– Много задают? – Да, задают много, но я справляюсь. – Приятно слышать. – Как там все? – У нас все хорошо! Хочешь поговорить с папой? – Конечно. – Робин? – позвала она, протягивая трубку. Робин отвернулся от холодильника с деланым удивлением. – Это твой сын. Он захлопнул дверцу холодильника и медленно поплелся к жене, якобы нехотя, отчего она нетерпеливо цокнула языком. – Алло? – И сразу же: – Ой, привет, сынок. Довольно громкий голос Дэвида, и Робин ответил: – Мы в порядке. А как у тебя? Опять что-то говорит Дэвид. – Спроси насчет Дня благодарения, – пронзительным шепотом велела Мерси. – А? Что? Твоя мама спрашивает про День благодарения. Бормотание в трубке. – Да я не понял. Хочет знать, приедешь ли ты домой на праздник, полагаю, – усмехнулся Робин, и Мерси, не выдержав, вновь с досадой цокнула языком и выхватила трубку у мужа. – Дэвид? Ты ведь знаешь, что на праздники будет ходить автобус? От колледжа до автовокзала Грейхаунд, в среду перед Днем благодарения. – Да, но мне кажется, нет смысла ехать в такую даль всего на пару дней. – Это не пара дней: среда, четверг, пятница… – Я думал в это время разделаться с работой по истории, – промямлил Дэвид. – А в Балтиморе ты разве не можешь этим заняться? – поинтересовалась Мерси. Робин изучал выражение ее лица. – Ну, здесь библиотека и все такое. – Ясно. – Как там Робби? Она уже научилась ходить? – Ходить? Не знаю. Почти. – Какая трудная работа этот разговор. – Передаю трубку папе. – Она сунула трубку обратно Робину, но тот отодвинулся и протестующе замахал руками. Мерси опять прижала трубку к уху. – Кажется, он уже сказал все, что хотел. – Окей, тогда пока, мам. – Пока, дорогой. Она повесила трубку. – Он не приедет? – спросил Робин. Мерси покачала головой. – Ну, это естественно. У него там друзья, учеба… – Я знаю. – Вообще это очень хорошо. – Я знаю. * * * А вот кто явился на День благодарения, так это Моррис Дрю. Как-то утром Лили заявилась к Мерси прямо в студию – не застав ее дома, как она сказала, – и, едва усевшись на кушетку, тут же объявила, с чем пришла. – Мам, – сказала она, – в этом году я не приду на День благодарения, если нельзя взять с собой Морриса. Не то чтобы совсем неожиданно. Они, конечно, общались по телефону в последние недели – может, и не так часто, как хотелось бы Мерси, но вполне достаточно, чтобы она усвоила, что Лили и Моррис теперь настоящая пара, что БиДжей согласился на развод, как будто ему вообще все равно, а развод Морриса уже в процессе. Сейчас Лили сообщила, что они купили дом с тремя спальнями в Сидаркрофт и переедут туда, как только там поменяют крышу. – Потому и вышло ужасно дешево, – рассказывала она. – Моррис выторговал грандиозную скидку. Он отлично разбирается в таких делах. А как же бедная жена Морриса? И куда денется БиДжей? И что с ребенком? Но спросить Мерси решилась только о малыше. С ребенком все хорошо, равнодушно бросила Лили. (По ней все еще не видно было беременности, но ведь она носила свои обычные бесформенные блузы, так что наверняка не скажешь.) Лили вытащила из кармана полароидное фото: стандартный белый коттедж с навесом над крыльцом. – На будущий год вы сможете прийти на День благодарения к нам, – мечтательно объявила она. – Разве не чудесно? – Да… – Но в этом году мы пока к гостям не готовы. – И сунула фотографию обратно в сумочку. – Я знаю, что ты собираешься сказать. Я в курсе, что папа злится. Вчера он мне сказал по телефону, что на День благодарения я могу прийти только вместе с БиДжеем. Как будто у меня есть такая возможность! БиДжей переехал в Феллс-Пойнт. – Ты разговаривала с папой? – Да, и он сказал, что ты работаешь допоздна. Он что, не передал тебе, что я звонила? – Думаю, не успел, – смутилась Мерси. (Прошлую ночь она провела в студии и сегодня утром впервые не вернулась домой к завтраку.) – Но ты же можешь переубедить его, мам, я знаю, что можешь. Можешь