– Жуков уже вылетел, чтобы принять фронт. Его командующий генерал Кирпонос погиб. – Это впервые подал голос маршал Шапошников, до этого он внимательно слушал. У меня через плечо проходил ремень сумки, содержимое которой уже проверила охрана. Насчёт оружия спрашивали, но пистолета с собой у меня не было: зачем самому носить, если хранилище есть? Избаловало оно меня. Я обратился к Шапошникову: – Товарищ маршал, в этой сумке рапорт и подробное описание рейда в Польшу плюс фотодокументалистика. Ну и наградные. Тяжёлая сумка получилась, распухла от содержимого. Я передал её маршалу, и он положил её на стол. Сталин покосился: видать, тоже решил заглянуть. Шапошников задал мне вопрос: – Как вы оцениваете ситуацию с Крымом? – Ну у вас и вопросы, товарищ маршал. Где я, а где Крым? – Ответьте по существу. – Жопа там. Командарма гнать нужно поганой метлой, больше полка не давать ему под командование. Командующего флотом вообще расстрелять: он трус и перестраховщик. Немцев сдерживают за счёт геройства бойцов отдельных дивизий, их личной отваги, а иначе они давно бы у Севастополя были. – Ваши предложения? – Мои?! Я даже не знаю, какие силы там задействованы с обеих сторон. О чём можно говорить? Кажется, я начинал понимать причину вызова. Жукова отправили в Киев, а меня решили дёрнуть в Крым, пока в Минске всё тихо и всех немцев вокруг я распугал. – Ознакомьтесь со свежей информацией. Тут все данные по пятьдесят первой отдельной армии. В стороне лежали две папки, довольно толстые. Последовав приказу маршала, я устроился за столом и начал с верхней, бегло просматривая информацию. Маршал тем временем стал просматривать свежие сводки с фронтов, которые только что принесли. Сталин велел принести чаю на троих, а потом открыл сумку и принялся изучать принесённые мной документы. Я закончил первым. Информация была интересная, многое стало понятным. Отложив папки, я поднялся, показывая этим, что готов доложить. Сталин и Шапошников выжидательно смотрели на меня. – Крым не удержат, хотя наличных сил хватает. Нужно желание командиров, а оно отсутствует. В чём-то понять их можно. Там ведь курорт, не верили они, что немцы к Перекопу подойдут, верили в свою армию, что она такого не допустит, и тянули до последнего с оборонительными сооружениями: мол, зачем они нужны, если немцев в Крыму никогда не будет. Рыть их начали, когда противник уже рядом был. Понятно, что немцам легко удалось прорвать такую хлипкую оборону. Появление немцев и их напор сломили волю к сопротивлению у командования армии. Сдадут они Крым, да и Севастополь тоже. Как есть сдадут. Тут подал голос Сталин, задумчиво поглядывая на меня: – Товарищ Сергеев, нами было решено отправить вас в Крым. Примете под командование пятьдесят первую армию. Войска в Минске смогут удержать свои позиции, пока вас нет? – Думаю, да. На ближайший месяц расписаны несколько десятков операций, которые будут проводиться в тылу противника. Идёт формирование новых частей. Учёба. Если немцы не перекинут крупные силы… Да даже если перекинут, Васильев знает, что делать в разных ситуациях. Не думаю, что будут проблемы. Тем более, если возникнут острые моменты, мне хватит ночи, чтобы перелететь к Минску и включиться в работу, при этом не оставляя без внимания дела в Крыму. – Хорошо. Вылетайте немедленно. Приказы вам выдадут в приёмной. Козырнув, я покинул кабинет Сталина. Кстати, на мой пятнистый костюм поглядывали с интересом, но за нарушение формы не отругали. Смотрелась она стильно и красиво. Надеюсь, я стану законодателем новой армейской моды, в Минске уже многие обзавелись такими же костюмами, включая Васильева. В приёмной я получил планшетку, в которой были все бумаги. Я их просмотрел. Приказ о назначении меня командармом крымской армии. Приказ на подчинение мне Черноморского флота в полном составе. Приказ не допустить захвата Крыма. Чернила свежие, писали, пока я летел в Москву. Я убрал документы обратно в планшетку. Секретарь Сталина сообщил: – Самолёт готов. Вас проводят. – По времени я не успеваю. Когда буду приближаться к Крыму, уже рассветёт, а у Манштейна неплохое авиационное прикрытие. А повезло: я думал, как бы тайком слетать в Крым и прикупить себе домик в Ялте. А тут как провидение – лети в Крым. Ха, и времени достаточно, чтобы тщательно выбрать дом, в котором буду жить после отставки: года три, я так думаю, раньше войну никак не выиграть. Прихватив планшетку, я покинул кабинет. Сопровождающий меня уже ждал, дальше машина, «стремительная» езда на шестидесяти километрах в час по ночной Москве, тот же аэродром и мой истребитель. Оказалось, когда меня увезли, машину