Она ведь не осуществила своих фантазий, думала Мерси сейчас. По крайней мере, ответственно торчала в Хемпдене, приготовила несчитаные тысячи обедов, каждый божий день драила дом, а на следующий день с утра пораньше точно так же принималась драить тот же самый чертов дом. И сейчас она оглядывалась на то время даже с нежностью, хотя, черт побери, ничуть не желала пережить его вновь. Она ощущала мягкость детских щечек, прижимающихся к ее щеке. Чувствовала тепло детских ладошек, обхватывающих ее ладонь. Слышала потешный «страстный» голосок Лили, распевающей «Мелкий паучок», и кашель болеющего Дэвида. О, а та открытка, что Элис сделала для нее в третьем классе! «Дорогая мамочка, обещай, что ты никогда-никогда-никогда не умрешь». И чудесная безмятежная неделя на озере Дип Крик, их первые семейные каникулы – и на самом деле последние, потому что девочки к тому моменту уже совсем выросли. Как стремительно прошла жизнь, думала Мерси, а казалась бесконечной. Но в целом она неплохо справилась. Ей не в чем себя упрекнуть. И все равно Мерси порой воображала, как живет в каком-нибудь полицейском государстве и идет по мрачной серой улице в гигантской черной шубе. Ее останавливает человек в форме и говорит, что шуба похожа на шубу, принадлежащую некоему Икс, знаменитому революционеру, и что же ему теперь с ней делать? А она говорит: «Знаете, давайте сойдемся на том, что будет очень-очень непросто связаться с этим Икс». И выпускает длинную струйку сигаретного дыма, и они оба злобно смеются. Мистер Мотт звонил дважды – первый раз примерно через неделю пребывания у нее Десмонда, просто спросить, как дела у кота, и сообщить, что их дочери сделали операцию, но ей придется пробыть в больнице дольше, чем они рассчитывали, а второй раз в начале февраля, с извинениями, что задерживаются так надолго, но насколько именно, не уточнил. А Мерси и не спрашивала – поняла, что не стоит. – Не волнуйтесь за нас, – сказала она. – У нас все в порядке. И так оно и было. Однажды воскресным утром она проснулась и увидела, что выпал снег, фута полтора. На круглом металлическом столике в патио у Моттов образовался снежный купол, похожий на иглу, а цвет крыши настолько сливался с цветом жемчужно-белого неба, что Мерси не могла различить, где заканчивается одно и начинается другое. Мансардные окна словно висели в пустоте. Ей было уютно и спокойно; Мерси приготовила плотный завтрак и завтракала, завернувшись в халат. Кот меж тем взгромоздился на подоконник и зачарованно уставился на снег. – Неожиданно, да? – окликнула его Мерси, а Десмонд обернулся, чуть приподняв брови. Зазвонил телефон – Робин, разумеется. – Ты там в порядке? – Отлично, – ответила она. – Как дела дома? – Нормально. Хотя дороги еще не расчистили. Пойду пешком и заодно принесу тебе сапоги, вернемся домой вместе. – Ой, не надо! Я справлюсь! – Да мне не трудно, мне полезно прогуляться. – Робин. Ну правда. У меня работа в разгаре, ответственный момент. Я все равно собиралась весь день рисовать, у меня полно еды и вообще всего. Я тут могу много дней продержаться! – Ну, я просто думал, не разжечь ли камин дома. – Да, разожги, конечно! Разожги огонь, устройся в тепле и радуйся, что тебе никуда не надо идти. Я вот точно рада! – Вот как. – Мне столько всего нужно сделать! – Ясно. – Приду попозже. Пока! * * * «Попозже» вылилось в три дня. К тому времени дороги уже расчистили, но тротуары нет, и ей пришлось идти прямо по проезжей части. Когда Мерси вернулась домой, Робина еще не было: ровно середина рабочего дня. В кухне небольшой беспорядок – банка с какао оставлена на столе, в раковине грязная посуда, – и, судя по пледу и подушке, валяющимся на диване, как минимум одну ночь он провел перед телевизором, вместо того чтобы подняться в спальню. Для начала она загрузила стиральную машину, добавив к вещам, найденным в корзине для грязного белья, то, что сама принесла из студии, потом отмыла кухню и приготовила мясной рулет из фарша, который обнаружила в холодильнике. Она собиралась поставить его в духовку в полпятого-пять, чтобы к ужину как раз поспел. Но сейчас не было и двух, и потому, просмотрев почту, пропылесосив ковер в гостиной и переложив вещи из стиральной машины в сушилку, она изменила план. Написала Робину записку: «Выпекать в течение часа при 350 град.»