– Гелашвили немцы застрелили после боя, он ранен был, обгорел. Остальные погибли. Тот майор, командир стрелкового полка, здесь. – Который погубил мою танковую группу и сорвал выполнение боевого задания? Где он? – Его куда-то увезли. – Отправлен в Минск, скорее всего, – пояснил командир охраны. – Ясно. Этих двоих ко мне в эмку, остальных грузите. – И обратился к лейтенантам: – Идёмте, пообщаемся. Мы подошли к машине, и я велел им садиться назад, а то они замерли, не зная, что делать дальше. А сам продиктовал посыльному сообщение для радистов: – В штаб армии, начальнику штаба генералу Васильеву. «Принять меры по поиску майора Седельникова, освобождённого из лагеря Седльце. Не привлекая к военному суду, за военный непрофессионализм, повлёкший за собой гибель танковой группы, снять с бывшего майора шпалы. Направить старшего лейтенанта Седельникова в формирующийся третий еврейский стрелковый полк». Моя подпись. Посыльный убыл, а я сел в эмку, и она сразу сорвалась с места: нужно было нагнать штабную колонну, которая уже покидала городок. В городе оставалась десантная бригада из двух батальонов (два двигались с нами), а на аэродроме – истребительная эскадрилья с минимальным запасом топлива: за прошлый день всё истратили. Илы пока тоже тут, они перелетят на аэродром Люблина, как только мы его возьмём. Тут, вообще, как было спланировано? Сюда, на Седльце, под прикрытием истребителей перелетает транспортный полк, транспортники забирают два батальона десантников со всем вооружением и перекидывают их на Люблин, с другой стороны от той, с которой подходим мы. Батальоны вступают в городские бои, оттягивая на себя часть сил. Собственно, цель бригады – это как раз аэродром со всем содержимым и лагерь для военнопленных, в котором находятся простые красноармейцы. Ну, и окраины займёт, чтобы предотвратить обстрел аэродрома. А тут и мы подойдём. Потом Илы перелетят, и Седльце останется без советских подразделений, потому как авиационных техников мы везём с собой, а манёвренная группа, охраняющая аэродром и штурмовики, сразу уйдёт, нагоняя нас. План вполне рабочий, действуем. Жаль, самолёты на аэродроме Люблина мы вряд ли добудем. Это здесь десантники внезапным налётом захватили четыре транспортника: три целых, а один пострадал, но его уже вернули в строй. «Юнкерсы-52» были, они вошли в состав отдельной эскадрильи, лётчики для них тоже были. Вообще два должны были захватить, военный борт и гражданский пассажирский: тут действовали также и гражданские службы со своим расписанием полётов. Однако этой ночью прилетели два борта с диверсантами, теми самыми, из полка «Бранденбург», их на аэродроме в казарме и побили. В бою с ними мои десантники больше всего потерь понесли, много раненых после медсанбата было отправлено воздухом в Минск. Стоит отметить, что транспортники летали всю ночь. Освобождённых пленных командиров отправляли по остатку: место освободилось – не порожними же лететь обратно. Дело в том, что помимо раненых после перевязки и операций в медсанбате в Минск отправлялись и запчасти. Мы так эксплуатировали самолёты, что их ресурс неуклонно падал, так скоро и сами самолёты падать начнут. А тут в ангарах и на складах аэродрома нашлись и запчасти, и запасные моторы для Ю-52. Всё это подсчитывалось, грузилось в самолёты и отправлялось в Минск. Эти запчасти позволят подольше эксплуатировать транспортные самолёты, а их поддержку оценили уже все, включая мехкорпус, находившийся сейчас в рейде. Уже несколько бортов встали на прикол, и я надеюсь, что с этими запчастями их удастся вернуть в строй. По этой же причине мы захватили аэродром Люблина, там складов куда больше. Я сидел в эмке вполоборота, закинув локоть левой руки на спинку, и слушал, что пришлось пережить ребятам. Ну и свои приключения описал: как нашу группу разбили, как к нашим выходили, воевали, как генерала дали, как взял Минск и как в рейд ушёл, да и новости по миру. Кстати, шофёр, пожилой усатый сержант, тоже слушал с большим интересом. Мы как раз обогнали передвижную пекарню, от которой доносились ароматы выпекающегося хлеба, когда Семёнов спросил: – И что, Юго-Западному никак нельзя помочь? – Для начала я не вижу причин ему помогать, он вполне сам может остановить немцев, и без особых усилий. Просто у наших