сразу начали готовить: заправили, даже обслужили, а лётчику выдали полётную карту с маршрутом до Крыма, с указанием места дозаправки, потому что на одной заправке мы до пункта назначения не долетим. Я пообещал быть штурманом (мол, это нетрудно), мы взлетели и направились на юг. Пока было время, я, поглядывая в карту и, отмечая разные ориентиры, размышлял. О себе. Знаете, а я изменился. Я уже давненько заметил, что от того восторженного парнишки, Ростислава Барда, мало что осталось. Война меняет людей, и парни взрослеют быстро, я это знаю, но сейчас говорю не об этом. Изменило меня хранилище, подаренное портальщиками. Я анализировал разные ситуации, в которые попадал, и разобрался, в чём дело. Как бы это сказать? В общем, я обнаглел и страх потерял – это самое верное наблюдение. А что? Хранилище под рукой, если что, везде выживу, даже на Северном полюсе. Поэтому я и грубил, кому пожелаю, и вёл себя очень некорректно. Я изменился, и это факт. Причём от хранилища я не избавлюсь, это мега-плюшка. Однако надо что-то делать. В этой жизни, попав в тело Сергеева, я особой наглостью не отличался. Хотя нет, были несколько эпизодов, признаю, но их спустили на тормозах. А вот то, что я стал генералом и командармом, здорово воодушевило меня. И это не гордость или тщеславие, мне действительно интересно этим заниматься. Настолько, что Минск взял. И в Крым я летел, испытывая азарт. У 51-й отдельной армии было мало танков, всего один неполный полк: десять Т-34 и пять десятков плавающих танков. Похоже, придётся освобождать хранилище и добывать танки на немецких пунктах сбора трофейного оружия и техники. Вот только где оставить моё имущество, чтобы о нём не беспокоиться? Где бы ни оставил, всё равно буду волноваться. Ладно, придумаю что-нибудь. Летели мы практически по прямой, только на юге взяли чуть в сторону, пролетев мимо Мелитополя. Немцы стояли уже на подходах к городу, но боевые действия сейчас не велись: спали, ночь же. А на дозаправку мы садились в Харькове, нас там ждали, подсветили. Мы ничуть не плутали, поэтому, когда добрались до севастопольского аэродрома, топливо ещё было. О моём прилёте предупредили, поэтому с земли ракетами подали сигналы, куда заходить, и подсветили полосу. Мы пошли на посадку, и Як-7, двухместный учебный вариант, вполне благополучно сел. Хороший лётчик. Самолёт откатили на стоянку. Что интересно, штаб армии находится в Симферополе, а штаб флота – в Севастополе. Как они взаимодействуют? Оказалось, я сел на аэродроме, где стоял авиаполк Черноморского флота (не истребительный, а бомбардировочный), точнее то, что от него осталось после налётов на нефтяные промыслы Румынии. Тут же выяснилось, что здесь ждали не меня, а другой самолёт. Ошибочка вышла. Нужный мне аэродром находился в восемнадцати километрах отсюда. Позвонили туда узнать и выяснили, что меня там действительно ждут. Я пообщался с дежурным командиром по части, который встречал гостей, прилетевших после нас, и он выделил полуторку, доставившую меня в штаб Черноморского флота. Что ж, приступим. * * * Услышав шуршание в кустах, я настороженно глянул в ту сторону. Надеюсь, никто не нарушит мой отдых на берегу Волги. Только лагерь разбил, только блесну закинул, подкручивая катушку спиннинга, и тут этот подозрительный шум. Сегодня было тридцатое июля тысяча девятьсот сорок пятого года. Три месяца как закончилась война. Это произошло двадцать второго апреля, который и стал Днём Победы. Жаль, но я не участвовал в штурме Берлина. Нет, Крым я отстоял, уже через два месяца войска Манштейна и румын были разбиты и бежали, но пуля… У меня есть хранилище с запасами, однако лечить и восстанавливать себя я не могу. Разрывная пуля попала мне в колено левой ноги. Очнулся я в военно-морском госпитале в Севастополе. Колена у меня, по сути, не было, собирали по кускам. Нога укоротилась, и почти два года я провёл в госпиталях, в том числе и в Москве, и в санаториях. А дом в Ялте так и не купил: дела закрутили, не до этого было. Летом сорок третьего, когда уже погоны ввели, прошёл медкомиссию, признали ограниченно годным. Сам в шоке. Ничего, надел форму, мне дали генерал-полковника и наградили второй Звездой Героя, квартиру получил в Москве и так до конца войны служил в Генштабе. Ходил с палочкой, обувь была специальная (та, что на искалеченную ногу, имела каблук длиннее), но передвигаться я мог. Когда Германия капитулировала, а наши и союзные войска, участвующие в штурме, праздновали победу, я в тот же день получил добро на выход в отставку, что и сделал. Сталин сдержал своё слово, не забыл. Что рассказать? Крым я отстоял. Его