– Черт побери, Михайлов, как тебе это удается? На экране компьютера была открыта страница Романа Поклонникова в «Фейсбуке». На фото загорелый и улыбающийся во весь рот молодой Роман висел на почти отвесной каменной стене, упираясь в нее ногами, обутыми в альпинистские ботинки. Красный страховочный трос убегал за край яркой картинки. Пост над фото был коротким: «Лето 2014, заповедник «Красноярские Столбы». Это было классно, ребята!» – Он – долбаный альпинист, товарищ майор! – севшим от волнения голосом сказал Дима. – Я еле дождался утра, чтобы вам это показать! – Что у него с алиби? – Говорил, что находился дома с полудня до самого вечера. Жена подтверждает. – Жена в данном случае – заинтересованное лицо, на ее показания полагаться нельзя. Я вызову группу, будем задерживать. Майор внимательно посмотрел на Диму: – Ты молодец, лейтенант Михайлов. Дима почувствовал, что краснеет. Ему немедленно стало стыдно, ведь не ради похвалы следователя он пытался разобраться в этом запутанном деле. От стыда жар только усилился и запылали уши. – Ну-ну, – усмехнулся майор, – я ж тебе не награду присваиваю, а похвалу ты, парень, честно заслужил. И в рапорте я тебя отмечу. Он отошел к окну и, глядя сквозь решетку на пустую площадь перед зданием администрации, стал звонить в район. Слух об аресте физрука облетел Малинники со скоростью реактивного лайнера. Удивленные и испуганные, жители поселка принялись названивать друг другу, пересказывая новость, которая к вечеру обросла совершенно невероятными деталями и домыслами. Кто-то запустил камень в окно квартиры Поклонниковых, и маленький Тимофей чудом не порезался осколками стекла. Об этом печальном происшествии участковому сообщила не Светлана, мать Тимофея и жена физрука, а собственный отец, когда усталый Дима ввалился наконец домой. – Сынок, – встретил его старший Михайлов прямо в прихожей, – нехорошие вещи творятся… Дима застыл с тапками в руках и единственной мыслью – «что еще?» – в голове. * * * Ваня сидел на корточках посреди комнаты, раскачивался взад-вперед, обхватив руками голову и тоненько подвывая. Если не знать, что таким образом у него проявляется крайне подавленное состояние, можно было бы подумать, что он неумело напевает странную монотонную мелодию. Но Галина знала: сыну плохо и, если его не успокоить, станет еще хуже. Вот только она уже испробовала все средства, накопившиеся в арсенале за долгие годы, а Ваня никак не успокаивался. Хуже того, он принялся отталкивать мать, когда она пыталась приблизиться. – Сынок! Сыночка, – беспомощно пролепетала Галина, когда он толкнул ее в первый раз, – так нельзя. Это же я, мама. – Не-не-не, – промычал, мотая головой, Ваня и снова завыл. Внезапно вой оборвался, и Ваня четко и громко произнес: – Нельзя! Страшно! А потом снова уткнулся лицом в колени и завыл. Галина ругала себя последними словами за то, что не уследила за сыном и он оказался свидетелем того, как арестованного Романа выводили из подъезда и заталкивали в пыльный микроавтобус чужие мужчины с сердитыми лицами. Ваня неожиданно кинулся к ним, громко крича, и попытался схватить Романа за руку, но получил сильный толчок и свалился на асфальт. Поднялся страшный шум, соседи, только что изумленно наблюдавшие за всем со стороны, кинулись оттаскивать Ваню прочь, объяснять полицейским, что парень болен, звать Галину… Посреди образовавшейся сутолоки стояла, скрестив на груди руки, Лидия и не сводила тяжелого взгляда с Романа, который, заметив ее, обернулся и крикнул: «Я этого не делал! Это не я!» Галина бежала к третьему дому со всех ног и успела как раз к тому драматическому моменту. В ответ на крик Романа Ваня и завыл. И выл, хотя теперь уже значительно тише, до сих пор. * * * Дима догадывался, кто мог засадить камнем в окно физрука, и не сомневался, что, будь у Царева шанс, он раскроил бы Поклонникову череп этим камнем. Почему-то пришли на память слова отца: «Весь