Казалось бы, в этом случае все сходилось. Однако, резко расслабив мышцы и попытавшись изобразить падение лишенного жизни человека, он выяснил, что человек этот уронит голову на ту самую руку, в которой держал пистолет. Прямо на нее или вплотную к ней, но уж никак не на расстоянии тридцать пять сантиметров от кисти, как лежала голова Рыбакова. Картина снова не складывалась. Глава 6 Закончив этот не слишком удачный эксперимент, Гуров стал припоминать, какие еще несоответствия заметил он при осмотре места происшествия. Их набиралось не так уж мало. Первым и наиболее очевидным было неестественное положение трупа. Человек в сильной стадии опьянения навряд ли выбрал бы для себя столь жестко фиксированную позу. Кроме того, и само его положение после падения на стол вызывало много дополнительных вопросов. Вызывал вопросы и сам этот стол. С какой стати Рыбаков решил покончить с собой, именно сидя за столом? Если уж он был так пьян, не проще ли было бы сделать это прямо в кровати? Ведь ни профессия, ни образ жизни заведующего хранилищами не были так уж тесно связаны с пребыванием именно за письменным столом. Почему в критический момент его жизни отравленный алкоголем мозг обратился именно к этому образу? Он действительно хотел написать предсмертную записку? Тогда где она? Перебирая в уме предметы меблировки, Лев вспомнил и про кровать. Она была разобрана, и весь вид ее красноречиво указывал на то, что там спали. Поэтому всякий раз, когда он пытался воспроизвести в уме возможную последовательность событий, то сразу спотыкался об этот факт, разрушающий любое логическое построение. Было известно, что Рыбаков начал «принимать», еще находясь в части. Об этом свидетельствовала беседа у барной стойки, подслушанная Гуровым, и доверять ей можно было вполне. Что могло произойти после того, как он пришел со службы домой? Учитывая его «приподнятое» настроение и общий стресс, скорее всего, только одно: заведующий хранилищами благополучно продолжил. А уж когда в гости пришел друг и постоянный собутыльник, здесь просто сама судьба велела распить чарку. Итог подобного «интеллектуального» времяпрепровождения предсказать было нетрудно – обоих приятелей наверняка непреодолимо клонило в сон. И, судя по тому, что Витек до сих пор был неспособен к осмысленному общению, все именно так и было. Таким образом сам факт наличия разобранной постели объяснялся вполне логично. Сложно было объяснить, почему Рыбакова в этой постели не оказалось. Что могло произойти? После ухода друга он немного поспал, потом проснулся, сел за стол и застрелился? Или сам Рыбаков вообще не ложился в свою постель, а перед уходом в ней решил немного поспать Виктор? Или эта постель вообще никогда не заправлялась, а пребывала в таком хаотичном состоянии неделями, пока у хозяина не заканчивался очередной «стресс»? Все эти объяснения представлялись Гурову сомнительными и рождали много дополнительных вопросов. Точно можно было сказать только одно: если в постели спал сам Рыбаков, это происходило до его самоубийства, но никак не после. А следовательно, вариантов могло быть только два: либо заведующий хранилищами после дневных и вечерних возлияний хорошенько выспался и застрелился на свежую голову, все тщательно взвесив и обдумав, либо накануне он в свою постель не ложился вообще, и почему она стояла разобранной – это еще одна загадка этого странного происшествия. – Черт знает что такое, – с досадой вслух проговорил Лев. – При чем тут вообще самоубийство? – Что? Полностью погрузившись в размышления, он не заметил, как открылась дверь, и в кабинете появился Артем. – О! Уже ты? – удивленно воскликнул Гуров. – Быстро управился. Я, как видишь, даже еще не начинал разбирать эти папки. А ты уже все дела переделать успел. – Да и не так уж много было их, дел-то, – улыбнулся Артем. – А вы тут… разговаривали с кем-то? – Сам с собой, – с усмешкой ответил Лев. – Когда картина не складывается, это бывает. – Эмоции зашкаливают? – с пониманием взглянул Артем. – Вроде того. Никак не могу в одну линию выложить это происшествие. – Вы самоубийство имеете в виду? – Да, самоубийство. Вот ты сам подумай, человеку светят большие неприятности, у него стресс. Он этот стресс усиленно запивает в течение дня, потом еще добавляет вечером дома. Потом приходит товарищ, и они продолжают вместе. Не знаю, как ты, а, по моему мнению, после такой дозы человек не только логически мыслить и обдумывать какие-то там поступки не способен, а вообще не