– Мне очень понравились ее работы. Но только она может сказать, стоит ли тратить на это время. Элис выжидательно обернулась к Кендл, но та отчего-то решила промолчать. Лишь механически улыбнулась матери и принялась очень сосредоточенно собирать и мыть кисти. * * * Ей и в самом деле купили набор акриловых красок, разнообразные кисти и стопку специальной бумаги. Но оказалось, что дома нет никакой возможности спокойно рисовать. Кендл вынуждена была работать в кухне, потому что только в кухне не было ковров, а тут – ну это просто смешно: мать то и дело как бы случайно проходила мимо, и как бы невзначай поглядывала через плечо Кендл, и настолько демонстративно не комментировала, что это ее молчание само по себе было достаточным комментарием. – У бабушки было лучше, – сказала Кендл. Она имела в виду, что лучше, потому что никто не сопел ей в спину. Но Элис, истолковав по-своему, сразу же предложила: – Давай я позвоню бабушке и спрошу, можно ли тебе еще разок прийти, чтобы она дала тебе несколько полезных советов? И Кендл не стала переубеждать мать. Вот так они и начали рисовать в студии у Мерси примерно раз в неделю. Никакого определенного времени не выделили, хотя Элис предпочла бы такой вариант. – Я ей сказала, – жаловалась она Кендл. – Сказала: «Может, мы будем заниматься, например, днем по понедельникам?» – но твоя бабушка ответила: «Я не уверена, будут у меня свободны понедельники или нет». Я говорю: «Хорошо, а есть день, в котором ты уверена?» – а она: «Вообще-то нет». Чем она там занимается, хотела бы я знать. Чем так загружена? Не видно, чтобы к ней ломилась толпа клиентов. Поэтому иногда Кендл ходила в студию по понедельникам, а иногда по четвергам или в какой-нибудь другой день. А потом начался учебный год, и по будням на занятия уже не осталось времени, единственные свободные часы нашлись только по субботам и воскресеньям. – Увидишь, что твоя бабушка скажет, – фыркнула Элис. – Она скажет: «Ну, я не могу быть уверена», – противным старушечьим фальцетом передразнила Элис, хотя голос у Мерси вовсе не был старческим. Но теперь Кендл уже сама позвонила Мерси, и им удалось договориться без малейших проблем. – Бедняжка! – только и сказала Мерси. – Опять в жернова! Да, конечно, в любой день, только после обеда. Потому что Мерси любила поспать подольше, как выяснила Кендл, а вовсе не потому, что клиенты обивали ее порог по утрам, и даже не потому, что она по утрам рисовала. Просто Мерси вела ту самую неорганизованную, расслабленную, безмятежную жизнь в соответствии со своими желаниями, о которой мечтала сама Кендл. – Бабушка, – сказала она ей однажды, – когда я вырасту, я буду жить точно так же, как ты. – Это как же? – развеселилась Мерси. – Ну, без всяких планов. Буду делать что хочу и когда хочу, и никто мне не будет ничего указывать. – В этом есть своя прелесть, – согласилась Мерси. – А дети у тебя будут? – Ну… Вообще-то она предполагала иметь детей. Но теперь поняла, что они могут усложнить дело. – Иногда люди сначала живут одну жизнь, а потом совсем другую, – объяснила бабушка. – Сначала жизнь семейную, а потом совершенно иную. Вот как я сейчас. И она улыбнулась Кендл озорной, почти шкодливой улыбкой и вновь замурлыкала песенку, подпевая радио, – «Лунную реку», попутно разгадывая кроссворд в «Балтимор сан». Кендл нарисовала картину с танцующей парой, и с мальчиком, бегущим вниз с холма, и с девочкой, одиноко гуляющей в лесу, – все сюжеты абсолютно выдуманные. Однажды она попыталась нарисовать бабушку, но в итоге решила, что реальные персонажи гораздо менее занимательны. С реальными людьми вы ограничены реальными фактами – мелкими подробностями вроде пряди волос, выбившейся из пучка, или морщинками в изгибе шеи. А вот неправдоподобно высокое дерево, склонившееся над крошечной одинокой фигуркой ребенка в чаще леса, – вот это крутяк. Когда Кендл была довольна своей работой, она демонстрировала ее Мерси. – Хочешь глянуть, что вышло? – спрашивала она. И Мерси отвечала: – Да, конечно, – и вскакивала с кушетки, и подходила посмотреть. Рассматривая рисунок, она всегда становилась очень серьезной. Сначала изучала пристально вблизи, потом отступала на пару шагов, склоняла голову, прищуривалась. И изрекала: – Мне нравится. Точка. А интересно, она скажет, если ей не понравится? Кендл думала, что обязательно скажет, хотя такого никогда не случалось. Как-то раз Мерси встретила ее в дверях новостью: – Я только что получила заказ, так что сегодня мы обе будем работать, – и сразу же вернулась к своей картине. Но не за стол – она перенесла все свои материалы на кухонную стойку. Кендл поняла, что не стоит подглядывать, тихонько разложила свои инструменты и приступила к работе над картиной, которую начала на прошлой неделе. Тишину в студии нарушал только шорох двух кистей. Кендл успела привыкнуть к стариковской музыке, но работать Мерси явно предпочитала в тишине, и Кендл поняла почему. В тишине все, что ты делаешь, почему-то кажется более значительным – важным, осмысленным, почти как молитва. И пока полтора часа спустя не появилась мать, чтобы забрать Кендл домой, в студии не прозвучало ни единого слова. * * * На свадьбе старшей сестры Кендл и ее кузина Серена были подружками невесты, а роль официальной свидетельницы досталась Мэри Энн Лок, соседке по комнате Робби, из колледжа. Кендл все устраивало: она была настолько младше Робби, что они с сестрой никогда не были близки. Впрочем, если на то пошло, они и с Сереной не особо дружили, даже вообще почти не виделись. Единственное, что у них было общего, так это то, что в своих семьях они были «младшенькими», в отличие от «старшеньких». – А что, собственно, произошло? – спросила Кендл как-то у матери. – Тетя Лили узнала, что я родилась, и решила тоже заиметь ребеночка, чтобы поддержать компанию? – Ха! – презрительно отвечала мать. – Думаешь, моя сестрица когда-нибудь планировала беременность? Потому что в семье были не только старшие и младшие – были еще здравомыслящие и придурочные. Или – как говорила тетя Лили – упертые и гибкие. В определениях тети Лили Элис была как раз упертой, а сама Лили гибкой, то есть беззаботной и легкомысленной. Хорошие и плохие, вот что подразумевалось на самом деле. Понятия, в которые каждая из них вкладывала совершенно разный смысл. Бабушка Кендл была плохой, по мнению матери Кендл. «О, это не значит, что я ее не люблю, – уточнила она. – Но давайте смотреть правде в лицо: этой женщине не следовало рожать детей». И завела долгую песню про то, как их обеденный стол был вечно завален тюбиками с краской и кистями; как всю жизнь их кормили всякой ерундой вместо здоровой сбалансированной пищи; как однажды, услышав, что настанет день, когда обычным людям предложат основать колонию на Марсе, Мерси с восторгом воскликнула: «Я бы согласилась! Я бы сразу согласилась, не раздумывая!» – И это в шестидесятые! Когда ни один из ее детей еще не уехал из дома! – Она имела в виду, когда все дети вырастут, – терпеливо объяснила Кендл. – Когда она начнет свою следующую жизнь. – Но даже подумать о таком! Как это вообще могло прийти в голову! – Послушай, но ее же никто всерьез никуда не приглашал, почему бы и не помечтать? – Не нужно разговаривать в таком тоне со мной, дорогуша, – возмутилась Элис. Удивительно, что при этом маменька Кендл именно себя считала благоразумной. На свадебном банкете Мерси спросила Кендл, не хочет ли та съездить с ней в Нью-Йорк. – Куда? – поперхнулась Кендл. Вот уж точно как гром среди ясного неба. – Моя старая подруга Магда Шварц устраивает художественную выставку, – сказала Мерси. – Я подумываю поехать. – Они с дедушкой как раз собирались уходить, уже распрощались с остальными, но Мерси задержалась поговорить минутку с Кендл. – Если тебе интересно, я завтра позвоню маме и узнаю, отпустит ли она тебя со мной. – Да, конечно! Мне интересно! – обрадовалась Кендл. Она никогда не была в Нью-Йорке. Туда всего три часа поездом без пересадки, но она ни разу в жизни его не видела. – Но это мероприятие для взрослых, – уточнила Мерси. – Просто хочу сразу предупредить. Мы приедем к обеду, встретимся с Магдой в каком-нибудь ресторанчике, который она выберет, – я сказала, что приглашаю по случаю праздника, – потом пойдем смотреть картины и обратно домой на поезде. На ночь остаться не получится, отели в Нью-Йорке нам не по карману. – Отлично, – сказала Кендл. – Но хот-доги «Натанс» мы же попробуем? – Что? А, ну да, почему нет. Перед обратным поездом сможешь купить себе. – Клево. – Кендл была довольна. Одна девчонка из их футбольной команды вечно бредила этими хот-догами. Родителям она о приглашении не сказала, рассудив, что Мерси будет гораздо убедительнее. Все равно во время банкета они были слишком заняты, а когда торжество закончилось, по дороге домой только о нем и говорили. Но на следующий день Кендл вскидывалась всякий раз, как звонил телефон, – а вдруг это Мерси. Телефон, к сожалению, звонил часто. Каждый считал своим долгом отметить, какая чудная была свадьба, как очаровательно выглядела невеста, какой милый жених и бла-бла-бла. Наконец уже ближе к вечеру Кендл услышала, как мать сняла трубку и произнесла: – Алло?.. А, привет, мам. Кендл отложила комикс и подобралась к дверям кухни. – Да, я тоже так подумала, – говорила Элис. – Но все равно рада, что все закончилось. (Пауза.) Нью-Йорк? Зачем? (Новая пауза.) Ну, я не… Думаешь, ей будет интересно?..Что? – Она обернулась к Кендл, которая умоляюще сложила ладошки: – То есть ты уже обсудила с ней? Знаешь, я хотела бы, чтобы ты… (Опять пауза.) Хорошо, я спрошу Кевина. И перезвоню, ладно? Когда это, напомни? Повесив трубку, Элис повернулась к дочери: – Ты должна была рассказать мне о ее планах. – У меня не было времени. – Надо же. – Так мне можно поехать? Пожалуйста, пожалуйста! – С чего ты взяла, что тебе понравится? – удивилась мать. – Долгая поездка в битком набитом поезде, потом поглазеть на несколько картин и долгая поездка в душном поезде обратно домой…