпуса. Начало положено, части пока кадрированные, но ничего, будем пополнять людьми и техникой. Ещё очень нужны зенитные части, но таких редких специалистов пока не встречалось. Мне за две недели хотя бы четыре части сформировать: мотострелковую бригаду, самоходно-артиллерийский полк, разведбат и автобат. Это те, что остро необходимы при захвате Минска. Медсанбат оснащён медикаментами сверх штата (на десяток медсанбатов хватит), техникой на десять процентов, а людьми – на сорок. Среди командиров было шесть врачей, которые вошли в штат медсанбата, заняв свободные должности. Четверо из них уже могли приступить к работе, двое были серьёзно ранены, и им нужно ещё восстановиться. Один из врачей, званием старше Паниной, вошёл в штат корпуса, заняв должность старшего по медицине. Медсклад теперь под его управлением, как и всё связанное с медициной в корпусе. Поваров армейских было два, один был направлен в хозотделение самоходно-артиллерийского полка, другой оставлен при штабе корпуса. Приготовили две советские кухни и начали готовить, будут кормить всех, кто к ним приписан. Панина и другие врачи выясняют, кому из больных что по диете можно. Вот так и работали. * * * Резкий рывок, катушка засвистела, крутясь, и я остановил её, прижав пальцем. Блесна, булькнув, исчезла в водах реки Свислочь. Потихоньку подрабатывая, потягивая спиннинг на себя, я сел на складной стул и начал рыбачить. Меня охраняли: отделение бойцов комендантской роты моей армии расположилось на берегу, пушечный броневик занял позицию, были ещё две пары снайперов. Вот не поверите: я уже полтора месяца в немецком тылу, а впервые нашёл время порыбачить. Эти полтора месяца я совсем замотался. Хорошо, что чудо-вертолёт (без него я бы не справился) доставлял меня к разным пунктам сбора трофейного вооружения и к лагерям для военнопленных. И если найденное вооружение я перевозил в хранилище, то освобождённым приходилось идти своим ходом. На месте их ждали проверка, осмотр в медсанбате и распределение по подразделениям. Полностью удалось сформировать штаб моторизованного корпуса со всеми положенными службами, почти триста пятьдесят человек. Авиадивизия пока была без техники, но весь личный состав присутствовал. Были два истребительных полка, штурмовой и бомбардировочный, отдельно эскадрильи связи и транспортная. Были также мотострелковая бригада, стрелковый полк, полк охраны тыла, в основном из бойцов и командиров НКВД и пограничников – именно они выстроили на опушке линию оцепления, и если вражеские агенты проникали к нам, то при отходе они их перехватывали. Ну и тяжёлый самоходно-артиллерийский полк, первый, получивший технику, да и людей, согласно полному штату. Кроме того, были разведбат, состоящий пока из двух рот, автобат, медсанбат, рота связи с радийными автомобилями и два зенитных дивизиона: один с пушками в 76 миллиметров, другой – в 37. Причём вышеперечисленные подразделения имели свою зенитную защиту согласно штатам, а эти два дивизиона были именно отдельными. Глава 19. Штурм Минска. Армия сформирована Стоит отметить, что были также сформированы кадрированные части, которые в дальнейшем будут пополнены в Минске. А пока были три стрелковых дивизии с костяком штабов дивизий и полков, у которых уже были командиры частей. Сформированы были отдельная бригада ПВО, три танковых бригады, два тяжёлых танковых полка, шесть артиллерийских противотанковых полков. Четыре армейских госпиталя находились пока на стадии формирования. Для всего этого нужны были техника и вооружение. Ну и интенданты, которые всё это примут и будут распределять по частям. Поэтому, пока формировались и пополнялись части, я добывал технику. Тот полёт к Лиде был интересен. Танки, стоящие на платформах на запасном пути, я нашёл, но только двенадцать, восемь отсутствовали. Пришлось брать языка, чтобы узнать, что один из них отправили в Германию, а другие – в действующие части. На эти двенадцать тоже были заявки. Танки я прибрал, по четыре выносил. Сделав три