При свете дня на лестнице Сесилия выглядела почти прозрачной. По совету мамы я вышла встречать ее у машины, когда они с папой подъехали и остановились у дома. — Какие красивые львы, — произнесла Сесилия без всякого энтузиазма. — Они весят больше ста килограммов, — ответила я. — Каждый. Сесилия не ответила, но подошла ко мне и чмокнула в щечку в воздухе, словно я была дальней знакомой. — Надо сфотографироваться, — сказал папа. — Когда все в сборе после такого большого перерыва. Он позвал маму. Поначалу она не хотела сниматься, но вскоре сдалась, и папа принес фотоаппарат со штативом и автоспуском. Поставив нас в ряд между львов, он велел нам улыбаться. — Я моргнула, — сказала я. — Не думаю, — ответил папа. — Обычно мы моргаем после того, как сверкнула вспышка. Отличная получится фотография. За обедом все показалось мне таким чинным и безупречным, что у меня возникло острое желание пролить соус на скатерть или разгрызть бокал, как я делала в детстве. Я так устала от пустопорожних разговоров. Черепица на крыше хлева, которая начала осыпаться, участок, грибы. Папа не мог припомнить второй такой грибной осени. Я начала говорить о рододендронах — пожалуй, их действительно следовало бы срезать, тогда фасад нашего дома смотрелся бы более стильно. Когда мама с папой договорились до того, что, может быть, стоит посадить у сторожки привратника живую изгородь из туи, из меня вдруг словно весь воздух вышел. Я откинулась на стуле и посмотрела в потолок. Тогда-то я и увидела пятно. — Сырость, — сказала я, указывая пальцем. — Смотрите, протечка. И разговор перешел на то, насколько серьезно обстоит дело, затронута ли только внешняя часть крыши или влага проникла глубже, дождевая ли вода или прорвало трубу. Мама надеялась, что это случайность и пятно можно просто закрасить. Я же сказала, что надо разобрать крышу и досконально выяснить, откуда все это берется. А то еще, чего доброго, распространится, и в один прекрасный день на нас обрушится потолок. — Ну зачем же так драматично! — вздохнула мама. — Может быть, это шампанское, оставшееся с Нового года — да мало ли что. Сесилия помалкивала. Она вяло посмотрела на пятно и продолжила ковыряться в тарелке. — Как ты, Сесилия? — спросила наконец мама. — У тебя такой бледный вид. — Наверное, ее утомила подготовка к национальным экзаменам, — сказала я. — Они из кого хочешь высосут все соки. Сесилия сделала вид, что не слышала моего комментария, только вздохнула и сказала, что чувствует себя усталой. — Может быть, вы с сестрой пойдете прогуляетесь, пока не стемнело, — предложил папа. — Я очень устала, — ответила Сесилия. — Свежий воздух не повредит, от него чувствуешь себя бодрее, — заявила я, потому что мне и вправду хотелось поговорить с Сесилией наедине. Выйдя, мы долго стояли рядом со львами, разинувшими свои пасти. Ни одна из нас не знала, куда пойти. — Может, спустимся к озеру? — предложила я. Сесилия пожала плечами. Мы пошли к воде. — Что за чертовщина? — спросила Сесилия, указывая на яму. — Это яма. Я тут немного покопала. — А мама с папой это видели? — Да, и я обещала им ее закопать. — Зачем ты вообще взялась копать? — Хотела проверить, как далеко смогу продвинуться. Сесилия бросила на меня недоуменный взгляд. Казалось, она пытается понять, как мы с ней можем быть близкими родственницами. — Что это у тебя? — спросила она, указывая на мой кулон. Я прикрыла его ладонью и ответила, что это обычный кулон. — Можно посмотреть? Сесилия шагнула в мою сторону. Я сделала шаг назад. — Это что, какая-то тайна? Да брось придуриваться. Она протянула руку и быстро схватила кулон. Я хотела отступить, но побоялась, что цепочка порвется. — Откуда у тебя это? — От мамы. Мама мне подарила. — С какой стати? Сесилия уставилась на меня, словно я сказала нечто невероятное. — Потому что я буду учиться на юриста, — ответила я. — Это весы справедливости. Юстиция и все такое. — Я знаю, что он изображает. Просто непонятно, почему… — Почему она подарила его не тебе? — Я этого не сказала. Сесилия перевела взгляд с кулона на меня. — Стало быть, ты собираешься на юридический? Тогда, может быть, тебе стоит поскорее вернуться в школу. — У меня в запасе целый год, — напомнила я ей. Это был мой козырь — что я перескочила через класс и у меня всегда оставался еще год в запасе. — Чтобы поступить на юридический, нужны очень высокие баллы. — Знаю, — ответила я. — Я знаю, что там требуется. — Можно примерить? Сесилия показала на кулон. — Зачем? — Просто хочу примерить. Вздохнув, я расстегнула кулон и протянула его Сесилии. — Тут царапины, — сказала она, повернув весы. — Это буква «i», — объяснила я. — Там написано «fri». — Мама знает, что ты испортила ее кулон? — Он теперь мой, — ответила я. — И я могу делать с ним все, что захочу. Верни мне его, пожалуйста. — Да-да, — ответила Сесилия. — Сейчас. Помоги мне его надеть. Она подняла рукой волосы. Я вздохнула, но сделала, как она сказала. Мы пошли дальше к воде. — Помнишь? — спросила я, указывая на голое дерево. — Ты с него брала почки, которые засовывала себе в уши. — А ты и вправду ничего не забываешь, — проговорила Сесилия и вздохнула. Это не так, я многое забываю, если речь не идет о жутких несправедливостях или о чем-нибудь смешном, а вот эти почки у меня до сих пор иногда вызывают улыбку. Кажется, той весной нам было года четыре-пять, когда Сесилия вдруг перестала реагировать на обращение. Мама и папа подумали, что у нее что-то со слухом, но, когда ее отвели к врачу, выяснилось, что слуховые проходы у нее забиты зелеными почками. — Зачем ты это сделала? — спросила я. — Чтобы не слышать твоего голоса, — ответила Сесилия. — У меня от твоих воплей уши болели. Разве сама не помнишь, как ты орала? — Ты ведь могла взять что-то другое? — Мне было пять лет, — ответила Сесилия. — Наверное, у меня началась паника и я схватила первое, что под руку попалось. Твои вопли чуть не довели до безумия всю семью. — Ты преувеличиваешь.