[10], прилепила ее к противню с мясным рулетом и поставила рулет в холодильник на уровне глаз, чтобы он точно не пропустил. А затем надела теплые сапоги и вернулась в свою студию. В тот год весна выдалась ранняя, в самом начале марта. Лиловые крокусы испещрили газон, проклюнувшись даже там, где их вроде не должно было быть. Однажды утром на громадном дубе у Моттов появилось такое множество крошечных птиц, что, казалось, голые пока ветви дерева внезапно покрылись густой листвой, а щебет, который они издавали, напоминал треск сотен маленьких ножниц. Десмонд таращился в окно абсолютно круглыми обалдевшими глазами, и подбородок у него мелко подрагивал. У Лили родился ребенок, мальчик, они с Моррисом переехали в новый дом и планировали скромную тихую свадьбу, как только завершат свои бракоразводные процессы. Маленькая Робби начала говорить, а начав, не могла остановиться; Элис завела блокнот, чтобы записывать ее смешные фразы. Дэвид написал, что его скетч поставят в студенческом театре. В апреле Мерси пригласила трех ближайших подруг на чай в студию – свою еще школьную приятельницу Дарлин и Кэролайн с Брайди, чьи дети учились вместе с ее детьми. Никто из них не знал, что Мерси больше не живет у себя дома. В те последние несколько раз, когда они встречались – ходили вместе в кино или пообедать в кафе, – не было нужды объяснять, откуда она пришла или куда идет после. Приглашая подруг в студию, Мерси сказала, что хочет показать свои картины, но подавала чай в настоящем чайном сервизе и с печеньем из «Джайнт»[11], как всегда поступала, принимая гостей дома. Все три дамы уселись рядком на кушетке и прихлебывали чай из чашек, которые Мерси притащила сюда в хозяйственной сумке. Все дружно согласились, что портреты домов им очень нравятся. Ну а что еще они могли сказать, в общем-то, но потом Брайди спросила: – А если бы ты решила рисовать мой дом, какую деталь ты подчеркнула бы? – Обычно я не могу сказать сразу, – ответила Мерси. – Я делаю наброски на месте, а позже возвращаюсь в студию и уже здесь выбираю. – Почему так? Почему бы тебе не рисовать главную деталь прямо там, в доме? – Главная деталь становится главной именно потому, что она – то единственное, что я хорошо помню, – терпеливо растолковала Мерси. – В студии становится ясно, что это та самая деталь, которую я отчетливо увидела. И, полагаю, именно потому, что она и есть самая важная. – Понятно, – протянула Брайди, хотя, судя по голосу, не очень. Когда дамы ушли, Десмонд выскользнул из ванной, где он прятался, и обошел по периметру всю комнату, подтверждая свое право собственности. * * * Благоуханным майским вечером Мерси услышала, как кто-то поднимается к ней по лестнице. Она решила, что заявился Робин, потому что девочки в этот час готовят ужин своим семьям. Мерси торопливо вскочила с кушетки и выключила радио (она же, согласно легенде, оставалась тут ночевать, чтобы работать, а не развлекаться). Но за дверью оказался мистер Мотт – пыхтящий и взмокший в тонкой льняной рубашке мистер Мотт. – О, мистер Мотт! – воскликнула она. – Вы вернулись! – Не совсем вернулся, – пропыхтел он. – Только заехал взять кое-что из дома. – Как ваша дочь? – Неважно. – О, как печально. – Она проходит лечение, курс химиотерапии. Кажется, процесс распространяется по организму. – Боже мой. – Да, – вздохнул он. Глянул ей за спину и обрадовался. – Вот он ты! – окликнул он Десмонда, который невозмутимо взирал на хозяина со своего привычного места на кушетке. – Как дела, дружище? – О, с Десмондом все хорошо. Мы прекрасно ладим, – сказала Мерси. – Вы не войдете и… – Так что нам придется переезжать туда, – перебил ее мистер Мотт. – Переехать к дочери в Ричмонд. Помочь с нашим внуком. Элиза не может о нем заботиться. Прямо сейчас ему даже нельзя навестить ее в больнице, потому как малейший микроб ее убьет. А Дикки всего восемь лет, вы же знаете. Вот и выходит, что нам с миссис Мотт надо туда переезжать. – Но… может, когда все наладится… – растерялась Мерси. Он только молча посмотрел на нее. – Мой племянник поживет у нас, – сказал он наконец. – Он сейчас в процессе развода. Вы можете опускать деньги за аренду в почтовый ящик, как всегда, а уж он передаст нам. – Да, конечно. – Вы не против оставить у себя Десмонда? – Оставить? В смысле, навсегда? – Ну да. – О нет, простите, не получится. – Мы не можем взять его с собой в Ричмонд, потому что у Дикки аллергия. А мой племянник терпеть не может котов, я у него уже спрашивал. – Видите ли, мой образ жизни не предполагает возможности держать кошку, – пояснила Мерси. – Но до сих пор-то вы справлялись, а? От него же не было никаких проблем, верно? – Нет, никаких. Но я просто не хочу кота. – И что мне теперь делать? Как мне с этим разбираться? Слишком много всего навалилось! Со всех сторон, как снег на голову, не знаешь, за что хвататься. Теперь еще выяснилось, что водонагреватель протек и весь подвал заливало бог знает сколько времени, а племянник божился, что присмотрит тут за всем. А я… как в угол загнанный. Так и было. Мерси это ясно видела. Он не справлялся. О, это чувство беспомощности, отчаяния, затравленности, это гнетущее чувство, что на тебя навалилось абсолютно все и душит тебя, и от тебя все время что-то требуется, и все одновременно! Она положила ладонь на его руку, на дряблую старческую кожу. – Хорошо, я возьму Десмонда, – согласилась она. – Не беспокойтесь о нем. Я с радостью вам помогу. – Благодарю вас.