командиров окружение вызывает огромную панику, что передаётся и частям. Сейчас они в панике пытаются вырваться из ловушки. Какая ловушка? Вон у меня армия в Минске сидит, не имеет контактов с Большой землёй, кроме воздушного моста, и что? Нужно просто поставить во главе фронта нормального генерала, который прекратит эту панику, расстреляв паникёров, приведёт дивизии и армии в порядок и врежет немцам. Сил для этого достаточно. Тот же генерал Жуков достаточно жёсткий командир, и думаю, вполне справится. Однако командует фронтом другой, а что он устроит, не знаю. По этому уверен, что Юго-Западный фронт обречён. А мы слишком далеко, и вообще, не пожарная команда, чтобы всех спасать. Корпус выполняет поставленную задачу и будет выполнять её дальше. – Страшное дело, – сказал Бичурин. – Меня удивляет, что корпус так спокойно идёт, и немцы не перекинут силы и не уничтожат вас, – сказал Семёнов. – Причина в авиации, она нам здорово помогает. В Минске у меня дислоцируется ночная отдельная эскадрилья пикирующих бомбардировщиков Ар-2. Я уже подал заявку в Генштаб на выпуск этих пикировщиков, а то его почему-то прекратили. Лётчики влюблены в них, чего не скажешь о Пе-2. Так вот, ночью, до выхода корпуса, эти бомбардировщики звеньями облетели разные железнодорожные ветки и бомбили колеи и полустанки, не имеющие зенитного прикрытия. Они разнесли линию Пинск – Гомель, поработали в Прибалтике и на Украине, а Пе-2, дневные пикировщики, работали днём. Поэтому немцы просто не успевают за нами: железной дорогой силы не перекинешь, там ремонтные поезда работают, их тоже бомбят, а на автотранспорте не нагнать, мы банально быстрее. Поэтому в Люблине больше чем на сутки я не задержусь. А «арочки» и «пешки» продолжают бомбить. Глава 22. Возвращение. Вызов в Москву – А в чём смысл этого рейда? – задал правильный вопрос Семёнов. – Показать немцам, что мы тоже можем их бить, – ответил за меня Бичурин. – Это, конечно тоже, показать себя, но не на первом месте. На первом – голод и дефицит всего. Не поняли? Минск, по сути, блокирован, там полмиллиона жителей, не считая тех, что живут в окрестных деревнях, да ещё триста тысяч бойцов и командиров моей армии. И мои манёвренные группы продолжают работать, перехватывая колонны военнопленных и освобождая лагеря. Пополнение идёт, и освобождённых после проверки ставят в строй. – Их нужно кормить, – тихо заметил Семёнов. – Да, их всех нужно кормить. Запасов сделано немало, но это максимум на месяц. Частично этот вопрос решают манёвренные группы: освобождение пленных – это их попутная задача, а главная – захват складов и вывоз продовольствия. Перехват колонн и обозов, даже поездов – уже обычное дело. Всё вывозится к Минску, где строительными батальонами срочно создаются разные подземные хранилища, включая овощные базы. Поэтому и у корпуса основная задача – добыча ресурсов. Первое – это продовольствие, второе – это топливо: бензин и солярка, а также авиационный бензин. В моей армии пять автобатов, включая тот автобат, что числится за корпусом, это более пяти тысяч автомобилей. Три с половиной тысячи из них идут с нами. Представляете длину тылов? На этих машинах пустые бочки, куда и сливается добытое топливо, захваченное на разных станциях или в городах. Мы в рейд, как викинги, за добычей идём. Зачем пробиваться к своим и требовать необходимое у наших интендантов, когда здесь добыча имеется? Двойной плюс: и немцев бьём, и трофеи берём. Именно поэтому, по сути, главные в нашем походе снабженцы: они решают, куда идти и что брать. Рук им здорово не хватает, поэтому когда ваш лагерь освободили, первыми искали интендантов и снабженцев и первыми их проверяли, сразу ставя в строй и нарезая им круг задач. Ну а что касается вас, поставлю в резерв. Если где потребуется командир в связи с тем, что прежний выбыл, погиб или ранен, вас задействуют. О, ещё. Я на вас представления написал, за расстрел одной колонны, уничтожение другой и атаку третьей. На Красные Звёзды. Когда вернёмся в Минск, отправлю запрос в наградной отдел. В Люблин штаб корпуса вошёл уже с наступлением темноты. К тому моменту передовые части корпуса уже закончили бои, и сейчас шла планомерная зачистка: район за районом, дом за домом. Особенно охотно занимался этим еврейский полк. Знаете, как