заставить его передумать. Он же вечно называл БиДжея безответственным, помнишь? А Моррис очень ответственный. Он будет настоящим кормильцем семьи и хорошим отцом, он всегда хотел детей. Ты же уговоришь папу разрешить нам прийти на День благодарения? – Ну конечно, я его уговорю, солнышко, – успокоила ее Мерси и произнесла эти слова очень уверенно. Робин ни при каких обстоятельствах не захочет утратить контакт со своей любимой дочерью. Семья для него важнее всего на свете! Потому что слишком большую часть своей молодости он был одинок. – Ему просто нужно, – объяснила она Лили, – чтобы Моррис рассказал о себе чуть больше, наверное. Понимаешь, ты застала папу врасплох. Давай вот как поступим: вы сегодня вечером загляните к нам, мы с тобой оставим мужчин в гостиной, а сами уйдем готовить закуски. И Моррис сможет пока побеседовать с папой, объяснить, что он осознает, какой это для него шок, что он и сам никогда не думал, что так получится, но просто потерял голову, едва тебя увидел, влюбился без памяти, и все. А потом скажет про ребенка: он, мол, понимает, что момент не самый удачный, но он так взволнован, так дорожит тобой и ценит тебя, хочет целиком и полностью посвятить себя тебе… Ну ты понимаешь. Лили горячо закивала: – Да, это он может. Моррис мастак в таких разговорах. Мерси не сомневалась. Жаль только, никак не могла припомнить его лица. В общем, план сработал. Робин сначала сидел с каменной физиономией, даже вообще пытался сбежать на кухню вслед за Мерси и Лили, однако Мерси строго приказала ему остаться в гостиной. И когда женщины вернулись с кофе, Моррис уже объяснял Робину, почему лучше покрывать крышу шифером, а не битумом, а Робин кивал, приговаривая: – Точняк, парень. Ну точно, слушай. В итоге Моррис пришел на День благодарения. Он явился в коричневом костюме и с галстуком, а Лили – в модной блузе для беременных. Элис прочла Лили целую лекцию о естественных родах. Кевин рассказал Моррису и Робину о преимуществах специальных торговых центров. Малышка Робби отказалась сидеть в своем стульчике и ковыляла по столовой, вскинув высоко сжатые кулачки, – осваивала искусство прямохождения. А Мерси сидела во главе стола и улыбалась, улыбалась им всем. * * * На портрете дома Шепардов Мерси решила изобразить холл второго этажа, а точнее, дедовские часы, которые стояли в простенке между двумя дверьми в хозяйские спальни. Откровенно говоря, на часах она остановилась не сразу. Сначала хотела рисовать «будуар» – темный уголок комнаты для рукоделия Эвелин Шепард: видавший виды рундук, оставшийся со времен военной службы Кларенса, разбросанные повсюду лоскутки ткани всех возможных цветов, размеров и рисунков. Но все же ей хватило ума не выбирать дамское помещение в качестве натуры. Часы были массивными, резными, медный маятник тяжело покачивался за прямоугольником толстого стекла, а циферблат из кремового фарфора был увенчан дугой из сверкающих латунных дисков, изображающих разные фазы луны. Кларенс рассказал Мерси, что очень дорожит ими, давая понять, что часы передавались в семье из поколения в поколение. Эвелин же поведала Мерси, что они отыскали часы в антикварном магазине в Нью-Маркете, штат Мэриленд, года полтора назад. Но, похоже, оба не заметили – или просто не хотели замечать, – что слева внизу, ровно над резным орнаментом, каким-то острым предметом были коряво нацарапаны буквы СТМ. Нечего и говорить, что Мерси не упустила этой детали в портрете. Она долго спорила сама с собой, прежде чем показать Шепардам окончательный вариант. Если они попросят убрать буквы, надо ли отказаться? Глупо, конечно, – такая ерунда не стоит возвышенной дискуссии о свободе творчества. Но тем не менее… Она колебалась. И напрасно, как выяснилось. Эвелин Шепард картина понравилась, и Кларенс сказал, что очень мило. Казалось, на нарисованные инициалы они обращали не больше внимания, чем на настоящие.