ходки, убрал их подальше от Лиды, спрятал в роще. Потом сделал несколько ходок на ту же станцию за снарядами и топливом. Кроме того, прибрал тридцать зениток: двадцать новеньких, буксируемого типа, калибром 37 миллиметров и десять, тоже новых, 76 миллиметров. Две ночи вывозил их потом в свой лес. На разных пунктах сбора я добыл грузовики для зениток, пока две сотни, и тягачи для более крупного калибра. На пункте сбора стрелкового оружия взял ручные и станковые пулемёты, карабины Мосина и ППД, даже СВТ встречались. Брал ТТ и наганы, а также патроны ко всему. Сделал запасы и пополнил вооружением все формирующиеся части. Теперь по пленным. Первой была база МТС, о которой мне сообщил коринженер. Освободил наших из рембата, который был развёрнут в лесу, там принимали и ремонтировали технику. Для самоходно-артиллерийского полка я нашёл ещё восемь КВ-2, три брошенных на дороге и пять на пунктах сбора, вот ремонтники и приводили их в порядок. Потом был лагерь для пленных командиров. Да, тот самый, где две роты охраняли восемь сотен командиров. Их держали в карьере. Ночь, тишина. Я напрочь расстрелял мембраны шести глушителей, дальше подъехала автоколонна из шестидесяти пяти порожних грузовиков (все советские, с пункта сбора техники) с моими бойцами за рулём, и мы забрали всех, включая тех, что были при смерти: вдруг выходим. Чуть позже был лагерь для красноармейцев, тысяча сто человек под охраной роты. Видно разницу? Две роты охраняли командиров РККА и одна рота – простых бойцов. Только треть командиров сразу смогли встать в строй, остальных лечили. Это и заставило меня развернуть первый госпиталь. Чуть в стороне, на берегу лесного озера, всё расчистили от кустарника, натянули сверху маскировку, поставили палатки и начали переносить раненых, перенёсших операции. Две недели пролетели для меня как миг. Я набрал почти десять тысяч бойцов и командиров, организуя штатные структуры разных частей. Запасы вооружения, техники и боеприпасов тоже были сделаны. И это ещё не всё. За пять дней до начала операции я нашёл на одном пункте сбора ящики, в которых оказались самолёты. В одних – Як-1, ровно тридцать один самолёт, и шестнадцать Ил-2. Я думал, их на заводах собирают и перегоняют своим ходом, да ни фига, вон в ящиках поставляют. Я сразу передал находки авиационным техникам в дивизию, и пока они вскрывали ящики и споро собирали самолёты, я достал у немцев боеприпасы и бомбы для этих машин, специальную аэродромную технику, инструменты и топливо. На окраине леса начали готовить взлётную полосу. Кстати, теперь истребители будут летать по четыре самолёта в звене, как и штурмовики, а бомбардировщики – по три. Приказ подписан – извольте выполнять. В истребительном полку теперь две эскадрильи полного штата, одно звено в третьей эскадрилье и звено управления при штабе полка. Штурмовики разделили на две эскадрильи по восемь машин. Самолёты даже смогли облетать, осторожно, ночами, и к моменту захвата Минска они были готовы и даже поучаствовали. Ещё до момента захвата Минска, зная, что искать, я смог утянуть у немцев ещё ящики с разобранными самолётами – так они с завода поставляются. Было шестнадцать Як-1, двадцать два Миг-3, двенадцать ЛаГГ-3, семь Ил-2 и четыре Су-2, последние были бомбардировщиками. Однако подготовить их к моменту захвата Минска техники никак не успевали, хотя лётчики им помогали. Кроме того, вскрыв один склад, я достал для лётчиков оснащение: регланы, шлемофоны, комбинезоны – всё что полагается. Причём самолёты я уводил не только в ящиках. На окраинах аэродромов, где расположились немцы, были кладбища разнотипной советской техники, вот я и тащил оттуда, что на вид казалось целым. Двенадцать СБ, шестнадцать Пе-2, семь ПС-84 – тут и транспортные и один пассажирский есть. Девять Ар-2 и двадцать два У-2, шесть десятков разных «ишачков», «чаек». Специально отбирал, пока немцы не уничтожили, делал запас. Набрал на целый авиакорпус. А так как и лётчиков было на корпус, подумав, дал приказ реорганизовать