боевое подразделение они так себе, опыта мало, но при выполнении полицейских функций или при зачистке вполне неплохи. Стал ощущать себя немцем: они также создавали национальные батальоны и позволяли им творить разное. Евреям не позволяли, там контролирующие органы работали. Ещё на подходе наша авиация перебралась на аэродром Люблина и начала работать, а целей тут – ух. Тем более на станции обнаружили запасы авиабомб и немалые запасы топлива в подземных хранилищах. Поставили на охрану десантников, а то были попытки их уничтожить. Бои шли всю ночь, а транспортные самолёты летали не переставая, успевая за ночь сделать по два рейса. Более того, до наступления темноты на аэродром перелетели полк Пе-2 и две эскадрильи Як-1. Топлива тут хватает, нужно тратить, всё равно вывезти всё не сможем, хотя и заливаем в пустые бочки. А истребители нужны, корпус находился под постоянными ударами вражеской авиации, мы в воздушных боях потеряли уже шесть ЛаГГ-3, два лётчика погибли. Но и немцы тоже несли потери, двадцать семь сбиты: и наши ястребки постарались, и зенитчики. Но прикрытие всё равно нужно. Илы работали по тем площадкам, откуда взлетали немцы, чуть позже прилетели «пешки» и тоже поучаствовали. Успели сделать один вылет – и стемнело. Правда, немцам хватило, как-то больше не появлялись, видимо, впечатлил налёт целого полка пикировщиков, когда сорок машин сровняли всё с землёй, накатываясь волнами, поэскадрильно, работая по разным объектам, включая казармы и стоянки самолётов. Аэродром оказался военным и довольно крупным. Правда, когда дислоцировавшиеся тут части люфтваффе ушли следом за наступающими войсками, он использовался как тыловой, для перегона новых частей или самолётов. Вообще, сюда успели перекинуть боевую часть, бомбардировщики «Юнкерс» и истребители, но налёт Пе-2 разнёс там всё. Так что пока небо чистое. Кстати, раз тут топлива завались, сюда же перегнали и эскадрилью «арочек», и началась ночная работа. Прилетели они пустыми, без бомб, уже скинули где-то, поэтому привлекли роту мотострелков им в помощь: доставлять авиабомбы, помогать механикам подвешивать, а то батальона аэродромного обслуживания тут нет. Так и готовили самолёты к вылетам. «Арочки» сделали три вылета за ночь (тут всё рядом) и улетели на рассвете. Впрочем, истребители и «пешки» тоже отбыли, а мы забрали всё, что смогли, интенданты всю ночь по складам работали. Все машины заняли, даже мотострелков пересадили на танки, благо поручни там теперь есть. Освобождали машины, захваченные трофейные грузовики и легковые авто, ставили их в строй, сажая за руль освобождённых коман диров. А ведь ещё десять тысяч освобождённых военнопленных было. Проверка была спешная, но архив взят, знали, кто на немцев работал, этих сразу расстреляли по приговору суда. Военюристы у нас были с собой, суд был организован на месте, тут же и исполнение приговора. Из освобождённых командиров и бойцов формировали стрелковые батальоны, вооружали их за счёт взятых с немцев трофеев и отправляли в сторону Минска с задачей заходить в сёла и города, набирать припасов в дорогу, бить противника. Кому повезёт, те дойдут, а кому нет… Что ж, всё равно некоторые силы на себя оттянут. Уж лучше так, чем в плену сгинуть. Эти батальоны оставались в Люблине, когда мы уходили, их задачей было уничтожить всю инфраструктуру военного значения, фабрики и заводы, а потом уходить. Пешком, всю технику мы забрали. Маршруты им были выданы в сторону Бреста, а дальше – до Минска. Воздушные разведчики будут за ними приглядывать. Может, действительно кто-нибудь дойдёт? Что по моим давним знакомым, лейтенантам Семёнову и Бичурину, то Семёнов получил под командование «тридцатьчетвёрку» танкового батальона 1-й мотострелковой бригады. Командир танка был убит точным выстрелом в голову, когда, приоткрыв башенный люк, проводил осмотр во время боя в городе. А 1-я мотострелковая, кстати, прославилась во время взятия Минска, и ходит слух, что ей собираются дать звание гвардейской. У меня же все части с нуля созданы, дал номера от первого и дальше, знамён нет, вот в Генштабе и собираются исправить это упущение. Некоторые дивизии получат знамёна погибших частей, станут частями второго формирования. А Бичурина я поставил на немецкую самоходку «Артштурм». Двадцать