– Кого убивать?! – Ну, этого убийцу. – Вот так сразу?! – А чего тянуть? Десять лет ждала. А он-то все эти годы небось жировал вовсю, ни в чем себе не отказывал. – И как же вы собирались его убивать? – с некоторой оцепенелостью спросил Пафнутьев. – А молотком! – с усмешкой ответила Евдокия Ивановна. – По темечку. Вон тем молоточком. – Она кивнула в сторону подоконника, залитого солнцем. На нем лежал массивный молоток, чуть тронутый ржавчиной. Павлу видно было, что им давно уже никто не пользовался. – Выслежу, подойду сзади в толпе, выну молоточек из сумки и долбану по темечку. Думаю, проломлю ему черепушку. А там уж пусть врачи разбираются, что к чему. – Вы одна хотели идти, без помощников? – осведомился Пафнутьев. – Есть у меня помощники, – сказала женщина, плотно сжала сухие губы, чуть помолчала и добавила: – Только я их назвать вам не могу. – Почему? – простодушно поинтересовался Пафнутьев. – Потому. Это ведь мои помощники, а не ваши. От вас у них неприятности могут быть. Я правильно все понимаю, Павел Николаевич? – В общем-то, да. Не могу ничего возразить. А на суд вы не надеетесь, Евдокия Ивановна? – Нет, не надеюсь. Купят. – Что купят? – Суд. – Кто? – Убийцы. Ведь купили же они этот ваш суд десять лет назад. – А вы не боитесь, что сами можете оказаться на скамье подсудимых? – спросил Пафнутьев, прекрасно понимая слабость и зыбкость своего вопроса. – Нет, Павел Николаевич, нисколько не боюсь. С радостью пойду в любую вашу тюрьму, на какой угодно срок, в камеру к самым страшным злодеям. Моя девочка меня поймет и одобрит. Оттуда головкой кивнет в знак согласия. – Женщина указала корявым пальцем в потолок. – К крутоватым делам вы себя готовите, – озадаченно пробормотал Пафнутьев. – Хочу вам повторить, в любой каземат пойду с радостью, – проговорила Евдокия Ивановна. – Если, конечно, мой молоток меня не подведет. А вам я буду помогать во всем и до конца. Только бы вы сделали свое дело и показали пальцем на убийц. Кроме Светы, у меня в жизни нет ничего и никого. Хотите, я вам этот дом завещаю? Он, конечно, не очень, но участок большой, сад, колодец, рядом река. – Спасибо большое. – Пафнутьев смутился. – Но чуть попозже. Давайте сначала рассмотрим эти снимки. Здесь много групповых. Это все школьные друзья вашей Светы? – Павел вынул из внутреннего кармана пиджака небольшую лупу в медной окантовке. – Думаете, кто-то из них? – Евдокия Ивановна, нам не положено думать раньше времени. – Извините. Да, это все ее школьные снимки. С первого по десятый классы. Все ее одноклассники перебывали в нашем доме, в саду, за этим столом. Почти всех я знаю по именам. Кто-то отсеялся после седьмого класса, кто-то переехал с родителями в другой город. Но в основном класс сохранился до десятого. – А в тот… в последний вечер собрались одноклассники? – Конечно, все свои были. Но и посторонние подтянулись. Кто-то с магнитофоном подошел. Музыка, то да се. Дело молодое, наши девочки заметные были. Нарасхват. А этот самый расхват вон как обернулся. – Драки, потасовки? – спросил Пафнутьев. – Нет, до этого не доходило. Знаете, может, некоторые ребята были из других классов, но опять же соседские, из ближних дворов. – На любого молоток поднимете? – Не задумаюсь ни на миг, Павел Николаевич, – шепотом ответила женщина. – Ни секунды колебаться не буду. Ведь он же враг! Не только мне, но и всем людям. Даже если никого больше не убил, то эту свою охоту в себе носит. Она всегда при нем, никуда не делась. – А может, у него уже детишки малые бегают? – Пусть бегают. А ему хватит. Набегался. – И ваша рука не дрогнет? – уточнил Пафнутьев. – Не дрогнет, Павел Николаевич. Не сомневайтесь. Если где обнаружится трупик с проломленным черепом, с квадратной дырой в темечке, то даже не сомневайтесь – моя работа. – Сурово, – негромко проговорил Пафнутьев. – Сурово?! – Женщина подошла к Пафнутьеву и опустилась перед ним на колени. – Павел Николаевич! А десять лет бессонных ночей? Каково мне было в пустом доме с мертвой девочкой разговаривать, ее платьица перестирывать, во дворе сушить, гладить, в шкафу развешивать? Вдруг вернется однажды! Положите все это на свои весы! Они любой мой грех перевесят, какую угодно вашу