– Эй, – Саня толкнула Лёху, когда они в последний момент выскочили из автобуса. – Хьюстон, у нас проблемы. – Чего? – Вот этот, видишь? Я видела его, он связан с ними… ну, знакомая показывала, та самая… – зашептала Саня: на остановке их поджидал манекен. А что еще ей было врать? – Девушка, не бойтесь, – хрипло гоготнул Лёха. – В дом заходим вместе, там вроде домофон был… только ты в квартиру не ходи, на этаже подождешь. Я друг семьи, всё такое… А вместе он нам ничего не сделает, – Лёха уверенно хлопнул себя по бицепсу. Пожалуй, даже слишком уверенно. Они шли по снежной вселенной, похожей на гигантский сливочный торт. Манекен вроде бы куда-то делся. Очень не хотелось думать про плохое, хотелось плюхаться в сугробы, визжать, беситься, дуреть со снежками, и вообще – взять всё от зимы. Саня и брала… не всё, может быть, но хоть немножко, для приличия. Лёха уже получил от нее: спина у него широкая, как бигборд, туда грех не попасть. Саня метила, правда, в окорок, но девочковое тело сильно проигрывало в меткости (и это был первый его серьезный минус). Зато оно уверенно выигрывало в юркости, вертлявости и так далее: поймать ее Лёхе, может, и удавалось, но Саня выскальзывала из любой мертвой хватки, как намыленная, еще и наподдать успевала, так что Лёха железно оставался в минусе, а от его снежков Саня уворачивалась в последний момент, и они все летели мимо, кроме трех или четырех. Или пяти… Лёха уже бывал здесь, но беситься и одновременно искать дорогу – дело нелегкое, особенно когда столько снега. Они уже набрали его полные ботинки и рукава, и Саня чувствовала себя горячим беляшом с холодной начинкой (так бывает, если греть в микроволновке). Они уже второй раз повернули обратно, пытаясь найти в паутине одинаковых улиц Родославную, и на ней – №14В. И как люди жили раньше без гугла, думала Саня, глядя в айфон, который пытался убедить ее, что она идет по соседней ул. Мужества… Наконец этот неуловимый №14В нашелся – почему-то между 22А и 18/9, – и оказался их братом-близнецом, только у входа зеркалилась витрина «МАГ» («А» отпало, а «ЗИН» покоцалось и завалилось снегом). Половина парадных зияли нараспашку – входи кто хочешь, хоть по-маленькому, хоть по-большому, сказал Лёшик, сунув нос в одно из них. Но на их двери красовался домофон. Ура, подумала Саня и осмотрелась. Никого. Ну, кроме них с Лёшиком. Да собачьего носа в заборе, да кота на подоконнике, да ворон в снегу… Может, тот манекен случайно встретился? Он сам по себе, мы сами по себе… – Поняла, да? – командовал Лёшик, когда они поднялись на пятый этаж. – Стоишь тут, – он ткнул в мусоропровод, – ждешь меня. Если что, колотишься в дверь, не глухой, открою. Поняла меня?.. Всё, пошел. – Что ты хоть скажешь им? – крикнула Саня вдогонку. – А, не придумал еще… В общем, пошел я. – Пошел ты… Мусоропровод вонял. Она дождалась, пока впустят Лёшика, и отошла подальше. Постояла, пытаясь не думать про Янину маму. Потом дала рукам сделать то, к чему Саня-наблюдатель уже привык: достать косметичку, и из нее – зеркальце. Нестрашное, родное (вначале у нее были опасения, но на втором миллионе заглядываний пропали). Там была картина, требующая немедленной реставрации. Саня изучала ее, критически прищурив левый глаз, подведенный на четыре микрона меньше, чем того требовало совершенство… *** Курлыкнул домофон. Дверь пискнула и захлопнулась. Саня застыла с зеркальцем в левой руке и карандашом в правой. Потом отбежала куда потемней и снова застыла, прислушиваясь к шагам, выстукивавшим где-то внизу, на невидимых пролетах невидимых этажей. Ближе, ближе… Гулкие, тяжелые, будто железные; ровные, уверенные, медленные, чеканные, странные, какие-то очень-очень странные… манекенные, в ужасе поняла Саня и заметалась, – манекенные ненастоящие шаги близились, не сворачивая ни к каким дверям, прямо к ней, к ее последнему пятому этажу… Проглотив визг, она подлетела к той самой квартире и до упора вдавила звонок. Ближе, ближе… Саня скулила, уткнувшись лбом в обивку двери, и когда ей открыли – рухнула вовнутрь, набив синяк обо что-то, кажется, об Лёху… – Чё толкаешься, – буркнул тот. – Чё ты вообще сюда… Он увидел ее лицо и скривился. – Там что-то… да? А я… в общем, нифига мне… – Здравствуй, Саня, – сказала Янина мама. Ее голос дрожал. – И ты к нам? Чего вы все сюда? Чего вам всем от нас надо?.. И вдруг что-то произошло. Саня выпрямилась, тряхнула кудрями и начала, забыв про шаги: – Извините за беспокойство! Лёшик должен был договориться… он, наверно, объяснил