способен ни на что. Состояние уже должно быть коматозное. Доползти до кровати и упасть. Ан нет. Он садится за стол, достает пистолет, прикручивает глушитель и очень точно попадает прямехонько в собственный висок. – А может быть, он не был таким уж пьяным? – предположил Артем. – Ну, это нам скоро эксперты скажут, каким он был. Ты, кстати, напоминал им, что заключение нужно срочно? – Да, я звонил. Обещали завтра. – Отлично. Так вот, завтра мы, конечно, все узнаем, но уже сегодня могу тебе сказать, что пьян он наверняка был очень изрядно. Стоит только вспомнить эти «арсеналы» на террасе. Ты видел, сколько там бутылок? Что, Витек это все один, что ли, хлебал? – Да, «арсеналы» там были солидные, – улыбнулся Артем. – То-то и оно. И если хочешь знать мое мнение, происходило все приблизительно так. Узнав, что документы показывать все равно придется, причем очень скоро, так что времени что-то «исправить» уже нет, Рыбаков, конечно, стрессовал. К тому же его только что подставил любимый начальник и, по-видимому, подельник, и это была дополнительная и весьма ощутимая неприятность. Параллельно с исполнением служебных обязанностей он периодически «поправлялся» коньячком, на что есть свидетели и очевидцы. Если твои ребята будут проводить допросы добросовестно, думаю, эти факты они зафиксируют. – Не сомневайтесь, – заверил Артем. – В добросовестности можете быть уверены. – Это хорошо. Так вот, после такого насыщенного событиями дня домой он возвращается уже, как говорится, «хороший». Но депрессуха давит, и просто так сидеть перед телевизором невмоготу. Поэтому он, естественно, добавляет. Потом приходит Витек, и они под аккомпанемент вечернего сериала нализываются в хлам. Потеряв все пять чувств, приятели наконец расползаются по норкам, чему становится свидетелем пенсионер из соседнего дома, слышавший, как хлопнула калитка. – И жена Виктора Зыбина, сообщившая, что домой он явился в третьем часу ночи. – А ты и с женой поговорить успел? – Звонил ей, хотел узнать, где этот ее супруг. Сам он трубку так и не взял, сколько ни пытались до него дозвониться. – Но, по крайне мере, хоть жив оказался? – Жив. Только невменяем. – О чем я и говорю. Наверняка таким же невменяемым был бы сегодня утром и Рыбаков. Если бы дожил. Из этого можем делать вывод, в каком состоянии были друзья накануне вечером. Так что самым логичным и естественным поступком Рыбакова по окончании этого томного вечера было упасть в свою разобранную кровать и дрыхнуть до тех пор, пока не вернется сознание. И я готов поставить хоть сто против одного, что именно так он и сделал. А все, что произошло после, было инициировано еще какими-то «гостями», которые навестили Рыбакова уже после того, как ушел Витя. – Вы это серьезно? – спросил Артем. – Более чем. Ты сам подумай. С одной стороны, на дворе поздняя ночь, спят даже пенсионеры, страдающие бессонницей. С другой – все двери на «мужской» половине этого дома не заперты. С третьей, позади дома находится пустырь, на котором, по утверждению жены Рыбакова, кто только не гуляет. По-моему, налицо все условия для того, чтоб незаметно проникнуть в дом к Рыбакову и, что называется, поговорить по душам. – Да, условия подходящие, – согласился Артем. – А как насчет темы для разговора? Кому могла понадобиться такая сугубая секретность? – Хороший вопрос. Варианты могут быть разные, но, поскольку у нас самый больной вопрос эти боеприпасы, вполне возможно, и здесь дело не обошлось без них. Мы ведь пока не знаем, в чем там суть. Возможно, в этих махинациях были замешаны какие-то сторонние лица и, узнав о том, что полиция проявляет к некоторым документам повышенный интерес, эти лица забеспокоились. Явившись к Рыбакову, они потребовали от него сделать что-то такое, что ему сделать было очень сложно. Может быть, поставили ультиматум. И, не выдержав внутренних противоречий, к тому же будучи в хорошем подпитии, он решил вопрос радикально. Конечно, эта версия тоже имеет свои недостатки, но здесь, по крайней мере, все складывается. Если после Виктора Зыбина к Рыбакову еще приходили гости, это вполне объясняет разобранную постель и тот факт, что самого Рыбакова в ней не было. – А если и «самоубийство» совершил не он, а пришлые «гости», то это объясняет и наличие глушителя? – многозначительно глядя в лицо полковнику, проговорил Артем. – Браво, коллега! Просто читаешь мысли, – улыбнулся Лев. – Про глушитель я тоже думал. На кой черт, спрашивается, он его туда навертел? В таком состоянии