И потом просто развернулся, собираясь уходить. Мерси не обиделась – она понимала, что у старика не осталось сил на вежливую болтовню. Она убрала ладонь с его руки, он открыл дверь и вышел. * * * Очередным субботним утром Мерси отправилась к себе домой за машиной, как делала каждую субботу. Она знала, что осталась единственной среди своих знакомых, у которой не было собственного автомобиля, но она и не желала никакой обузы, да и Робин счел бы это экстравагантным. Она прошла прямиком в гараж, села в машину и завела двигатель. В студии она вытащила переноску Десмонда из угла за дверью. Хотя Мерси и не привыкла иметь дело с кошками, но знала, что лучше не позволять ему заметить эту штуку раньше времени. Она поставила переноску на кухонную стойку и открыла крышку, прежде чем подхватить кота с кушетки. Десмонд почти не сопротивлялся – кажется, он скорее удивился, чем огорчился. Мерси опустила кота в переноску, стремительно захлопнула крышку и потащила сумку за дверь и дальше вниз по лестнице. Все равно что нести шар для боулинга – перекатывается внутри из стороны в сторону, сумка наклоняется, вздувается с одного боку, – но она держала крепко. Десмонд молчал. Она ждала, что кот начнет мявкать. Но и молчание было крайне выразительным, эдакая ощетинившаяся тишина. Вплоть до того момента, когда Мерси припарковалась у приюта для животных и открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, чтобы забрать переноску, кот не издал ни звука, и только сейчас прозвучало короткое вопросительное «мяу?». Она захлопнула дверцу и поспешила к зданию приюта с переноской в руках. Вернувшись в студию, собрала кошачье имущество – две миски, пакеты с наполнителем для лотка и кошачьей едой, лоток и совок, – отнесла к мусорному баку на улице и выбросила. Потом поднялась к себе. Невероятная тишина. Непонятно почему. Десмонд вовсе не был шумным котом. Пора было отправляться за покупками, потом надо вернуть машину Робину, но сначала она решила просто немного посидеть в покое. Села на кушетку, сложила руки, не пытаясь делать вид, что у нее есть чем заняться. Даже радио не включала. Просто сидела и слушала тишину. * * * Наступило лето, но Дэвид приезжал только на несколько дней, потому что нашел работу в театральной труппе. В округе повсюду носились дети, они смеялись, пели и ссорились. Листва на дубе у Моттов стала такой густой, что даже птичек, щебечущих в ветвях, не было заметно, но в небе над ним часто появлялись птицы покрупнее (ястребы? или какой-то вид соколов?), кружили и кружили. В первый раз, увидев их, Мерси подумала, что, может, некоторые птицы знамениты среди прочих пернатых из-за их особенной манеры летать – они, к примеру, горделиво демонстрируют особенно изящную дугу или закладывают захватывающий дух вираж, пока остальные просто восхищенно наблюдают. Но в конце концов равнодушно дернула плечом, отвернулась от окна и занялась картиной, над которой работала. Бочкообразная балясина. Шарик на бахроме на шторах. Дверная пружина в форме черного чугунного пса с хвостом завитком. «Неужели я что-то упускаю? – спрашивала она себя. – Неужели проглядела что-то?» Но отбрасывала прочь внезапные мысли и вновь тянулась за кисточкой, тоненькой, как ресница. 4 Пасха не вызывала особенного воодушевления ни у кого из Гарреттов. Ну да, если вдруг попадались на глаза в супермаркете недорогие праздничные корзинки, они покупали их в подарок детям, могли даже заглянуть к соседям поиграть в «поиски яйца», исключительно для поддержания социальных контактов, но и только. Поэтому когда в апреле 1982 года Дэвид вдруг позвонил и сообщил, что намерен заглянуть на воскресный пасхальный обед, новость застала семейство врасплох. С братом разговаривала Лили. Она как раз была на работе: теперь именно она управляла отцовским магазином, после того как юный Пикфорд стал экстремалом