уже вам? Лёш, ты объяснил уже?.. В общем, они с Яной поменялись оперативками в ноутах. Ну, для теста, – врала она уверенно, будто ей кто-то диктовал. – И Янина оказалась глючная, как все мы, в общем, и подозревали. И теперь Лёше трудно работать. Можно, пожалуйста, он поменяет их обратно? А то трудно работать… Янина мама молчала. Саня опустила взгляд. – Делайте что хотите, – услышала она удаляющийся голос. – Хоть весь дом выносите… – донеслось из кухни. – Ты чё грузишь вообще? – зашипел ей Лёха. – Какая оперативка, какой тест?.. Саня наступила ему на ногу: – Придумай другой повод залезть в чужой ноут и добыть что надо! А потом критикуй! – Ну ты и ге-ений… – вытаращился Лёха. – Не, – придержал он Саню, которая хотела пройти к кухне. – Низя. Наследишь, мне уже влетело… Саня осталась на половике. Разуваться? Ждать?.. Что делать?.. В общем и в целом всё было плохо. Всё было плохо и неправильно. Всё было так плохо и неправильно, что горло вдруг стало бетонным, и страшно хотелось заорать по-дурному, чтобы выкричать бетон. Пытаясь сглотнуть, Саня повернулась к зеркалу, прикрытому черным, и зачем-то откинула край этого черного… И отпрыгнула, глядя овальными глазами на Лёху. Тот не смотрел на нее: к ним вышел худой мужчина (наверно, Янин папа, Саня никогда его раньше не видела) и вынес ноут. Молча. – Эээ… ой, спасибо огромное… мы быстро, мы… – захрипела Саня, прочищая бетонное горло. – А… отвертки у вас, случайно… – У меня, – Лёха достал из кармана складной нож. – Вот. Саня вертела его в руках, пытаясь понять, причем тут отвертка. Лёха хмыкнул, отобрал, сделал, как надо, сунул обратно Сане, и та ткнула в шуруп, попав со второго раза. Худой мужчина пялился на них, скрестив руки и не говоря ни слова. Саню не слушалась ни отвертка, ни всё остальное, и она десять раз уронила шурупы и крышку. «Надо отвернуться как-то, он же увидит, что я не то снимаю…» Но тот вдруг ушел обратно, и Саня трясущимися руками вытащила шлейф. – Теперь давай свой, – она хотела взять Лёхин ноут, но Лёха отнял у нее отвертку и взялся сам. У него это вышло вдвое быстрее… или так показалось потому, что никто не стоял и не смотрел? Саня быстро вставила его диск на новое место. Худой мужчина вернулся. – Всё, мы уже… спасибо огромное… – она рывком встала, выронив порцию шурупов. – Вот, спасибо… – и протянула ему незакрученный ноут. Почему-то она не могла не отдать его прямо сейчас. – Мы пойдем тогда… еще раз спасибо огромное… – А… – начал Лёха. Саня хлопнула себя по карману, где лежал Янин диск: – Всё тут, потом вставишь. До свиданья!.. Худой мужчина не ответил. Может, немой? (Хоть она и знала откуда-то, что нет.) Он открыл им, Саня юркнула в коридор, опять попрощалась, ей опять не ответили… И только когда щелкнул замок, она вспомнила про шаги. – Лёш, – севшим голосом сказала Саня. – Тут, по-моему… Глянь… осторожно… – Никого, – доложил Лёшик, осмотрев лестницу. – А кто был-то? Он стал спускаться. Саня топала за ним. Чего она переполошилась, в самом деле? Шаги и шаги. Просто шел кто-то на свой верхний этаж, и всё. Тут же люди живут, не только Янины родители. Проще надо быть, проще, – внушала она себе. – Силы экономить, нервы, и поменьше всякой фигни думать, и… – СТОЯТЬ!!! На выходе была снежная белизна. И в ней два силуэта. Один из них что-то направил на отчаянно матерящегося Лёху – НЕ ДВИГАТЬСЯ!!! – и стал отходить, не опуская руки. У другого уже был Лёхин ноут. Лёха надрывно орал: – Уроды!.. Я всё понял!.. Это ты подстроила, да?.. Твои дружки, да?.. Чтоб ноут отжать?.. Саня безнадежно зависла. У нее тормозило всё – видюха, оперативка, процессор и прочее. Надо бы куда-то деться, выпрыгнуть из этого адского ада, и Саня шагнула к витрине. Дико хотелось впаяться туда башкой, кирдыкнуться со всей дури, чтоб с хрустом и наверняка… Но она не кирдыкнулась. – Глянь! – орала она, ухватив Лёху за рукав. – Заткнись и смотри! Смотри, я сказала! Сюда смотри, не на меня! – и Лёха пялился в витрину, продолжая материться. – Да тихо ты!.. Видишь? А теперь туда! – Саня резко развернула его лицом ко двору. Манекены отошли метров на пятнадцать; один из них предостерегающе поднял пистолет. – И сюда, – она снова развернула его к витрине. – Смотри! Видишь? Их нет! Видишь? Не отражаются! Видишь?!.. Лёха переводил взгляд с витрины на Саню и обратно. И вдруг застыл. Рывком обернулся. Манекены еще были во дворе. Он завертелся волчком, перекидывая взгляд с них на витрину и обратно, пока те не скрылись за углом.