шесть штук их захватили на платформах железнодорожной станции, две, правда, спалили в бою за станцию, но остальные как новые. Правда, в бою самоходка Бичурина не поучаствует, его задача – перегнать её под Минск и сформировать там очередной самоходно-артиллерийский полк, но уже противотанкистов. Для захваченных самоходок формировались экипажи из командиров и бойцов освобождённого здесь лагеря. К слову, да, в батальоны ушли не все, ценные специалисты – лётчики, авиационные механики, танкисты, артиллеристы и миномётчики – направлялись в соответствующие части. Всю ночь летали все наличные транспортные самолёты, успели сделать по два рейса. Бой за Люблин был серьёзным: безвозвратно потеряли двенадцать танков, погибли шестьсот бойцов и командиров, полторы тысячи были ранены. Самых тяжёлых, прошедших через золотые руки наших врачей из медсанбатов и санрот, отправили в Минск. Лёгких хватало, но дорогу они выдержат. Некоторые даже не покинули строй. Парней похоронили на окраине Люблина, утром был прощальный воинский салют, я там был, сказал слова на братской могиле. Военные корреспонденты (их с нами шестеро было, у моей армии две свои армейские газеты) фиксировали и фотодокументировали происходящее. Местным пригрозили по возвращении устроить геноцид, если тронут могилу. За день мы дошли до Бреста и снова навели мост в месте, удобном мне, а не там, где нас ждут. Причём место не самое широкое, сначала один мост навели и, пока переправа шла, второй, что ускорило переброску сил с одного берега на другой. Ночевали между Кобрином и Брестом. Шли прямо по полям, потому что дороги были минированы. Расход топлива, соответственно, подскочил, но не страшно. Оставив Кобрин позади, мы разделились. Тылы корпуса, а самое главное – пять тысяч шестьсот автомобилей с захваченными трофеями, десантной бригадой и самоходками, плюс ценные пленные из освобождённых, под прикрытием десятка броневиков направились по трассе в сторону Минска, через Барановичи. А мы повернули на Слуцк. Сюда по другой дороге вышла автоколонна порожних грузовиков из Минска, предназначенных для следующей добычи. Тысячу двести автомашин набрали. Колонна, отправленная нами с трофеями, благополучно дошла до Минска. Там уже активно заполняют хранилища и отстроенные склады, создают склады ГСМ. Как освободят машины, по тысяче грузовиков в колонне будут направлять к нам под охраной манёвренных групп, а мы будем отправлять новые колонны с трофеями – запасами на зиму. Может, я и перестраховываюсь, но как вспомню о блокаде Ленинграда, так мороз по коже. Мои бойцы и командиры голодать не будут, и жители Минска – тоже. Для них и стараемся. Через четыре дня, пройдя Борисов, мы направились к Минску и под вечер благополучно пересекли передовую. Всё, закончился наш десятидневный рейд. Запасов взяли изрядно, до нового года точно хватит, а там новый рейд устроим. Самое главное – это уникальный опыт, приобретённый бойцами и командирами в этом рейде. Причём комкору Сумину я приказал готовиться: через две недели снова пойдёт ближние станции чистить, но уже без меня. Ветку Пинск – Гомель пока бомбить не будем: мы разбомбим – немцы за день восстановят, и снова по кругу. Я понимаю, что мосты уничтожать надо, но как раз нам это не требуется, планы на эту линию есть. А когда составы пойдут, начнём грабить те, что со свежим урожаем и которые немцы в Германию отправляют. Наши агенты, имеющиеся среди служащих железной дороги, передадут нам, какие грузы везут, и мы будем брать всё ценное. Наш рейд прошёл более чем удачно и наделал немало шума. Мне прислали личное поздравление от товарища Сталина. Что по общим фронтам, за эти неполные десять дней есть свежие новости. Юго-Западный окружили, шесть дней назад замкнули колечко и теперь переваривают в котле. Перешеек в Крыму немцы перешли, давят, почти до Джанкоя дошли. На остальных фронтах без изменений. В нескольких местах пытались наступать, кое-где даже немного продвинулись, но это особо на ситуацию не влияет. Всё равно огромная дыра была в сторону Москвы, без передовой. Что меня заинтересовало, так это срочный вызов в Москву. Я только добрался от линии обороны, которую ещё пересекали части корпуса, до штаба армии и начал входить в курс дела. Здесь же находился первый секретарь Минска, благодарил