– Когда, сегодня? – Угу. – Тогда глянь, не найдется ли у нее старых настольных ламп. Клод вечно жаловался, что ему негде читать, света не хватает. – Посмотрю, – пообещал Эдди. – Но готов спорить на что угодно, не пройдет и года, как она вернется и будет искать, куда они подевались. Клод фыркнул. У него не было никаких оснований ставить на те или иные поступки тетушки Лили, он же с ней никогда в жизни не встречался. Клод был гораздо более откровенен, чем Эдди. Он представил Эдди своим родителям много лет назад, и с тех пор они регулярно встречались по воскресеньям за ужином. Но семейство Эдди никогда не видело Клода. Вообще-то они даже не знали о его существовании. К счастью, Клод был из тех редких людей, кто принимает слабости и промахи любимых, философски пожимая плечами и не произнося ни слова. И когда сейчас Эдди сказал: «Прости, что смоюсь на время обеда», Клод лишь кивнул: «Да все нормально» – и вернулся к своей газете. А Эдди, чуть помедлив, вновь занялся обрезкой нандины. * * * – Ты считаешь, я поступаю опрометчиво, – встретила его Лили на пороге. Он даже войти еще не успел. – Думаешь, я пожалею, что продаю дом. Но нет, Эдди, поверь. Я знаю, что делаю. Он принес с собой бутылку вина и приоделся как для выхода в люди – насколько вообще способен был принарядиться. Хотя внешне Эдди был похож на отца, но давным-давно сменил щегольской стиль Кевина на более подходящий своему месту работы: футболки и мешковатые штаны. Однако сегодня футболка была с воротником и пуговками спереди, а штаны свежевыстиранные. Лили же, напротив, оделась как для тяжелой работы. Вытертые джинсы, майка-алкоголичка, открывавшая увядшие руки, седые волосы небрежно стянуты в хвост простой резинкой, лишь бы не мешались. – Вино! – обрадовалась она. – Как мило. Но не позволяй мне увлекаться, нам еще предстоит таскать много чего. – И продолжила говорить, ведя его через гостиную: – Ты хоть отчасти представляешь, каково это – быть матерью Серены? Она же всегда была такая рассудительная, такая правильная. Прямо как твоя мать. Прости. И сначала я думала, что с появлением ребенка ничего не изменится. Я ездила к ним на рождение, и Серена была вся такая сияющая, прямо мадонна, и такая, хм, благостная. Но это пока Питер только родился и все время спал. Через пару недель, когда я уже вернулась домой, а малыш обрел индивидуальность, она и начала звонить. Гостиная Лили выглядела как обычно, мебель по-прежнему на своих местах, на полу все тот же ковер. Но, войдя в столовую, Эдди увидел, что весь стол заставлен тарелками, бокалами и безделушками. Обед был накрыт на кухне: поджаренные сэндвичи с сыром на двух тарелках, а рядом простые бумажные салфетки. – Принесешь бокалы из столовой? – попросила Лили и продолжила ему вслед, повысив голос: – И вот в перерывах между рыданиями, когда хоть что-то можно разобрать из ее слов, она рассказывает, что весь день, пока возится с ребенком, ее мучает некое чувство, будто она должна что-то сделать. «Но что именно? – спрашивает она себя. – Я же знаю, было что-то важное». А потом, часов в пять уже, выясняется: «О, я вспомнила. Я должна причесаться». Сочувственно хохотнув, Эдди поставил винные бокалы на кухонный стол. – Я ей говорю, спокойно так говорю: «Солнышко, это не навсегда. Ты просто пока еще не приспособилась, – говорю. – Ты же всегда была такая организованная». – А где же… Джефф? Где ее муж? – удивился Эдди. – Она говорит, от него никакого толку. Хуже чем бесполезен. Говорит, он боится младенцев. Вот что бывает, когда выходишь замуж за чокнутого ученого. Эдди еще раз усмехнулся, отодвинул стул и сел. – Вот я и думаю, что в кои-то веки настал мой час, – сказала Лили, усаживаясь напротив. – Когда еще я смогу прийти на подмогу и взять инициативу в свои руки? Э-ге-гей! Всю свою жизнь Эдди слушал, как его мать рассуждает, насколько взбалмошна и безалаберна ее сестрица, но сейчас он впервые лично столкнулся с этим. (Возможно, Моррис был сдерживающим фактором?) Лицо Лили восторженно застыло, глаза словно излучали свет. – Лили спешит на помощь! – издала она гортанный клич. – Давай смотреть правде в глаза: с другими внуками у меня никогда такого шанса не будет. Женушка Робби, эта Мадам Всезнайка… И вдобавок они живут на Восточном побережье рядом с ее родственниками. Да, знаешь, все, что люди говорят про невесток, – чистая правда. Эдди понятия не имел, что люди говорят про невесток, у его матери были только зятья, мужья Малышки Робби и Кендл, и они жили в разных концах страны. Но он сказал: – Да, я понимаю, почему ты стремишься помочь. И знаю, что Серена будет тебе рада. Но все же – ты уверена, что надо прямо сейчас избавляться от дома? Может, пока не станешь выставлять его на продажу? – Ну уж нет. – Лили сделала щедрый глоток вина и решительно поставила бокал. – У меня будет милая квартирка на третьем этаже, которую мне даже не нужно будет обставлять, потому что она уже полна изящного антиквариата, доставшегося