смешанную авиадивизию в авиакорпус. Но это уже после того, как Минск возьмём. Тогда же и полки будут переформированы в дивизии. Готовился, готовился – и раз, этот день наступил. По разработанному мной плану части ещё засветло вышли в путь. Разведчики разведбата, двигаясь впереди, зачищали всех свидетелей, валили столбы связи. У них была задача обойти Минск, блокировать его и не дать уйти немцам из города. Подразделения СС и люфтваффе было приказано в плен не брать; уничтожать – такой приказ я отдал. Приказ был зачитан днём перед строем. Бойцы, натерпевшиеся в своё время от авиации, приказ только поддерживали. Разведка заранее собрала сведения о том, в каких деревнях и сёлах на нашем пути стоят гарнизоны, в каких домах живут полицаи и немцы, и разведывательный батальон работал по ним, зачищая предателей. Да, я в курсе, что подпольщики отправляли своих людей в полицаи, чтобы знать, что у немцев происходит, наши тоже опрашивали местных, кто как себя вёл. Были и нормальные, их решили не трогать: арестуют, и потом будут следователи разбираться, полк НКВД за нами шёл. Но были и лютые, этих только под ликвидацию. Я ещё днём выехал в Минск и видел нервозность на дорогах: пропажа такого количества техники и вооружения и освобождение пленных, естественно, сильно взволновало противника. Они не знали, чего теперь ожидать, и усиливали контроль. Однако проникнуть в город я смог. Пришёл к заводу, снова поделился с фельдфебелем шоколадкой, попросив на ремонт русского генерала, который всё ещё был тут. Генерал вышел и, когда мы вместе подошли к трофейному «кюбельвагену», который я прихватил на одной из станций, несколько настороженно спросил: – Как? – Этой ночью. Утром всё закончится, добьём остатки. В машине три вальтера с глушителями, по три запасных магазина к ним и патроны в пачках. Положите в свою ремонтную сумку, я провожу вас, чтобы не досмотрели. У вас задача одна – не дать немцам использовать отремонтированные танки и не дать уничтожить оборудование завода. Это всё, остальное не ваше. Готовьте технику к применению, танкистов я пришлю. Я проводил генерала, демонстративно угостил его яблоком, а после покатил обратно. Как раз темнело, когда я встретился с разведчиками, переоделся в свою пятнистую форму генерала и начал командовать из штаба корпуса. Тут были два радийных автомобиля, штабные автобусы и другие машины. Штаб был оснащён по полной, что позволяло мне в режиме реального времени управлять соединением. В лесу остались четыре госпиталя в стадии формирования, но уже действующих, а медсанбат шёл за нами. Техникой они были оснащены в полной мере. Чёрт, да у корпуса семь сотен автомобилей, и практически все они задействованы. Работали ночью, здорово помогали осветительные ракеты, причём немецкие: я увёл содержимое одного вагона и распределил по подразделениям. Поначалу действовали тихо, без стрельбы, колонна и так шумно шла. Немцы, конечно, удивились, кто это такие. На русских даже и не подумали, ведь здесь глубокий тыл. А проводники довели два батальона мотострелковой бригады и батальон НКВД до стадиона в центре Минска, где содержались почти восемьдесят тысяч военнопленных, а два батальона стрелкового полка – до станции со складами, и те начали их брать. Третий батальон освобождал ещё один лагерь, где содержались пятнадцать тысяч военнопленных. Охрана лагерей уничтожалась полностью, в плен никого не брали. Сами в плену были, так что знали, что это такое. Каждый батальон был усилен тремя танками, «тридцатьчетвёрками». Один батальон мотострелковой бригады, усиленный танковой ротой, пошёл в обход Минска по левому флангу, а ещё один танковый батальон этой же бригады, усиленный ротой автоматчиков, по правому. Самоходно-артиллерийский полк подпольщики выводили к казармам стоявшей здесь охранной дивизии, к гестапо, к администрации. Действуя совместно с разведбатом, они расстреливали здания тяжёлыми орудиями и захватывали их, в плен тоже никого особо не брали. Бои шли до самого утра. Утром