— Точно. Задавайте свой вопрос. — Ваш брат сказал правду? Насчет того, что ваши родители были счастливы? Ее улыбка слегка померкла. Ребекка села на кровать и уставилась небесно-голубыми глазами в пол. — Счастливы? Я бы не сказала. Скорее довольны. Удовлетворены. Не всякие отношения строятся на страсти. — Мать сама вам призналась? — спросила я. — Это уже два вопроса, Уилл. — Сделайте одолжение. Она запустила пальцы ног в пышный ковер. — Так говорил отец. Сказал, что можно строить жизнь на фундаменте идеалов, но остальное здание состоит из компромиссов. — Тяжело жить с такими взглядами. — Отец был тяжелым человеком. И не… не сентиментальным. Это уж точно. Любой, кому удалось сохранить процветающую компанию в годы после Великой депрессии, имеет нечто общее с головорезами. Даже весьма много общего, если верить газетным статьям про «стальное сердце» Ала Коллинза. Хотя это как-то не вяжется с человеком, сунувшим себе в рот ствол. — Думаете, он и впрямь покончил с собой? Она вздернула голову. В ее глазах сверкало пламя. Но не полыхающая ярость, как у брата, а нечто иное. — Да, — без колебаний ответила Ребекка. — И вас это не удивило? — спросила я. — Судя по тому, что писали газеты, это случилось безо всякой причины. Не знаю, что происходило в ее голове, пока она подбирала ответ, но я бы дорого заплатила, чтобы посмотреть на такой спектакль. — Да, удивило, — наконец сказала она. — Он не из таких людей. — Но вы не считаете, что его убили. — Да. Не считаю, — заявила она с полной уверенностью — или, во всяком случае, хорошо изобразила уверенность. — Боюсь, что мне все-таки пора пойти в душ и одеться. Ваше время истекло. Ребекка встала и мягко, но настойчиво повела меня к двери. Когда я уже перешагнула через порог, она сказала: — Могу и я задать вопрос, мисс Паркер? — Конечно. — Вы танцуете? — Я… э-э-э… Что? — брякнула я. — В смысле, да, танцую. — Прекрасно. И она закрыла дверь прямо перед моим носом. Глава 7 Я простояла перед закрытой дверью целых тридцать секунд, пытаясь прийти в себя. Не знаю, что сбило меня с толку больше — вопрос про танцы или уверенность в том, что в чем-то она солгала. Просто я не знала точно в чем. Я вернулась в кабинет, сдернула со стен ткань и полтора часа тщательно обыскивала комнату. То есть перетрясла каждую книгу с полок и отвинтила перочинным ножом электрические розетки в поисках тайников, проверила все доски паркета и каждый дюйм стола. Ничегошеньки. Точнее, куча всего, только не относящегося к делу. Между страницами книг я нашла пару сотен бумажек, в основном счета из книжных магазинов. Обнаружила отозванные банковские чеки и несколько безобидных документов компании. Пару десятков записок с покупками, много пыли и сигарету в глубине ящика стола, которую мистер Коллинз, вероятно, припас на черный день. Никаких откровений. Я была разочарована, но не удивлена. Во время таких обысков редко можно найти ключевую улику. Я убедилась, что решетка на единственном окне крепка, а щели на раме закрашены. Исключив проникновение грабителя через окно, я с помощью набора отмычек пятнадцать минут ковырялась в замке, пытаясь отпереть его снаружи. Без толку. Дверь отпиралась только изнутри. Но все же я нашла кое-что интересное, хотя вряд ли это можно назвать уликой. Семейную фотографию в рамке, стоящую на книжной полке. На ней Ал Коллинз сидел на главной лестнице особняка. Выглядел он мрачным и холодным, в точности как в газетах — широкий лоб с залысинами и аккуратные усы над тонкими губами, словно прорезанными бритвой. На коленях он держал улыбающегося карапуза — видимо, Ребекку, хотя непохоже, чтобы ему это доставляло удовольствие. Рядом сидела Абигейл, пытаясь успокоить вопящего Рэндольфа. На ступень выше сидел еще один мужчина, моложе Алистера, но ненамного, весьма