от Джеффовой родни. А кстати, может, ты захочешь купить мой дом! Прикинь: тут полный комплект, все есть. Эдди улыбнулся: – Спасибо, конечно. – Он тут же представил реакцию Клода на предложение переехать в Сидаркрофт. * * * У Лили и в самом деле имелись отличные сервизы – цельные, не разрозненные предметы, как у Эдди. А еще две настоящие чугунные сковородки, пригодные для сильного жара, и мультиварка такого размера, что можно целую армию накормить. Всякий раз, как Эдди отмечал наличие чего-нибудь стоящего, вовсе не утверждая, что он это заберет, Лили издавала победный клич и тянулась за картонной коробкой. У нее их была заготовлена целая стопка, как у профессиональных специалистов по переездам, – все сложены в углу столовой рядом с кипой газет. Каждый фарфоровый предмет следовало завернуть в газетный лист, поэтому коробка быстро заполнялась, и им приходилось брать следующую. – Погоди-ка, – взмолился в какой-то момент Эдди. – Позволь тебе напомнить, что у меня малогабаритный автомобиль. – И что? Можешь съездить несколько раз. От мебели Эдди отказался. – У меня и так все заставлено, – сказал он. – Тем, что мама с папой мне отдали, когда переехали. О! А у тебя есть лишние настольные лампы? – Ха, есть ли у меня лампы! Конечно же, есть! Пойдем со мной, мальчик мой. – И потащила его в гостиную, где одна лампа, торшер, идеально подходила для чтения, хотя две другие оказались более декоративными. Вот тут-то Эдди и обратил внимание на глубокое кресло. – Я его помню. Это дедушкино. – Точно. А еще раньше – дедушки Веллингтона, – сказала Лили. Она нежно погладила спинку – чуть заметный изгиб потертой коричневой кожи. – Настоящая фамильная реликвия. Оно тебе непременно нужно, точно говорю. – Но, может, его захочет кто-то из твоих детей? Тот же Робби, он ведь теперь тоже папа? – Робби! Его женушка тут же закатит скандал. Она помешана на этом металл-и-стекло стиле. А у Серены я уже спросила, и она сказала: «Умоляю, не привози, пожалуйста, никаких реликвий». Эдди уселся в кресло, откинул назад голову. Ну да, вполне удобно. Но он думал о том, что удобно здесь будет не ему – а Клоду. Представил, как умиротворенно Клод сидит в этом кресле по вечерам, свет торшера падает на листы контрольных, которые он проверяет. – Моррис ворчал, что это кресло действует лучше любого снотворного, – вздохнула Лили, поглаживая обивку. – Устроится, бывало, после ужина – и упс! Уже храпит. – Кажется, я видел, как он спит здесь, – вполголоса проговорил Эдди. – Может, и видел. Мой милый, дорогой Моррис. Знаешь, иногда я представляю, как он вдруг возвращается. Как входит в дверь, весь такой робкий и застенчивый, не хочет меня беспокоить, а я говорю: «Милый, мне столько всего нужно тебе рассказать!» Вот об этом я больше всего жалею: сколько всего он пропустил, хотя его совсем недолго нет с нами. «Робби стал настоящим журналистом, представляешь? – сказала бы я. – А Серена назвала малыша Питер Моррис Хайес. А Джоан и Мел из дома напротив развелись, вот уж о ком никогда бы не подумала». – Возможно, он знает обо всем. – На самом деле Эдди так не считал, но вроде так принято утешать людей, которые потеряли близких. Однако у Лили было свое мнение на этот счет. – А я искренне надеюсь, что он ничего не знает, – заявила она. – Потому что трудно представить худшую пытку, чем смотреть с небес, как твои родные страдают без тебя. – Ты права, – согласился Эдди. – Так ты берешь кресло? – Ну… – Он встал, задумчиво оглядел кресло еще раз. – Не понимаю, как его перевезти. – Я помогу! Погрузим его в мой хэтчбек, и я отвезу к тебе домой. – И продолжила, вероятно полагая, что окончательно сломила его сопротивление: – Альбомы ты тоже возьмешь. – Какие еще альбомы? – Семейные фотоальбомы. – О нет, благодарю. Я не любитель таких сувениров. – Черт возьми. Мои детки тоже не хотят, я уже спрашивала. – Может, кто-то из моих сестер? – Спрошу, – с сомнением проговорила Лили. – А если нет, отправлю их Дэвиду. – Дэвиду! – Просто напомнить, что у него есть семья, – печально усмехнулась Лили. – Да, так я и сделаю: упакую и отправлю по почте Дэвиду. А он пускай распорядится ими как пожелает. Наверное, сразу и распорядится, прямиком в мусорную корзину. За что он нас так не любит? Эдди пожал плечами. Он настолько часто слышал эту фразу, что перестал реагировать. – Прикинь, – продолжала Лили, – ведь окажется, что дело в какой-нибудь ерунде, типа «Мне всегда доставался самый маленький кусочек пирога». Или «Меня заставляли каждую неделю косить газон, а сестер – никогда». В смысле, ничего серьезного. Никаких там… над ним издевались, или запирали в подвале, или еще что. – Ну, может, мы ему просто не нравимся, – сказал Эдди. – Никогда не задумывалась? – Не нравимся! – ошеломленно застыла Лили. – Так ты серьезно насчет хэтчбека? – вывел ее из ступора Эдди. – Не хочу доставлять тебе хлопот, но… – Совершенно серьезно. – Лили деловито вытерла ладони о джинсы и ухватилась за край кресла.