впору заботиться, как бы мимо башки не стрельнуть. А он еще изощряется, глушитель накручивает. Зачем? Чтобы невзначай супругу с соседями не разбудить? Не хотел, чтобы расстроились? Но после выстрела самому ему будет уже без разницы, а они рано или поздно все равно узнают. Странно. А вот если стрелял не он – вполне понятно. В общем, самоубийство это очень интересное, правильно заметил тот парень, который нас с тобой у дома встретил. Подождем, что скажут эксперты, тогда уже более определенно можно будет высказываться, но… вопросов много. – Да, сейчас, наверное, полезнее будет заняться этими папками, – кивнул Артем на гору бумаг, лежащую на столе перед Гуровым. – Да уж, заняться здесь точно есть чем, – тяжко вздохнул полковник. – А ты не стесняйся, присаживайся. Тебе тоже дело найдется. Я торжественно поклялся всю эту кучу до завтра разобрать, так что трудиться будем по-стахановски. Значит, система такая, – продолжил он, когда Артем устроился напротив него на стуле. – Первым делом смотрим на дату. Все, что «старше» последних трех месяцев, откладываем в сторонку. Нас ведь интересует что? Нас интересует, имело ли место перемещение боеприпасов с одного склада на другой, произведенное после утилизации. А поскольку сама утилизация случилась совсем недавно, то и перемещение это должно было произойти максимум неделю или две назад. – Получается, что три месяца – это даже много, – заметил Артем. – Ничего. Возьмем период побольше. Для страховки. А то они нам тут, похоже, всю историю части выложили. – Наверное, решили компенсировать предыдущие отказы, – усмехнулся Артем. – Не иначе. Углубившись в изучение документов, отражающих движение боеприпасов в военной части, Гуров и его молодой коллега трудились действительно по-стахановски. Стандартный рабочий день давно закончился, а они все читали одну за другой скучные бумаги, пытаясь найти ту единственную, которая фиксировала бы перенос патронов и гранат в освободившееся хранилище. Но бумага не находилась. Более того, ни Гурову, ни Артему вообще не попалось ни одного документа, который бы отражал перемещение каких-либо боеприпасов со склада на склад. Патроны выдавались для учебных стрельб и для несения караула, и большая часть ведомостей фиксировала только расход или приход боеприпасов, но никак не перекладывание их с одного места на другое. Кроме прочего, Гуров обнаружил бумаги, из которых следовало, что за «контрольный» период в три месяца в часть поступала партия боеприпасов, и она практически целиком была помещена в одно из двух подземных хранилищ. Из этой партии тоже не делалось никаких изъятий, кроме как для использования по назначению. – Артем, у тебя что-нибудь есть? – устало откинувшись на спинку стула, поинтересовался Лев. – Полный ноль, – отозвался молодой коллега. – Похоже, нам втирали очки с этим перемещением. – Похоже. – Тогда что же получается? Боеприпасы, лежавшие на складе, – это то, что должно было быть отправлено на утилизацию, но отправлено не было? – Получается так. В общем-то, об этом и без документов догадаться было нетрудно. – Да, только догадки, к сожалению, не принимают в суде. – Ну вот, теперь у нас есть и доказательства. Точнее, будут, – произнес Артем, покосившись на довольно объемную пачку, которую еще не успели просмотреть. – Доказательства это хорошо. Но, к сожалению, из этих бумажек мы не сможем узнать, для чего они оставили там эти боеприпасы и каким образом удалось провернуть все так, что ни у кого не возникло подозрений. – Насчет подозрений, здесь, скорее всего, материальное вознаграждение сыграло роль, – предположил Артем. – А вот для чего они оставили, это вопрос действительно интересный. Там ведь было не так уж много. Стоило ли беспокоиться? – И уж тем более стреляться, – добавил Лев. – Да, это уж совсем непонятно. Скорее всего, здесь что-то еще есть. Эти боеприпасы – только вершина айсберга. – Наверное. Только вот как понять – что именно? Рыбаков-то теперь не расскажет. – А остальные – тем более… В девять вечера в кабинете появился Стрелков и вежливо поинтересовался, не желают ли господа полицейские убраться восвояси. Но Гуров твердо решил не прекращать работу, пока не просмотрит все бумаги. Сославшись на то, что дежурство в военной части осуществляется круглосуточно, он заявил, что они с Артемом останутся в кабинете, пока не закончат работу. – Или, если мы вам тут так мешаем, можем забрать бумаги и переместиться с ними в гостиницу, – предложил он альтернативный вариант.