Не сговариваясь, мы с Кирьяком, вместо того, чтоб встать по углам дома, прижались к стене, рядом с освещённым окном, но так, чтобы свет на нас не падал. Я стоял, упираясь лопатками в вековые брёвна, мокрый насквозь, угрюмый, стиснувший зубы, и видел: мой отказ, моё несогласие ничего не изменили. Надо было возражать громче, препятствовать решительней. Если вершится нечто нехорошее – мало быть против. Мало просто молчать, или пыхтеть, или отворачиваться. Надо противодействовать всей силой, на которую способен. Дождь хлестал по нам. – Слушай, Кирьяк, – сказал я. – Ты понимаешь, что у нас ничего не выйдет? Кирьяк ответил сразу и решительно, как будто ждал вопроса или даже сам был готов его задать. – И что теперь? – прошептал, блеснув в темноте злым глазом. – Если хочешь – уходи. – В следующий раз он сбросит тебя не с трёх саженей. Повыше поднимет. Полетишь из-под облаков, об землю грянешься – и от тебя останется мешок с костями. – Да, он сильный, – нехотя ответил Кирьяк. – Это я признаю?. Но нас пятеро. Навалимся – поглядим. – Он и пятерых поломает. – Значит, – сказал Кирьяк, – в следующий раз я ещё кого-нибудь позову. Будем биться, пока не побьём. Непобедимых врагов не бывает. – А может, он не враг? – А кто? – Посторонний, – сказал я. – В своём мире живёт, а к нам попал случайно. – Так не бывает. Мир у нас один. Средний. Принадлежит нам. Людям. Дадим слабину – нас пожрёт всякая нечисть. – Нечисть желает людям зла. Нечисть ворует наших детей и пьёт нашу кровь. А он что делает? – Он лезет к нашим бабам, – сказал Кирьяк. – По ночам, как вор. Был бы мирный и честный – вышел бы открыто. Днём. Подарок бы поднёс, в знак уважения. Люди так делают. А он – не сделал. Он распластался и отай в окно полез. И ты мне говоришь, что он – не враг? А кто тогда? Любезный кум? Череззаборный соседушка? – Мир большой, – сказал я. – И мы не всё про него знаем. Мало ли какие диковины бывают. Если каждого пришлого сразу бить – пришлых не станет. Будем сидеть и друг на друга глядеть. – Не понимаю, – сказал Кирьяк. – Вдруг, – спросил я, – мы неправы? Вдруг мы у него чему-нибудь научимся? – Я не хочу учиться, – сказал Кирьяк. – Я хочу, чтоб никто чужой не лез к нашим бабам. Кто своих баб не сторожит, тот сам бабой становится. Всё. Бывает – тяжело, а бывает трудно. Мне в ту ночь, под тем ливнем, стало трудно. Голова гудела, не вмещая всех резонов. Моё сердце хотело взять девку Марью и увезти куда-нибудь подальше, в тихое место, на берег спокойной реки, на лесную окраину – и прожить с ней жизнь. И родить детей. Но она не хотела. Она меня не любила. Я был умный взрослый человек тринадцати годов, я точно знал – ей нельзя связываться с нелюдем, с чужаком, с существом из другого мира; неважно из какого. Неважно, в скольких мирах мы живём. Мы, венеды, обитающие вдоль рек на границе великой степи и великого леса, а также все племена, кто живёт к северу и западу от нас, – верим, что человек живёт в трёх мирах. Кочевники, пахнущие конской мочой, думают, что мы живём в семи мирах. Люди с дальнего запада – они иногда тоже доходят до наших мест – говорят, что мы живём всего в двух мирах, нынешнем – и следующем. Теперь – и после смерти. На вопрос, где мы находимся до нашего рождения, они не могут дать ответ. Наши предки, древние из рода великанов, вообще не верили в миры. Их жизнь была настолько трудна и опасна, что они верили только в себя, и сами себе были богами, и каждый сам создавал свою Вселенную. Так или иначе, семь миров вокруг нас, или два, или семь раз по два – если сущность из другого мира приходит к тебе, – с нею можно поговорить. Что-то дать. Или что-то получить. Но всерьёз связываться – нельзя. Кто из вас хоть раз ясно ощущал присутствие духов или богов? Каждый скажет: да, было. Они приходят, они являются нам. Каждый, даже самый грубый и глупый, обязательно хоть раз в жизни что-то почувствует, что-то увидит. Другой мир есть, это невозможно отрицать. Иногда они приходят оттуда. Посторонние существа. Я видел их много раз. Я видел духов, бесплотных, они являлись мне и стояли рядом, как будто желая что-то сказать; но молчали; само их появление возле нас и означает послание. Я видел рыбину размером с быка, по утрам она всплывала из омута посреди реки, выходила на мелководье и утаскивала под воду взрослых мужиков, пришедших искупаться перед началом работы. Эта рыба, похожая на сома, только толще и длинней, невероятно живучая – когда её поймали, она билась, пока в её сердце не воткнули три рогатины, – считалась существом другого мира. Ещё я видел однажды живого змея длиною в четыре лошади, сплошь покрытого кривыми рогами, от кончика хвоста до кончика морды, и ещё по хребту шёл двойной ряд таких же рогов; этот змей не ползал, а прыгал, он имел четыре лапы наподобие лягушачьих, и двигался так быстро, что я не успел его толком рассмотреть. Если лягушка размером с кулак прыгает на расстояние человеческого шага, то этот змей прыгал на расстояние в тысячу шагов. Этот змей, чудом не убивший меня, был существом из другого мира. Много всяких удивительных тварей живут вокруг нас. И если однажды кому-то явился летающий паренёк с бешеной силой в руках – что тут неожиданного? Он может быть синеглазым красавцем, а может быть духом в образе человека, или змеем в образе духа; или человеком в образе рыбы – никогда не поймёшь. Если такое существо является тебе на один миг – в этом нет ничего удивительного. Но когда оно приходит и остаётся – его надо прогнать. Если вас преследует дух, приходя ежедневно; или дурной сон; или чей-то образ, – надо избавляться, освобождаться. Надо потребовать, чтоб дух ушёл, прогнать его. Если прилетает крылатый малый – его надо спровадить домой. Обратно, в свой мир. Дождевые черви живут вместе с людьми. Если выкопать яму – они будут ползать по нашим ногам. У них нет ни глаз, ни ушей, они ничего про нас не знают, в мире червей человека не существует. Иногда люди являются в мир червей, чтобы раздавить одного, а другого разорвать на две части и посмотреть, что будет. Так же и в ином мире – вокруг нас живут те, для кого мы так же понятны и забавны, как для нас понятны и забавны дождевые червяки. Для мира деревьев люди – всё равно что боги. Дерево никак не способно защититься от человека: когда он хочет, он срубает берёзу. Когда хочет – выращивает яблоню. Но при этом, признавая власть человека, дерево живёт своим отдельным древесным бытованием: пьёт воду, растёт, укореняется, цветёт, даёт плоды – очень сложно, насыщенно живёт дерево, и если человек (его бог) ни разу не придёт и не явит свою власть – дерево так и проживёт свои столетия, ничего не зная о людях. Точно так же и живут на свете существа, для которых мы – деревья, неподвижные и немые, зеленеющие по весне, плодоносящие осенью и голые зимой. Один из нас может быть дубом, выросшим в дремучей чаще и никогда не слышавшим человеческого голоса. Другой может быть вишнёвым деревом, которое заботливо высадили на солнечном склоне холма и поливали каждый день тёплой водой.