– Эээ… а… а Яна… – хрипло затянул Саня. – Яна сейчас не может подойти. – А… а кто это? (блин, невежливо же!) – Это ее мама. С кем имею честь? – А-а… здрасьте. Это Саня… ну, заходил к вам, то есть к Яне в понедельник… – Здравствуй, Саня. Что передать Яне? – Эээ… Передайте, чтобы перезвонила или вышла в мессендж… (хотя не перезвонит и не выйдет же!) …или нет. Передайте, что я буду ее ждать у вашего дома, когда она пойдет в школу, ладно? – Она не пойдет в школу. – Ну… Можете тогда, пожалуйста, передать, чтоб она просто вышла в… (Саня глянул на часы) …в десять во двор? Пожалуйста!.. – Хорошо, я передам. До свиданья. – До свиданья… Он отнял телефон от уха и услышал скрежет ключей в двери. Юля?.. Блин, это же супер, это же рассказать ей сейчас – и она всё поймет, она же… Но это был папа. Мятый, остроносый, будто его наточили там, в командировке. И усталый, даже старше стал. – О, Сань, – кивнул он, не глядя. – Здоров, мужик. Подавив досаду, Саня подошел к нему. – Ты чё такой смурной? – спросил он, как папа спрашивал самого Саню. – Смурной? – скривился папа. – Эт ты в точку, мужик. Пожрать есть, не знаешь? Юля что-то там делала? – Однозначно. Ищите в холодильнике и обрящете. – Обрящем… что? О, вижу – курочка, райская птичка, наше всё… – Ты чё в ботинках, пап, – сказал Саня, идя за ним на кухню. – Мама увидит и убьет. Расстреляет в упор. – «В ботинках, в ботинках…» – Папа посмотрел на него. «Как Яна смотрела», царапнуло Саню. – Знаешь хоть, что творится? – Ну… Силы мировой тьмы сплотились против сил мирового света? – Ты новости читаешь вообще? – Эээ… – Саня вспомнил, что со вчерашнего утра не выходил никуда, кроме мессенджера. – В основном в туалете, когда не идёт. А что? – Так. Ну слушай тогда, – папа отставил курицу. – Вот у тебя, допустим, есть твое время. Личное, неприкосновенное. И пространство тоже. Твоя комната, ноут, телефон. Ты можешь заполнять его чем хочешь. – Порнушкой, например. – Хм. Помнишь, как я в день твоего двенадцатилетия отключил parental control? Просто мне будет обидно, и всё, – что мой сын без мозгов и смотрит всякое фуфло. Значит, плохо рассказал ему, что к чему. Значит, сам без мозгов. Но не в этом дело… А теперь представь, – папа с силой воткнул вилку в холодную курятину, – представь, что ситуация изменилась. Что у тебя теперь есть обязанность: смотреть ролики, где говорится, как надо любить нас с Юлей. Как ты должен быть нам благодарен, что мы тебя кормим, одеваем, даем жить у себя в квартире, не выгоняем на улицу и даже готовы вникать в какие-то твои проблемы, хоть они и твои. Ну, как на ютубе, знаешь – включил фильм, а тут реклама, и пока не отсмотришь эти долбанные десять секунд про банк «Шухер-Мухер» – кина не будет. Только с тем отличием, что теперь мы тебя кормим, одеваем и тэ дэ и тэ пэ в строгой зависимости от того, сколько ты смотрел этих роликов. Не посмотрел один – без завтрака. Два – без ужина. Вообще ничего не посмотрел – выметайся к чертовой матери. Мало того: просто включить и отвернуть морду не прокатит. Мы поставим камеры наблюдения, которые будут следить, с каким рвением и любовию ты вникаешь в глубокий смысл этих роликов. Иначе есть риск, – кричал папа (он уже давно кричал), – что ты больше полюбишь других родителей, чем нас. Например, Лёхиных. Решишь, что они самые крутые, а не мы, и уйдешь к ним жить. Предашь свой род. Саня слушал, хлопая глазами. – Это что за наезды вообще, – сказал он наконец. – Это не наезды, – папа взял потише. – То есть да, наезды. Только не на тебя, а… на всех нас. Сегодня принимают закон о верности. – Что за закон? – А вот тот самый. Каждый гражданин теперь обязан будет смотреть ролики о том, какое у нас мудрое правительство, как оно о нас заботится, кормит-одевает и всё такое. И за это ему будут начисляться баллы. Весь сервис постепенно хотят перевести на эти баллы, вплоть до еды. Не посмотрел ролик – в метро не пустят. Не посмотрел двадцать – батон не продадут. Вообще ничего не смотришь – пошел нафиг из страны. Карточки будут специальные, с чипом, где все твои баллы. Потерял – плати тысячи или десятки тысяч. Второй раз потерял – вдвое больше плати. Без усердия смотришь, без любви – минус балл. Или минус десять. Или сто. – Офигеть, – сказал Саня. Это и правда было офигеть. А ведь мелькало что-то такое, он видел. И тут же убирал с глаз долой. Политика и реклама… чем раньше выкинешь их с экрана и из башки – тем лучше. Они ведь такие, чего уж там. – А как проверять будут… ну, про усердие? – Это и мне до конца не понятно, – папа снова взял тише. – Софт разработали особый, который с фронт-камерой работает, но по идее его можно снести или переписать, ежели умеючи. Или камеру покоцать. Правда, за это тоже санкции, но… замкнуть цепь тотального контроля, как они хотят, не получится. Слишком много нюансов… – Пап, – сказал Саня. – А зачем это всё? – Как зачем, – усмехнулся