меня: трофеи радовали, мельницы работали круглосуточно, перемалывая зерно на муку. И тут шифровальщик принёс сообщение. Меня срочно требовали в Москву. Пока готовили самолёт, двухместный истребитель, я общался с Васильевым, отдавал ему приказы, запланированные на ближайшую неделю, а также ввёл его в курс дела по мехкорпусу: мол, пусть ещё раз прогуляется через две недели, но готовиться нужно уже сейчас. Ну и передал конверт с планом операции «Удар». Я решил повторить высадку диверсантов с транспортных самолётов, с миномётами, и ударами из них по вражеским аэродромам в разных местах. Но сначала необходима воздушная разведка, чтобы выявить эти аэродромы. Немцы их особо не прячут, так как авиации у РККА мало. Выполнение операции возлагаю на бригаду ВДВ, миномёты с расчётами пусть берут в отдельных батальонах тяжёлых миномётов. Пусть штаб армии проработает детали, и через неделю начинают. Подготовку нужно организовать уже сейчас. Покинув здание штаба, я поговорил у машины с первым секретарём Минска, он ожидал меня снаружи, не слышал, какие задачи я ставлю: эта информация не для чужих ушей. Секретарь был назначен из Москвы, из местных подпольщиков товарищ, был вторым секретарём в Барановичах, высоко взлетел. Уфимцев его фамилия. Обсудили с ним добытое и что ещё планируется добыть. Картошки и пшеницы будет немало, почти весь город сейчас на стройке овощехранилищ и продовольственных складов. Потом я покатил на аэродром, а оттуда сразу же вылетел на Москву. Летели полтора часа, даже поспать успел. Проснулся от тряски, когда самолёт, притормаживая, катил по бетонной полосе аэродрома. Пока я выбирался на крыло и спускался на бетон, передав шлемофон и парашют лётчику, у истребителя уже ожидала машина со знакомым капитаном госбезопасности, это он обычно меня в Кремль возит. Хм, а приказ на прибытие пришёл от Генштаба, за их подписью. Переодеваться перед вылетом я не стал, как был в камуфляжном костюме с петлицами генерал-лейтенанта автобронетанковых войск и наградными колодками, так и остался. Сел в машину, и меня повезли в Кремль. В машине были только шофёр и капитан. Молчаливые, ни слова не проронили. Я уже понимал, что встречу в кабинете Сталина маршала Шапошникова. В прошлый раз так же было: вызвал Генштаб, а у Сталина маршал ждёт. В Кремле мне пришлось минуту подождать, а потом меня вызвали в кабинет, и первым вопросом, в лоб, был следующий: – Это вы писали? Я подошёл, взял протянутый мне лист бумаги и обнаружил своё послание Жукову. Чуть усмехнувшись, кивнул и сказал: – Да, это моё сообщение. – Вы действительно приказали бы убить генерала Жукова? – Мне мои бойцы важнее, чем какой-то там генерал. Пусть своими бойцами командует, а к моим не лезет. – Вы знали о том, что немцы собираются окружить войска Юго-Западного фронта? Этого вопроса от Сталина я ожидал. Если недруги хотят подставить меня, они воспользуются сложившейся ситуацией, сместив акценты: мол, он знал, но специально увёл свои подвижные части подальше, чтобы не оказывать помощь, а это предательство. Значит, эту карту решили разыграть? Ладно. – Да, знал, – честно ответил я. Сталин, раскуривающий трубку, бросил на меня острый взгляд, но не прервал, когда я продолжил: – Это логично, я бы сам там ударил, о чём и сообщил в Генштаб. Там что-то предприняли, но что, мне точно не известно. А вот точное время удара мне известно не было, захватом Минска я явно сбил их планы. Может, они раньше начали, чем планировали, может, позже. А у меня была задача провести громкий рейд, набрать запасов (всё же зима ожидается, а продовольствия у меня на полтора месяца) и вернуться. Поэтому когда, дойдя до границ с Польшей, я получил противоречащие друг другу истеричные приказы из Генштаба, я не сильно удивился. Немцы ударили вовремя. Возможно, они и ожидали, что мой корпус уйдёт, хотя сомнительно: не та величина. Неприятно, да, но не опасно. Поэтому я не мог увести корпус от Бреста к Гомелю: расстояние большое. Да и не видел причин этого делать: Юго-Западный фронт имеет достаточно сил, чтобы справиться с задачей самостоятельно, я и сейчас так считаю. Даже несмотря на то что части в котле и он сжимается. Самая большая опасность для фронта – паника, она и губит его. Если прогнать её, пробиться можно. Киев удержать? Хм… Возможно.