поработала и авиация, зачищая все подразделения вокруг города, включая зенитные, а также расстреливая поезда на железнодорожных ветках. Освобождённых в бой не кидали, более того, их не выпускали из мест содержания. Там работали две роты НКВД со следователями. Архивы-то захватили, хотя одна группа пленных очень к ним рвалась; отошли, когда по ним в упор из автоматов ударили. Так что начали работу. Тех, кто замаран не был и ни в чём не подозревался, отправляли по частям. Тут же была сформирована комиссия, она распределением и занималась. Бойцов кормили, выдавали со складов новую форму, если была нужна, вооружали и, как только накапливался взвод, направляли в часть. Так уже к вечеру все три стрелковые дивизии пополнились личным составом, как и авиакорпус. Пополняли и формировали другие подразделения: две танковые бригады, артиллерийские и зенитные части. Армия стремительно создавалась. Ну, и суды были. В архиве нашли предателей. Освобождённые сами их из строя выталкивали, как выкрикивать начали, потом был приговор суда и расстрел. Среди командиров были военные юристы, было из кого формировать такие подразделения. Двое суток неразберихи – и стало ясно, что Минск наш. В Москве об этом уже знали: подпольщики сообщили, да и на вторую ночь, как вошли в Минск, я отправил в Москву самолёт со своими рапортами о том, что происходило в эти две недели. А что, я немалую работу проделал, надо же похвастаться. Так мой курьер и убыл на двухместном истребителе. Связь радийная уже была, обещали встретить. А следующей ночью прилетели представители Генштаба, чтобы узнать, как у нас тут дела. В принципе, они не вмешивались, мне не мешали, потому не обращал на них внимания. Их очень заинтересовали уставы, по которым воюют мои войска, копировали, я сам видел. А немцы, оправившись от неожиданности, уже через пять дней пригнали первые войска: пехотный и моторизованный корпуса. Правда, не полного состава, последний резерв группы армий «Центр», но легче от этого не было. Ох, как здорово нам эти пять дней помогли: мы сформировали ещё две стрелковых дивизии и четыре стройбата и организовали оборону. Причём оборона была гибкой, наши части вполне могли отходить, подставляя немцев под удары нашей артиллерии, или атаковать, если наши пушки ударили и самолёты отбомбились. Немцы подходили под постоянными ударами нашей авиации, которую прикрывали «ястребки». Запасов бомб и топлива у нас было накоплено на месяц активных боёв, да и немецкие запасы были, поэтому не экономили. Над городом истребители тоже вились. И высотников гоняли: у меня была отдельная истребительная эскадрилья на МиГах. Нет, немецкие армейские корпуса, конечно же, имели приданную им авиацию, но мы благодаря разведке, знали, на какие аэродромы перекинули самолёты, и ударили по ним бомбардировщиками, а штурмовики довершили начатое. Так что пока перекидывали новые части люфтваффе, наша авиация полностью господствовала в небе: ещё бы, двести единиц в корпусе, и ещё вводили в строй. Теперь немцы ощущали на себе всё, что испытали наши советские подразделения в начальный период войны. Поэтому подошли они сильно потрёпанные и злые. Немцы ударили в двух местах – хлипкая оборона русских сразу же пала, и они побежали. Немцы ввели части в прорыв, и ловушка захлопнулась: выход был перерезан двумя встречными ударами, и вперёд пошли тяжёлые танки двух отдельных танковых полков. Некоторые КВ-1 я и с Украины перекидывал, потому что тут, в Белоруссии, их не так много было. У меня в армии этих тяжёлых танков двести шесть единиц. «Двойки» я не считаю, из них я сформировал ещё три отдельных тяжёлых самоходно-артиллерийских полка. Но «единиц» на ходу пока сто сорок, хватило пополнить техникой два танковых полка, плюс роту в мотострелковой бригады, остальные вводят в строй, пополняя части. В тех котлах немцы потеряли две пехотные дивизии и несколько полков, один из них СС. Дальше они атаковали уже осторожнее, но всё равно трижды попадали в такие ловушки. Одна из дивизий оказалась