привлекательный и полная противоположность Коллинзу. Только через несколько секунд я поняла, что смотрю на молодого Харрисона Уоллеса. Годы его не пощадили, но в прежние времена он выглядел красавцем-мачо. Он наклонился между мужем и женой, пытаясь помочь Абигейл утихомирить Рэндольфа, и оказался очень близко к ней. Из всех людей на фотографии, включая младенцев, он улыбался шире всех. Харри и Абигейл. Интересная мысль. Возможно, компаньоны делили Абигейл не только в качестве секретарши? Да и близнецы не сильно напоминали отца. Хотя и на дядю Харри тоже не были похожи. И все-таки есть над чем подумать. Рэндольфа, Ребекку (надо все-таки называть ее Беккой), Уоллеса и мисс Пентикост я обнаружила внизу, в гостиной. Рэндольф опять бушевал. — Я не говорю, что бизнесменам можно наплевать на моральные принципы, но в конце-то концов! Шла война. Аморально с нашей стороны было бы не обеспечить солдат оружием, — объявил он. Нетрудно было разглядеть в привлекательном лице Рэндольфа того капризного младенца. — А ваша мать этого не одобряла? — спросила мисс Пентикост. — Она сказала, что у нас руки в крови погибших от наших бомб. — Хотя раньше ее это не особенно беспокоило, — вставил Уоллес. — Пока она не связалась с этой гадалкой. А ведь мы говорим о миллионах. Даже больше, если учесть цену акций компании. Пока Уоллес неистовствовал, мисс Пентикост бросила взгляд на меня. Я ответила тем же, что означало: я еще не закончила вынюхивать все, что можно узнать. Я прошла через «скромный бальный зал» на кухню. И обнаружила там приземистую женщину лет пятидесяти, в фартуке. Она присматривала за тремя булькающими кастрюлями и за печкой, из которой пахло так, как будто там готовилась целая корова. Я вежливо покашляла, и она обернулась, заметив, что я вторглась в ее королевство. — Чем могу помочь? — спросила она с ирландским акцентом. — Я Уиллоджин Паркер, помощница Лилиан Пентикост. Обычно судейским чиновникам и женщинам в возрасте я называлась полным именем, так для них привычней. — А я Дора, кухарка. Ну, вдруг это неочевидно. — Можно попить чего-нибудь холодного? Может, лимонада? — Кажется, в холодильнике есть пара бутылок. Сейчас проверю. — Не беспокойтесь, — сказала я. — Я и сама могу открыть холодильник. Не отвлекайтесь. А то вдруг в подливке появятся комки. — Нет-нет, этого не случится, — отозвалась она и снова принялась помешивать свое варево. — Кстати, несколько комков все равно никто не заметит. Молодой мистер Коллинз заглатывает все не жуя, мисс Коллинз питается как птичка, а мистер Харри больше не остается на ужин. Но я почти двадцать лет делала подливку для покойного мистера Коллинза, а он любил, чтобы все делалось как следует. Благослови Господь болтливую прислугу! Я сунула голову в холодильник и вытащила бутылку с этикеткой «лимонная шипучка». Открыла ее и отхлебнула. Вкус оказался омерзительным, но когда стоишь с напитком в руке, то вроде как получаешь предлог здесь находиться, и тебя уже труднее вышвырнуть. Я села за столик в углу, где, видимо, едят Дора и Сэнфорд. — Меня устроит любой рецепт, лишь бы подливка получилась вкусной, — сказала я. — Но могу понять людей, которые любят, чтобы все делалось как следует. Он был из таких? Покойный мистер Коллинз? — О да. Он бы не стал тем, кем стал, таким важным человеком, главой компании, если бы пренебрегал мелочами. Она не отрывала взгляда от кастрюль, разве что на мгновение, чтобы повернуться и добавить щепотку того или сего. Миссис Кэмпбелл одобрила бы. — Знали бы вы моего босса! — сказала я. — Вот уж кто и за сотню шагов услышит, когда я делаю опечатку. — Я читала о ней в газетах, — призналась Дора. — Про убийства в Центральном парке. Как ловко она вычислила убийцу! — Да, это были напряженные две недели. — Похоже, она умна. Нюх как у ищейки.