– Пока. Дима хлопнул ладонью по крылу «УАЗа», и тот стартанул с места, подняв маленькое пыльное облако. * * * Галина Охрипова вздрогнула и взволнованно посмотрела на сына. Он не проснулся. Лицо подергивалось, под веками бегали выпуклые глазные яблоки, губы время от времени страдальчески кривились, но резкий звонок в дверь его не разбудил. – Слава богу, – прошептала женщина и заторопилась в прихожую, недоумевая, кто мог зайти к ним домой. – Кто там? – тихо спросила она, наклонившись к щели между косяком и дверью. Глазка не было. – Участковый Михайлов. Галина торопливо выкрутила барашек старого английского замка. – Вы к нам? – все еще не веря, спросила она у молодого полицейского, который совсем недавно – ведь не так много времени прошло! – вернулся из армии. А теперь вот успел отучиться аж в Петербурге и служит участковым! – К вам, Галина Сергеевна. – Ну проходите тогда, – смутилась женщина и зачем-то добавила: – Ванечка спит. Она проводила участкового в кухню, на ходу оглядывая стол; простые открытые полки, затянутые пожелтевшим от времени тюлем; старую газовую плиту, на которой стояла эмалированная кастрюля со вчерашним борщом; маленький холодильник, сердито бурчащий в углу возле окна. Все было бедным, но чистым, и, казалось, ей совершенно нечего стыдиться, но отчего-то Галина испытывала неловкость. – Присаживайтесь, Дмитрий Олегович, – предложила она неожиданному гостю Ванечкин стул с высокой спинкой. – Спасибо. Я, собственно, – участковый тоже бегло оглядел крохотную кухню, – хотел бы с самим Ваней поговорить… Галина вздохнула: – Он совсем недавно смог заснуть. Так разнервничался из-за ареста Ромы, что ночь не спал. Жалко его будить, да и что он вам может сказать? Ванечка – как ребенок, многого не понимает, да и слов знает совсем немного. – А почему он нервничал? Роман как-то по-особенному к нему относился? – Нет, что вы! – Галина даже руками взмахнула, отметая такую возможность. – Для меня это тоже загадка. Думаю, его просто напугали чужие люди во дворе. Участковый нахмурился. Галина с внезапной жалостью отметила, что на лбу у него выступил пот, глаза красные, как будто он тоже провел бессонную ночь, а на левой скуле свежий порез с корочкой подсохшей крови. «Трудно ему сейчас!» – посочувствовала она мысленно. – Тогда я спрошу у вас: с Ваней ничего необычного не произошло в день, когда пропала Ника Бойко? Галина кивнула: – Было странное. Было. Он спал днем, но вдруг начался приступ. Теперь это не часто случается, не то что раньше. Вот только я не помню, чтобы приступ начинался во сне, как в тот день. Я его разбудила, а он все повторял, что ему страшно. Запросился «ходить» – это он так прогулки называет. И ушел. Ему всегда легче становится, если кошку или собачку встретит, приласкает. Но вернулся сильно расстроенным, даже ужинать не стал, а снова улегся спать… Утром все прошло. – Дело в том, Галина Сергеевна, что Ваню видели на дороге в Старый поселок, – сообщил участковый. – Да что вы! – Она с улыбкой покачала головой. – Ванечка за реку не ходит, он воды боится. – А в тот день почему-то пошел. И было это около шести часов вечера, когда Ника закончила работать. На мосту Ваня помахал шестичасовому автобусу и ушел в Старый поселок. Мне кажется, что он мог что-то или кого-то видеть там, Галина Сергеевна, потому что после половины седьмого он снова оказался на мосту, и его застал там Сергей Царев. Ваня, очень расстроенный, повторил ему то же самое, что сказал вам: «Страшно». Галина в ужасе прикрыла ладонью губы. Ванечка на мосту? Это было пугающей новостью, а уж то, что он в одиночку ушел в Старый поселок, когда там орудовал убийца, заставило женщину съежиться от запоздалого страха за сына. – Боже мой! – воскликнула она. – Вы думаете… – пугающие предположения с быстротой карусели закружились в голове, – он мог видеть убийцу? – Не знаю, – со вздохом признался участковый. – Потому и пришел к вам. Если Ваня действительно видел, с кем встретилась Ника в тот злополучный вечер, и это был не Роман Поклонников, тогда становится понятно, почему его так взволновал арест, понимаете? – Но я не знаю… – неуверенно