дважды пытались взять, но оборона была серьёзная, высокоэшелонированная, и даже десанты с моря немцам не помогли. Жуков не стал удерживать Киев, как я держал оборону Минска, войск между немцами и Москвой не было. Вывел он не так и много, но создать новую передовую ему всё же удалось, а там и другие силы перекинули. Немцев задержали, хотя к Москве в декабре они всё равно вышли. Упорные. Минск продержался до весны. После зимнего наступления под Москвой, когда вражеские дивизии были отброшены и началось наступление на севере, наши из Минска ударили навстречу. В общем, освободили. Более того, пошли дальше на север по Прибалтике и, выйдя к морю, отрезали массу войск, рвавшихся к Новгороду и Ленинграду. Котёл был огромный, почти полтора миллиона солдат и офицеров, и переваривали этих солдат мы почти полгода. Около трёхсот тысяч солдат и офицеров немцы вывезли морем, примерно сто тысяч утонули. Около восьмисот тысяч мы взяли в плен, когда разрезали этот котёл на несколько небольших. Ну а потом дальнейшее наступление. Здесь Сталинграда, переломного момента в войне, не было, а был Северный котёл – так его называли. Именно после него, как решили вопрос с окружёнными немцами, и началось наступление. Мы бы и раньше войну закончили, но я просил, доказывал, что нужно действовать с меньшими потерями. Где-то я одерживал вверх, где-то не получалось. По последним подсчётам, мы потеряли шестнадцать с половиной миллионов. Меньше, чем раньше, но можно было и ещё меньше – так я считал. Глава 23. И снова бой впереди В Генштабе мне нравилось, опыт я получил огромнейший, не меньший, чем в штабе фронта. Стал известен как поэт, композитор и певец, четыре пластинки записал. А после выхода в отставку два дня пробыл на своей квартире, а потом повесил форму на плечики, убрал её в хранилище, запер квартиру и рванул в Крым на своём гидросамолёте. Ехать в поезде не хотел: это жарко, это тесно, это долго. У меня в Ялте был дом, который я получил в подарок. Меня ведь считали героем Крыма, поэтому подарили мне бывший дворянский особнячок, действительно шикарный. Хозяева его погибли, наследников не было, и находился он в ведении города, пока его не передали мне. Там я провёл два с половиной месяца. Гонял на своём катере на морских крыльях, купался и рыбачил. В общем, здорово проводил время. А потом захотелось родной сторонки, берёзок, спокойной речки, немудрёной снасти, и я направился на Волгу. Полчаса назад прилетел, только лагерь разбил, костёр подготовил (угли были нужны, хотел сделать шашлык из рыбы, которую поймаю), закинул снасть, а тут это шуршание. Обернувшись, я увидел, как из кустов выходят трое в сильно потасканной одежде. У одного в руке ТТ, у другого на плече ремень ППС. Беглые зэки, сразу видно. И хотя двое в добытой где-то грязной гражданской одежде не по размеру, третий – в арестантской робе. Причём, судя по шуршанию в кустах, там был кто-то ещё. Что плохо, когда в лесу стих гвалт птиц, возмущённых рёвом мотора самолёта, я прислушивался – и была тишина. Значит, они рядом были. Свидетели. Видели, как я убирал самолёт и доставал вещи из воздуха. Будем валить. – О, богатый москаль, – сказал один из них, изучая моё добро. И я понял, что они из националистов. Точно надо валить. * * * Очнулся я, когда меня переворачивали на спину. – Ерхо, тут русский живой. Ранен. Похоже, это он развёл костёр. Остальные мертвы. Голос звучал на немецком. Я открыл глаза, продолжая лежать в позе эмбриона, дрожа от жуткого холода (только со спины подогревало теплом), и увидел над собой финского солдата. – Добей, – донеслось откуда-то со стороны. Несмотря на довольно плохое состояние, я мигом просчитал ситуацию. Похоже, новое перерождение. Причём или зима сорок первого, или Финская. Думаю, последнее. Память бывшего хозяина этого тела пока не проявилась. Почему-то в этот момент мне вспомнился послевоенный случай, когда я отдыхал на берегу Волги, в диком краю (до ближайшего населённого пункта было километров тридцать), и на меня наткнулись беглецы с пересылки, убившие конвой. В принципе, я сразу уничтожил тех троих, что на меня вышли, и четверых в кустах – там был раненый авторитет националистов, вот они и тащили его. Оружие я прибрал, лагерь свернул и сменил место. Недалеко на катере ушёл, километров на пять. Хорошо отдыхал, а тут выстрел из леса. Пуля срезала кожу с плеча, почти попали, явно на поражение били. Последовали ещё несколько выстрелов, но я уже упал на берег, оказавшись в мёртвой зоне. Пока неизвестные приближались (дистанция была метров тридцать, лес всё же), я, будучи уверен, что это ещё одни беглецы, достал гранаты и ППШ.