гнев люди на его семью выплеснули – на Марину да сыновей. Вот кому досталось…» – и участковый содрогнулся. Чем та ситуация от этой отличается? Стали ли другими жители поселка? Во что превратят они жизнь ни в чем не повинной женщины и малыша? Почувствовав себя виноватым, он бросил тапки обратно на обувную полку и повернулся к дверям: – Я в Панельки. – Правильно, сынок, – сказал отец ему в спину. Выйдя из дома, Дима, однако, повернул в сторону улицы Ермака, где жили Царевы. Сергея он увидел издалека. Парень сидел во дворе своего дома на тракторной покрышке, до половины вкопанной в землю, с бутылкой пива в руке. – Выпиваешь? – подойдя, поинтересовался участковый. Сергей не ответил, глядя прямо перед собой. – Зачем окно разбил? А если бы мальчонку покалечил? Парень дернул плечом, пиво плеснуло на вытоптанную траву. – Я не хотел… Не подумал. Внезапно он вскочил и уставился на участкового воспаленными глазами: – Он убил Нику! Понимаете? Как зверь! И сидел рядом на поминках, и на похоронах стоял, и… Голос сорвался, и Царев замолчал. – Это еще не доказано, – стараясь говорить как можно убедительнее, ответил Дима. – Его пока только задержали… – Участковый, ты скажи, просто так кого-то арестовывают? Пропустив мимо ушей панибратское «ты», лейтенант вздохнул: – Только суд может признать его виновным. А до тех пор он – подозреваемый. Как и добрая треть поселковых мужчин. Ты всем окна бить будешь? – Да не буду я, – буркнул Сергей. – Мне больно, Дмитрий Олегович, – неожиданно прошептал он. Дима кивнул: – Знаю. И мне больно, и родителям Никиным. Тебе, конечно, больнее, но я обещаю, Царев, слово тебе даю – убийца будет наказан. Я не остановлюсь. Ты мне веришь? Подросток опустил голову и кивнул. – Вот и хорошо. А бухать завязывай. Не поможет. Парень посмотрел на бутылку в руке так, словно увидел ее впервые, размахнулся и метко запустил в открытый зев мусорного бака под деревьями. В полете бутылка крутилась, расплескивая пену из горлышка. * * * Несмотря на то что уже стемнело, в длинном дворе между выстроенными в два ряда панельками тут и там толпились люди. Вокруг лампочек под козырьками подъездов вилась мошкара, но на нее никто не обращал внимания. Зато все обратили внимание на участкового, который вышел к сломанным качелям в центре двора и остановился там под единственным фонарем. Голоса затихли не вдруг, постепенно, и жители Панелек уставились на Диму. – Граждане, дорогие, – начал он, не пытаясь подобрать слова, – вы все меня прекрасно знаете… Послышались сдавленные смешки, женский голос звонко добавил: «С пеленок». – Я пришел разъяснить вам некоторые моменты сегодняшнего происшествия. Вы все знаете, что Романа Поклонникова задержали, но задержание – еще не арест. А подозрение – не обвинительный приговор. У него есть жена и маленький сын. Они – ваши соседи. И потрясены случившимся не меньше вашего. Я прошу, проявите к ним сочувствие. Сегодня этой семье бросили в окно камень, а что будет завтра? У органов следствия есть причины подозревать многих, так что же, мы будем бить окна каждому? Убийца Ники Бойко будет найден и наказан по закону, я всего лишь прошу вас сохранять спокойствие и помогать следствию, если это потребуется. – Слышь, участковый, а чего это ты на нас валишь? Не мы окно разбили! – раздался хриплый выкрик. Дима узнал голос – это был Витюня Жлобин. Его тут же заткнули: – Молчи лучше, «не мы»! Кто стену в подъезде загадил? Про стену Дима слышал впервые. – А я откуда знаю? – огрызнулся Витюня, и на него зашикали со всех сторон. Дима с удивлением смотрел, как люди выходят на свет фонаря из тени палисадников, из-под слабого мерцания подслеповатых ламп, окружая детскую площадку плотным кольцом. – Дмитрий Олегович, вы нам скажите только – это он, Рома? – спросила пожилая женщина с платком на голове. «Тетя Марина Копылова, жена деда Антона», – сообразил Дима. – Не знаю. И никто пока не может этого сказать.