17 Они снова сидели в машине. Мелькер и Нильс вполголоса обсуждали, что победили в игре, участвовать в которой разрешается с восемнадцати лет. — Ты же сказала, что у тебя нет мужа, — заявил Тим, сидящий на переднем пассажирском сиденье. — Ну да. — А Юхан? — Юхан просто друг. Иногда можно просто дружить, знаете ли. — Папа говорит, что так не бывает, — сказал Мелькер. — Он говорит, что между людьми противоположного пола всегда существует напряжение. Чарли подняла глаза на зеркало заднего вида и поймала серьезный взгляд Мелькера. «Твой папа ошибается, — хотелось ей сказать. — Он судит о других по себе. Твой папа — самовлюбленный негодяй». — Почему тот дядька был такой вредный? — спросил Тим. — Какой дядька? — спросила Чарли. — Да пьяница какой-то. Подошел к нам, когда мы играли, — ответил Мелькер. — Но почему он говорил такие ужасные вещи про папу? — продолжал Тим. — Кто это был? И что он сказал? — Я не знаю, как его зовут, — ответил Тим. — Но он сказал… Его тут же прервал Мелькер. — Не обращай внимания на алкашей, Тим. Они несут всякий бред. — Но… — Они несут всякий бред, — повторил Мелькер. — Это был алкаш, — продолжал он, глядя на Чарли. — Не знаю, как его зовут, но, думаю, ты в курсе, о чем шла речь. Чарли кивнула и сказала, что надо было позвать ее. — От этого стало бы еще хуже, — возразил Мелькер. — Лучше всего не обращать внимания. — Иногда лучше ответить, — сказала Чарли. Мелькер пожал плечами. — Ты едешь не туда, — сказал Нильс. — Я только заберу у знакомого одну вещь, — пояснила Чарли. Микке жил в голубом таунхаусе, видимо, построенном после того, как Чарли уехала из Гюльспонга, — она понятия не имела о его существовании. Должно быть, Микке увидел, как она подъезжает, потому что распахнул дверь еще до того, как Чарли позвонила. — Я так и думал, — воскликнул он. — Так и знал, что ты не сможешь удержаться. Заходи. Он распахнул дверь. — Могу угостить вином. — У меня мальчишки в машине, — ответила Чарли и кивнула головой в сторону дороги. — Так у тебя для меня что-то есть? — Само собой. Микке удалился в дом, и Чарли подумала, что это странно — что он пьет один в понедельник. Летом у нее не сложилось впечатления, чтобы у него были проблемы с алкоголем. Но, возможно, случилось что-то, из-за чего сейчас руки у него потянулись к бутылке. На заднем фоне звучали металлические синтезированные звуки, имитирующие тасование и раздачу карт в компьютере. Микке вернулся с зеленой папкой в руках. Когда она потянулась за ней, он отвел руку, Чарли пришлось сдержаться, чтобы не прокомментировать, как все это предсказуемо. — Мне что, нельзя даже спросить, зачем тебе это? — проговорил Микке. — А что я получу взамен, в смысле — за услугу? Больше он ничего не успел произнести, потому что Чарли вырвала у него из рук папку. — Можешь быть совершен спокоен, — сказала она. — Я никому не расскажу, как ты совершил должностное нарушение и взял домой материалы, для ознакомления с которыми требуется специальное разрешение. Буду молчать об этом. — Проклятье, я и сам еще не успел прочитать, — буркнул Микке. Он длинно выругался ей вслед, когда она развернулась и пошла к машине. — Я решила для себя, что я всего этого не слышала, — сказала Чарли. — Большое спасибо за помощь. Уже сидя в машине, она подумала, как все это странно — странно и совершенно необдуманно со стороны Микке взять эту папку домой. На самом деле он рисковал потерять все, и у него не было никаких причин проявлять доброту к Чарли. Ни для кого не секрет, что они не сошлись характерами. Но сейчас материалы следствия по делу об исчезновении Франчески Мильд лежат у нее в сумке, и больше всего на свете ей хотелось бы накинуться на них. Однако с этим придется подождать до того момента, как она останется одна. 18 Чарли лежала в провале посреди двуспальной кровати Сюзанны, а с каждой стороны к ней привалилось по взлохмаченному мальчику. От тепла их тел в детских пижамках ей самой стало спокойно и уютно. Они читали «Маленького принца». Книга была невероятно длинная, но Тим и Том наперебой рассказали ей, как папа читал им ее, пока они не засыпали, и Чарли твердо решила сделать то же самое. Вскоре она поняла, что это займет очень много времени, поскольку мальчики постоянно прерывали ее вопросами и собственными маленькими рассказами. Вскоре она добралась до того места, которое сама очень любила в детстве — о любви принца к закатам, о том, как он однажды наблюдал закат солнца сорок три раза подряд. — Не бывает! — заявил Тим. — Очень даже бывает, — возразил Том. — Это же на другой планете, болван, там все не так, как у нас. — Не называй меня болваном, писун несчастный, — рассердился Тим и сел. — Если вы будете ссориться, я перестану читать, — сказала Чарли. Оба смолкли, и Чарли продолжала: «Знаешь, когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце…»[8] — Я хочу, — сказал Том, — чтобы мама поскорее снова стала веселая. Он потер у себя под глазом. — Мы будем стараться, — продолжал он, и его брат серьезно кивнул. — Не будем оставлять грязь, бегать и кричать, и гоняться друг за другом по дому. Чарли почувствовала ком в горле. Слишком хорошо было ей знакомо это чувство вины. Она вспомнила тетеньку из социальной службы, присевшую перед ней на колени, чтобы встретиться глазами. «Посмотри на меня, Чарли, подними глаза. Послушай меня внимательно. Ты не виновата, что твоя мама грустит. Ты. Не. Виновата». Теперь она попыталась донести ту же мысль до сыновей Сюзанны. — А кто тогда виноват? — спросил Том. — Никто, — ответила Чарли. — Но если мы не виноваты, — заявил Том, — почему тогда она на нас сердится? — Люди, которым грустно, иногда сердятся. Но на самом деле она сердится не на вас. Она вас любит. — А ты откуда знаешь? — спросил Тим. Чарли ответила, что она лучшая подруга Сюзанны, а лучшие подруги такое всегда знают. — Во сколько завтра приедет папа? — спросил Тим. — Точно не знаю, — ответила Чарли. — Но ведь он приедет? — Думаю, да. — Почему он от нас уехал? — спросил Том. — Только потому, что мама обозвала его гребаной скотиной? Чарли покачала головой.