танковая, причём СС, и её мы били с особым удовольствием. В общем, за неделю боёв оба корпуса полностью сточились, и немцы пребывали в растерянности. У «Центра» резервов больше не было, начали перекидывать с других фронтов, с тыла. Мы тем временем продолжали готовиться. Потери в этих боях и у нас были немалые, но войска притирались друг к другу и бились с каждым днём всё лучше и лучше, новый устав был изучен всеми. Также с помощью двух автобатов мы вывезли из леса все запасы и все госпитали, разместив их в Минске и его окрестностях. Город был прикрыт зонтиком ПВО и истребительной авиацией. Скоро немцы должны были ударить, как только сил наберутся. Вот только мы не собирались ждать, а били немцев сразу, как только они прибывали, и они не успевали накопить силы. Поэтому, чтобы выиграть время, они начали высаживаться подальше от города, а потом, накопив достаточно сил, двинули к Минску. Постоянные минные ловушки, бомбёжка и обстрелы из засад сильно их бесили, но они всё шли, даже неся большие потери. Ничего, мы отбились, и немцы бежали, теряя тяжёлое вооружение и часть техники. Наши подвижные манёвренные группы добирались даже до Кобрина, освобождая лагеря и отправляя их пешком в сторону Минска. Почти сто пятьдесят тысяч освобождённых дошли, а освободили, по подсчётам, триста. Я тоже работал: чистил пункты сбора, забирая оружие, пушки, снаряды, топливо и перекидывая их к Минску. Там всё принимали интенданты, которые уже не удивлялись, откуда это всё появляется. Я через особый отдел велел передать приказ прекратить задавать подобные вопросы, и до кого нужно, приказ дошёл. Пушек, снарядов и техники накоплено было порядочно, необходимы были люди, вот их и добывали, освобождая. Наши манёвренные группы зачищали гарнизоны в сёлах и городках, небольшие армейские подразделения, если они встречались, захватывали разные склады. Если встречалось что-то интересное, то туда под охраной пригоняли один из автобатов (в армии у меня их три, ещё один у мехкорпуса) и всё вывозили. Тот склад, где стояли шестьдесят Т-28, тоже взяли и за три дня всё вывезли. Сформировали два отдельных танковых батальона, которые вошли в штат моторизованного корпуса. Их ввели в строй, этим занимался коринженер, мой зам по ремонту, он неплохо развернулся. Накопив запасов, я три дня назад побывал на островке и забрал своё имущество. Целое, к счастью. Причины у меня для этого были: контрразведчики с Большой земли говорили с тем лётчиком, которого я оттуда вывез, заинтересовало их моё внимание к этому островку. Меня это очень напрягло. А воздушные бои у Минска принимали всё более ожесточённый характер, рубились не по-детски. Мне советовали перегнать часть самолётов на Большую землю: мол, там не хватает фронтовой авиации. А мне тут что, с голой жопой сидеть? Нет, потеряли так потеряли, свои войска и территории бомбить не дам. Тем более, прочухав, что у меня есть аэродром с длинной бетонной полосой, дальняя авиация стала нас использовать как аэродром подскока: обычно садились на дозаправку при возвращении. Но не так часто, за полтора месяца было всего четыре налёта на Берлин. Снова шли бои, немцы ожесточённо кидали к нам разные подразделения. Один раз им удалось продвинуться вперёд на двадцать километров, это было серьёзно. Но мы купировали, ударив всеми силами моторизованного корпуса, отчего противник был рассечён и впоследствии уничтожен: немногие смогли вырваться из котла. Потом немцы ударили с двух сторон, чтобы разделить и ослабить наши силы, но на втором участке парни удержались. Вот так и длились бои до первого сентября, пока не стабилизировались на прежних позициях. Два дня назад немцы выдохлись, отошли, а мы поправили оборону и выслали вперёд манёвренные группы. Двадцать шесть таких групп были подготовлены, они будут добивать тех, кто нас атаковал: минами накрывать с разных сторон, тревожить укусами: удар – отскок. И снова чистить дороги, деревни и сёла, бить всё, что со свастикой. Опыт у них уже был. Стоит отметить, что