папа. – А вдруг возьмешь и предашь самое святое? Враг-то не дремлет, а?.. Они помолчали. Было непонятно, что говорить. – Ладно, пап, – засуетился вдруг Саня. Без двадцати десять, блин!.. – Мне в школу… – Чего так рано? – Та… мероприятия всякие… малышам помогать… – Малышам – это хорошо… Ладно, погрызу вот это пернатое, и тоже на пикет. Надо же что-то делать. У нас уже восемь арестов… Не ходи, кстати, в город, сиди в своей школе. Сегодня всё может быть… Чего я соврал папе, думал Саня, прыгая через лужи. Мог бы спокойно сказать, куда иду. Он бы понял, пожелал удачи… Трусло дурацкое, – ругал он себя и прыгал еще дальше. Вокруг было, как всегда: шумно, мокро и суетливо. Или нет, не как всегда. Что-то было такое в звуках и движениях – будто машины рычали в намордниках и ехали, оглядываясь на каждом шагу. И люди ходили не ровным темпом, а быстрее-медленней, как на подвисшем видео. Огромный слякотный город, казалось, накрыли подушкой, и он продолжал суетиться по инерции, хоть воздух уже был на исходе. Какой-то скрытой антенной, работавшей в фоновом режиме, Саня ловил сигналы тревоги и не замечал их – у него и своих причин хватало тревожиться. На ул. Железных Ветеранов он опять наткнулся на шествие манекенов, такое же, как в понедельник, только без факелов. Они снова кричали вытянутыми ртами те же кричалки, и теперь Саня как-то сразу разобрал – «вер-ность!» Другая начиналась, похоже, словом «смерть», а кому – он не понял и не вслушивался. Надо было как-то обойти, обогнуть крикунов, потому что их много было – всю улицу затолпили, до самой развилки. Подземный переход, вспомнил Саня. Вот он когда пригодился, – так-то перемахнул через ограду, и всё. Ругая манекенов словами, которые Саня крайне редко произносил вслух, он нырнул в переход, дрожавший от топота сотен ног, и выскочил у киоска «ЕвроБлин». Отсюда было уже совсем близко. К Яниному дому Саня подбежал в 9.53. Глянув на телефон, замедлил ход, – и вовремя: под парадным ошивался Лёха. Вот трындец. Вот трындылядский трындец трынцович. И что теперь? В онлайне Яны не было. Помедлив, он снова набрал ее. – Слушаю, – ответил всё тот же чужой голос. – Эээ… здрасьте еще раз, это Саня опять… – Я передала Яне. Она выйдет. Что-то еще? – Эээ… а можете… у меня тут накладочка… а можете передать, – лихорадочно соображал Саня, – чтобы она вышла к… к «Жуй-Маркету»? Ну, вот тут на проспекте, через дорогу… – Не уверена, что Яна согласится. Но передам. Всего хорошего. Не пойдет же она с ним дотуда, думал Саня, разглядывая Лёху из-за гаража. Тот был какой-то не такой – сутулый, руки висят… А пойдет – так и нафиг. Не о чем тогда говорить. Это будет тест, кивал он сам себе, радуясь своей изобретательности. Пусть отшивает его, если хочет говорить со мной. Если и правда хочет… Он замер: вышла Яна. Лёха подбежал к ней, стал что-то говорить. Минуту или вечность они стояли, а Саня вдавливался в ледяную стену, будто хотел завалить гараж. Потом Яна сделала несколько шагов в сторону. Лёха шел за ней, пытаясь схватить за руку, Яна выдернула и зашагала, не оборачиваясь, к проспекту. Лёха что-то крикнул, размахивая руками, потом неуверенно потопал следом. Отшила, не верил себе Саня. Идёт ко мне… И этот увязался. Надо скорее туда, к «Жуй-Маркету», вот только… с этим что делать? А, ничего не делать, решил он и, пригнувшись, забежал за соседний дом. Пусть смотрит. Пусть видит и знает, кому она доверяет на самом деле. Всё равно я его близко не подпущу. К проспекту они с Лёхой вышли одновременно, с разных сторон дома. Лёха сразу увидел Саню – там негде было прятаться, – и замедлил шаг. У Сани скребануло в глотке. Яна переходила дорогу: дошла до середины и ждала следующего светофора, которых здесь было два разных, по одному на каждую полосу. Надо было догнать ее раньше Лёхи. У того преимущество: он стоял прямо у светофора. Идти к нему – нарваться на драку и всё испортить. И тут Саня снова вспомнил про подземный переход. Тот был левее метрах в ста, но ничего, Саня отлично бегает, а Лёха не побежит за ним, у него есть цель. Светофор показывал 54 секунды. 53, 52, 51… Вдохнув поглубже, Саня рванул к переходу. Никогда он, наверно, не бежал так быстро. Дома-ящики мелькали, как во сне, и до перехода Саня добежал, когда группа людей на светофоре (он видел ее боковым зрением) еще стояла посреди проспекта. Влетев в тоннель, такой же, как тот, и даже с таким же «ЕвроБлином» у входа, Саня чуть притормозил: всё-таки было темно. Темно и мутно, и воняло, как в сортире. И то ли от этой мути, то ли от чего еще ему вдруг почудился крик, как в «Начале», только далекий, свозь бетон и темноту. Почему-то безумно перепугавшись, Саня ускорил бег и выбежал в свинцовый свет той стороны. «Жуй-Маркет» ближе ко мне, успею, думал он на бегу, когда уже видел огненный столб и бежал дальше, не понимая, что это и зачем. Потом замедлил бег.