пролепетала Галина. Она действительно не знала, как заставить сына рассказать о событиях двухнедельной давности. – Вы разрешите мне попробовать поговорить с Ваней? В вашем присутствии, разумеется. Галина испуганно оглянулась. Из-за приоткрытой двери она видела голую бледную ногу сына, торчащую из-под свесившегося на пол покрывала. Истончившееся от многолетних стирок, оно служило Ванечке вместо одеяла все эти жаркие дни. Будить ребенка не хотелось, но то, что рассказал участковый, неприятно перекликалось с ее собственными страхами и подозрениями. Галина тяжело вздохнула и поднялась с табурета. – Пойду разбужу его. Вы только здесь пока посидите. Она не хотела, чтобы Ванечка предстал перед участковым неодетым. Со сна он обычно выглядел подчеркнуто не таким, как окружающие, а потому всегда казался ей особенно уязвимым. Дима остался один в чистенькой, но поразившей его вопиющей бедностью кухне. На дворе двадцать первый век, а здесь, кажется, навсегда застыла середина двадцатого. Даже пожелтевшая от времени коробочка радиоприемника висела на стене, а перекрученный провод убегал куда-то за холодильник. «Неужели он все еще работает?» – поразился лейтенант. Из комнаты раздалось недовольное ворчание. Слов не было, только звуки, словно обиженный щенок, которого потревожили, выражал свое несогласие. Галина Сергеевна заговорила-запричитала нежно, на одной ноте, ни на секунду не прерываясь, и ворчание стихло. Дима ужаснулся. Как же она живет? На что? И что это за жизнь такая? Но в голосе женщины было столько искренней любви, что он тут же устыдился своих мыслей. – Дмитрий Олегович! – позвала его Охрипова. Лейтенант поднялся и вошел в комнату. Ваня сидел на разобранном диване, упираясь локтями в колени длинных ног. Из-под задравшихся брючин виднелись белые носки. Красноватая от загара кожа на руках была покрыта белыми, выгоревшими на солнце волосками. Лицо, помятое со сна, тоже было красным, с облупившимся носом. Бледные, почти бесцветные волосы топорщились на макушке. Голубые глаза в светлых ресницах смотрели настороженно. С нижней губы тянулась ниточка слюны. – Что нужно сказать, Ванечка? – ласково спросила Галина Сергеевна и взяла лейтенанта за руку. Ванечкин взгляд переместился вслед за ее движением, а потом медленно зафиксировался на Димином лице. – Здр, – буркнул паренек. – Здравствуй, Ваня, – мысленно проклиная себя за предстоящее, поздоровался участковый. – Я Дима. Ну не представляться же этому небритому двухметровому ребенку полным именем? – Ванечка, дядя Дима хочет спросить тебя о… – Галина Сергеевна замешкалась. – О речке, – подсказал лейтенант. – Ты любишь речку? Ваня испуганно посмотрел на мать и замотал головой: – Не-не-не. – А мост? – продолжал Дима. – Ты ходишь на мост? На этот раз Ваня не ответил. Он насупился, сдвинув белесые брови. – Мама не разрешает ходить на мост, да? – не унимался лейтенант. Ваня по-партизански молчал. – Но ты ведь был на мосту. Тебя Сережа видел. – Плохо! – заявил Ваня. – Плохо-страшно! – На мосту страшно? – Плохо-страшно-плохо – страшно-плохо, – попытался объяснить дурачок, немного повысив голос. Галина Сергеевна испуганно посмотрела на Диму, но он только едва заметно кивнул, не сводя глаз с Ваниного лица. – Ты пошел за мост, Ваня, что ты видел? На несколько долгих секунд в комнате воцарилась тишина, во время которой лицо парня медленно искажалось, кривилось, а потом он затрясся крупной дрожью и выкрикнул: – Страшно! Лейтенант не глядя нашарил застежку кейса, который принес с собой, раскрыл его и вытянул два листа бумаги. Мельком глянув на первый, он повернул его к Ване: – Ты видел Нику? На листе была распечатана увеличенная фотография девушки. – А-а! – вскрикнул Ваня. – Страшно! Он слегка шепелявил, и слово звучало как «страфно». Лейтенант немедленно закрыл первый лист вторым. Там был снимок Романа Поклонникова. Реакция Вани оказалась еще более бурной. Он вдруг тоненько завыл на одной ноте, и Дима не сразу сообразил, что в этом ужасном звуке можно разобрать слова: «Плохо, нельзя, плохо, нельзя». Он переглянулся с испуганной, напряженно вытянувшейся в струну матерью Вани.