– Ну, поехали тогда, навестим этого алкаша. – А лодка? – А лодку пусть нам вот те пацаны постерегут. – Майор кивнул в сторону мальчишек, плескавшихся неподалеку. Дима скривился: «Эти постерегут!» Пятнадцатилетние близнецы Тимофеевы были головной болью и Панелек, и школы, и его, участкового, головной болью тоже. – Мы по-другому сделаем, – предложил он. До Панелек, где жил Митрич, было рукой подать. Лейтенант отряхнул песок, налипший на мокрые штанины, и быстрым шагом двинулся к подросткам: – Эй, пацаны! Две головы синхронно нырнули под воду, но долго оставаться в таком положении они не могли, так что Дима просто стоял и ждал. Сначала вынырнул старший. Потом младший. Все их различие состояло в нескольких минутах при появлении на свет и заметном шраме на подбородке младшего. – Помощь нужна, – серьезно сказал Дима. Старший фыркнул, сдувая воду, текущую с волос на лицо: – Чего делать? – Лодку видите? – Ну… – Нужно донести до Панелек. – Мы что, рабы египетские? – дернул плечом младший. Почему египетские, Дима уточнять не стал. – Как хотите. Придется опять мать в участок вызывать… – Это за что? – деловито осведомился старший, подходя ближе к берегу. – Так в прошлый понедельник на пустыре в Тропинках кто костер разводил? Братья переглянулись и в один голос возразили: – Не мы! – А видели именно вас и жалобу написали. Сушь стоит, а вы – костер… – Докудова тащить? – До деда Митрича подъезда. Она нетяжелая. – Знаем, – ляпнул младший, и старший лягнул его под водой, вызвав небольшую волну у ног. Шонкин отправился в Панельки на своем «форде», а Дима сопровождал мальчишек, которые несли BoatMaster за пластиковые ручки, накрепко впаянные в борта. Лодка колыхала дном в такт шагам, и казалось, что желтая рыбина, нарисованная на ее тупом дутом носу, с удивлением таращится на вырастающие перед ней дома… * * * Митрич пребывал в полной уверенности, что ничего необычного не произошло. Он спокойно кормил трех разноцветных кошек, бросая им какие-то ошметки из распахнутого окна. Кошки вставали на задние лапы, опираясь передними о стену дома, и мявкали, пытаясь перехватить друг у друга еду прямо на лету. – Ки-иса, – пьяно бормотал Митрич. – Киса-киса. Появление участкового, майора и близнецов с лодкой сначала ввело его в ступор. Он часто заморгал бесцветными ресницами, все еще продолжая пьяно улыбаться, как будто мимика запаздывала за мыслью. А может быть, запаздывала и сама мысль. Дима решил, что второе, потому что Митрич непонимающе смотрел то на лодку, фантасмагорично выплывшую из-за желтых цветков подсолнуха в палисаднике, то на майора, то на самого Диму. Испуганные кошки ринулись прочь прямо через невысокий заборчик по клумбам. Наконец до отуманенного самогонкой разума Митрича дошло, что полиция явилась по его душу, и он мгновенно исчез в глубине квартиры. – Митрич, – позвал лейтенант. – Анатолий Дмитриевич, выходите. – Ага, счас… – донеслось из окна. – Митрич, тут майор из Следственного комитета. Не выйдешь сейчас, так тебя арестуют и в район увезут. В СИЗО. И опохмелиться не дадут. Диме показалось, что он услышал, как заскрипели шестеренки в напрочь пропитых мозгах старика. – А я чего сделал-то, чтобы в СИЗО? – ворчливо поинтересовался Митрич откуда-то из глубины комнаты. – Выходи, потолкуем. После недолгого молчания в подъезде хлопнула на сквозняке дверь и в окне взметнулась грязным парусом сто лет не стиранная занавеска. Митрич зашаркал по ступенькам. – Ну вышел, – сощурился он, покачиваясь в дверях подъезда. От него за версту разило сивухой. – Пацаны, свернули уши и марш обратно на речку! – скомандовал Дима. Удивительно, но те послушались и, бросив лодку, исчезли из поля зрения. Лейтенант не сомневался, что дальше пышного куста дикой розы они не ушли, но и на том спасибо. Все равно через минуту о происходящем узнает весь поселок – из соседних окон уже высовывались любопытствующие. – Гражданин, э-э… – попытался взять инициативу в свои руки молчавший до сих пор майор. – Велейкин, – подсказал Дима. – Велейкин. Расскажите, где вы взяли лодку? – Какую? – буркнул трезвеющий на глазах Митрич. – Вот эту! – рявкнул Дима. – А, так эт самое. Моя она. – Давно? – спросил майор. – Вы не слушайте этого городского! Он ее у меня украл! А я назад забрал! – возмущенно затараторил Митрич, брызгая слюной из щербатого рта. – Где ты лодку взял, Митрич? – ласково спросил Дима. – Где нашел? Когда? – Так десятого дня, кажись, не помню. Рыбу ловил, смотрю, у берега в камышах застряло чего-то. Я погреб – а там она, родимая, только сдулася из-за дырки и наполовину потопла… Я ее из камышей выволок на берег, в ней тина да вода, на свою не затащить было, и уплыл. Думал, посуху приду заберу. Это недалеко было, чуть выше больнички брошенной. Место я заприметил верно… – А что потом? – А что потом? – переспросил Митрич, почесав тощий живот под растянутой майкой неопределенного цвета. – Пришел домой, выпил маленько с устатку. Мне же не тридцать, как тебе, тяжести-то волохать… Ну и сморило меня. А утром прихожу – нет лодки! Как померещилась! – А как же вы, гражданин Велейкин, снова ее обнаружили? – Чего там обнаруживать? – махнул рукой Митрич. – Через три дня на реке и увидал этого жирдяя. Он и заклеить успел, и надуть, и мотор к ней присобачил! А только моя она! Зря, что ли, я ее на берег вытягивал, живот надсаживал? – Значит, ты проследил за Ильинским, узнал, где он держит лодку, и украл ее прямо с участка? – Не украл! – запальчиво возразил Митрич, по-бабьи взвизгнув. – Свое забрал! – Понятно. Ты скажи, в лодке ничего не было, когда ты ее из реки вытаскивал? – Ничего. Весла да полки. Дима вздохнул. – Собирайся. – Куда? Я же все сказал! Моя она! – покачнулся старик. – Место покажешь, где ее нашел. – Когда точно это произошло? – спросил майор. – Да не помню! Тут столько всего было… В ночь суетился народ, поиски-шмоиски, спать – не уснул, так с утра и пошел порыбачить… Дима и Шонкин переглянулись. «Интересно, он подумал о том же, о чем и я?» – мелькнуло у лейтенанта в голове. – А как же лодка? – внезапно спросил Митрич.