статью обесценят! Пафнутьев неловко поднял женщину с колен, усадил на стул, присел рядом. – Простите, Евдокия Ивановна, за скорый, глупый мой суд. Сорвалось словечко. Бывает. Не мне вас судить. Да и не за что. Женщина, не вытирая слез, некоторое время молча смотрела в небольшое окошко. Потом она резким движением ладони смахнула со щек слезы, обернулась к Пафнутьеву, неожиданно улыбнулась и заявила: – Ошибаетесь, Павел Николаевич. А юристу это непростительно. – Боже! – покаянно воскликнул Пафнутьев. – Когда же я успел опростоволоситься?! – Еще не совершенное, только задуманное преступление уже наказуемо. – Виноват. – Пафнутьев горестно покачал головой. – Опять же и орудие преступления у меня уже на изготовке. – Женщина кивнула в сторону молотка, лежащего на подоконнике. – Раскаяние меня не посетило. – Я не уверен даже в том, что оно вам требуется, это самое раскаяние, – пробормотал Пафнутьев, возвращаясь к снимкам, разложенным на столе. – Скажите, Евдокия Ивановна, а вот этот парнишка в форменной курточке… вы не помните, как его зовут? – Этот, говорите? – Женщина попросила у Пафнутьева лупу, долго всматривалась в фотографию, на которой, похоже, поместился весь десятый класс, наконец-то вернула снимок Павлу и сказала: – А я вообще его не помню. Он, наверное, из новеньких, только в десятый класс и пришел. А чем этот парень вас так заинтересовал? – Да ничем особенно. Как-то он чуть в сторонке расположился. А вот этот мальчонка, не очень причесанный, с улыбкой до ушей. Он давно в этом классе? – Пафнутьев сделал отчаянную попытку отвлечь женщину от паренька в форменной курточке. – Нет-нет, раньше я его не видела. Скорее всего, он и в самом деле появился только в десятом классе. – Женщина цепко ухватилась за парнишку в форменной курточке и не позволила Пафнутьеву переключить ее внимание на кого-то другого. – Но я обязательно уточню, – продолжала бормотать Евдокия Ивановна. – Его наверняка помнит кто-то из наших женщин. Эта беда с нашими девочками всех родителей из десятого класса как бы связала, породнила. Я узнаю, что это за странный такой парнишка в белой форменной курточке. От этой обязательности Евдокии Ивановны Пафнутьев едва ли не пришел в ужас. – Евдокия Ивановна, прошу вас, ради бога, не надо ничего узнавать. Я ведь могу обратить свое внимание еще на десяток бывших одноклассников вашей дочери. Так вы что же, поставите на уши весь родительский коллектив?! Женщина молча подошла к окну, подержала в руках довольно массивный, как заметил Пафнутьев, молоток, плотно насаженный на деревянную ручку, потом положила его на прежнее место, вернулась к столу. – Хорошо, Павел Николаевич. Я поняла вас, – заявила она. – Вы не хотите поднимать шум, чтобы не вспугнуть преступника. Это правильно. Я на вашем месте поступила бы точно так же. Не буду ставить на уши весь родительский коллектив. Но узнаю, что это за мальчик такой странный, который на общем снимке оказывается как бы в сторонке, в то время как все остальные жмутся в кучу перед скорым и неизбежным расставанием. Пафнутьев, услышав такое, лишь беспомощно перевел дыхание. Евдокия Ивановна услышала его тяжкий вздох, едва заметно улыбнулась и сказала: – Узнаю – приду, доложу. – А если я попрошу вас этого не делать? – спросил Пафнутьев уже откровенно холодноватым тоном. – Конечно, я послушаюсь. – Так вот, Евдокия Ивановна, не надо искать, выяснять, докладывать. Иначе… – Что иначе, Павел Николаевич? – Иначе вон тот молоток на подоконнике может вам не понадобиться. – Даже так. Ну что ж. Пусть будет по-вашему. Перебирая снимки, оставшиеся на столе, Пафнутьев обнаружил на некоторых из них все того же парнишку. Правда, курточки на нем уже не было. На других фотографиях он был в клетчатой рубашке или в шведке с короткими рукавами. Пафнутьев собрал все эти снимки, показал их хозяйке, сунул в карман пиджака и взглядом спросил у Евдокии Ивановны: «Не возражаете?» Та согласно махнула рукой. Мол, забирайте. – Зайдите к нам дня через три, – на прощание сказал Пафнутьев. – Будут новости? – Как знать. – Павел развел руками. – Павел Николаевич, признайтесь, ради бога, почему вы обратили внимание на того парня в курточке? – Ваша дочка помогла.