и переехал в дикие горы Монтаны. – «Сантехническое оборудование Веллингтона», – ответила она на телефонный звонок. – Лили, это ты? – послышался в трубке голос Дэвида. – Дэвид? Все в порядке? – удивилась Лили, поскольку Дэвид не жаловал телефонные разговоры, мягко говоря. – Да, все хорошо, но я чертову уйму времени пытаюсь разыскать хоть кого-нибудь. Сначала позвонил маме – без ответа. Потом Элис – она тоже не отвечает. – Неудивительно. Застать Элис труднее, чем кого-либо из нас. – Она сказала так только потому, что ее задело, что брат сначала решил поговорить с Элис, а не с ней. Потому как на самом деле до Элис довольно легко дозвониться. Но Лили обиженно продолжила: – Каршеринг, мамские группы, Ассоциация учителей и родителей… – Поэтому потом я решил связаться с папой, – не унимался Дэвид, еще глубже травмируя ее чувства. – Рад, что хотя бы тебя застал. – Угу. – Хотел узнать насчет Пасхи. – Пасхи? А что с ней? – Ну, думаю, я мог бы заехать на пасхальный обед. С подругой. – Подругой? – Усики антенн резко выпрямились. – С моей подругой Гретой. – Ага. – Лили судорожно озиралась, выискивая взглядом Робина. Куда он подевался? В такой ответственный момент. – Там ведь все соберутся, как думаешь? – Ну разумеется, все! – заверила она. Отменят свои планы, лишь бы собраться – вот это она точно могла гарантировать. – Думаю, мы приедем примерно к полудню, – сказал Дэвид. – На ночь остаться не сможем, у нас нет выходного в понедельник. – Вот как… А Грета работает в твоей школе? – Точно. Так ты передашь остальным? – Ну конечно! Ты же знаешь, как они будут… – Отлично. Пока. – Не терпится познакомиться с Гретой! Но брат повесил трубку. * * * Ему было уже тридцать, он преподавал английский и драматургию в школе в пригороде Филадельфии. Работал там уже несколько лет. Снимал дом с перспективой последующей покупки. Иными словами, остепенился. Устроился. И никогда, ни единого раза, ни по какому поводу не приводил девушку, чтобы познакомить ее с семьей. О его личной жизни они догадывались только по случайно оброненным фразам, а когда требовали подробностей: «Весенние каникулы с подругой Лоис? А Лоис – она не просто подруга?» – Дэвид сразу замыкался и менял тему. Неудивительно, что его пасхальные планы вызвали переполох. Первым делом Лили сообщила папе, которого отыскала в кладовке. «Да ты что!» – только и сумел выдохнуть он. (Но не сводил с нее пристального взгляда, впитывая новость всем существом.) Потом она позвонила маме в студию. По-прежнему тишина. Пришлось звонить Элис, которая к тому времени уже вернулась домой и отреагировала на всю катушку. – Какого черта! Он не сказал зачем? Не упомянул чего-нибудь вроде «познакомиться с семьей»? Типа «не хотите ли вы все познакомиться с этой дамой»? – Он только сказал, что приедет с подругой. – Может, она и вправду просто подруга. – Да, но… он спросил, все ли смогут быть. Да, а еще он говорил «мы». Что-то такое было в этом его «мы». Элис помолчала. А потом задумчиво проговорила: – Грета… Хм… – Интересно, она иностранка? – задумалась Лили. – Я совсем не против, если она окажется иностранкой. – Да, конечно. Я просто пытаюсь… – Обед устроим здесь, – заявила Элис. – Что? У вас дома? – А где еще? – Но если он намерен ввести Грету в семью, так сказать, – рассуждала Лили, – разве это не должно происходить в родовом гнезде? Разве не в этом смысл? – Да брось, Лили. Когда мама в последний раз готовила? – Но… я имела в виду… Ладно, тогда вы все должны прийти ко мне. Я, в конце концов, живу в городе. Сама Элис в городе больше не жила – они с Кевином переехали в округ Балтимор. Все семейство недоумевало: как можно поселиться в такой дали, на отшибе, практически в изоляции? И бедные дети вынуждены расти без представления о настоящей жизни. Но Элис нашла аргумент: – А если будет тепло, мы можем обедать на террасе.