новейшие танки у нас были только в обороне и в резервах. В манёвренных группах в основном были Т-28, БТ-7 и пушечные броневики, способные держать высокую скорость и отрываться от преследования. Обычно в группу входили рота танков, пара броневиков и пара плавающих танкеток для разведки, рота мотострелков и два полковых миномёта. Связь была всегда, и если требовалось, группы напрямую вызывали авиацию и сносили бомбами то, что им мешало. Даже транспортный самолёт могли вызвать, чтобы вывезти раненых. Авиакорпус, который был развёрнут в три дивизии, пять отдельных полков и шесть отдельных эскадрилий, работал не переставая. По сути, это была отдельная боевая часть со своей разведкой, штабом и боевыми частями. Они находили противника, включали в план, выдавая задание какому-либо авиаполку работать по цели, и уничтожали её. То есть не дёргали постоянно штаб армии запросами на разрешение ударить там-то и там-то. В штабе армии был свой отдел ВВС, куда стекалась прямая информация по действиям авиакорпуса, там штабные командиры могли получить самую свежую информацию о том, где и когда были нанесены удары. Этот отдел единственный в армии работал без отдыха, просто чередуя подразделения по заданиям. И с каждым днём профессионализм рос, ошибок становилось меньше. Наземные подразделения меняли части на свежие, раненых обеспечивали всем необходимым. Чёрт, да у меня в городе заработали школы, первого сентября дети шли учиться, был первый звонок. Открылись для жителей две городские больницы. О том, что у нас происходит, писали газеты Большой земли, и об этом тоже упомянули. Минск – советский город, мы отсюда не уйдём, и немцы это поняли. У меня тут войск за двести пятьдесят тысяч. Моторизованный корпус, авиакорпус, четыре стрелковых корпуса и отдельных частей хватало. Шло формирование и пополнение танкового корпуса, но его пока рано в бой вводить. В основном пополнялись новейшими танками, всё старьё я передавал в стрелковые дивизии, у которых теперь по штату были танковые батальоны, обычно из Т-26, БТ разных серий или ещё чего. После того как мы отбились от двух корпусов, меня пригласили в Москву, с пометкой «если это не ослабит оборону». На двухместном истребителе меня доставили прямо на аэродром под Москвой. Сюда же делают прямые рейсы двадцать шесть транспортных самолётов моего отдельного транспортного полка и тринадцать самолётов отдельной транспортной эскадрильи. У этой эскадрильи трофейные транспортники Ю-52, вывозят раненых, тяжёлых, детей, специалистов, застрявших в Минске и попавших в оккупацию, командиров: у меня их переизбыток, а тут нужны. Причём я высылаю не всех подряд. Два комдива взбесили меня своей тупостью, вот я и отправил их в Москву. Я подбирал грамотных и знающих командиров, вон у меня в армии контрразведка как налажена, скольких агентов перехватили, дважды покушения на меня предотвратили. Поэтому плохих командиров и остальную накипь я отправлял на Большую землю с пометкой о том, что они не могут командовать теми или иными подразделениями, ну не дано им. За полтора месяца действия этого воздушного моста его прикрывали наши истребители-ночники: больно уж немцев бесили эти пролёты. Летали разными маршрутами, на разной высоте и поодиночке, чтобы не перехватить было. Было вывезено около ста тонн ценных грузов и около шести с половиной тысяч пассажиров, включая двух немецких генералов, взятых в плен в Минске. Генерала Кубе брали мои разведчики в его резиденции. За то, что он творил, его при толпах минчан повесили на центральной площади вместе с его приспешниками, почти две сотни набралось. Всё по суду, НКВД работал, их полк двухбатальонного состава за счёт пополнения был развернут в полноценную охранную дивизию и два отдельных полка. В Минске я отсутствовал сутки. По прибытии в Москву меня повезли в Кремль. Сталин с маршалом Шапошниковым (они вдвоём в кабинете были) очень внимательно, не перебивая, слушали мой рассказ обо всех событиях. Когда я закончил, маршал поинтересовался: