– Нет-нет, мы не хотим рисковать. Сначала изолируемся, а потом к вам… Конца фразы Дэвид не расслышал, потому что Грета выхватила у него трубку. – Николас? Ты должен приехать прямо сейчас. Нет никакой необходимости в карантине. Дэвид опустился в кресло, предоставив жене урегулировать вопрос: за ней по-прежнему сохранялся авторитет опытной медсестры. И она была права, возражая, потому что они в самом деле не подвергались никакому риску. Ну если только чуть-чуть. И они уж точно нисколько не напоминали тех стариканов, каких представляешь себе при виде грозных плакатов «Не убивай мамочку» – плакатов, призывающих носить маски и соблюдать социальную дистанцию. Дэвид даже не поседел с возрастом, а скорее стал эдаким выцветшим блондином, а Грета сохранила гладкую смуглую упругую кожу, только вокруг глаз появилось немножко морщинок. Но он забыл, что авторитет врачей перевешивает сестринский, и сейчас Грета смиренно говорила в телефон: – Да, я признаю, что Хуана специалист… Да, конечно, я все понимаю… И Дэвид тоже смирился. Ладно, подождем две недели. Но зато потом наконец-то в их доме вновь появятся дети. Никто, кроме, возможно, Греты, не понимал, что Дэвид мучительно страдал, пережив трагическую утрату. Две утраты, точнее. Он потерял двух любимых детей – Эмили и Николаса. Да, верно, сейчас они превратились в двух родных любимых взрослых, которых тоже зовут Эмили и Николас, но это уже другие люди. А те дети, они как будто умерли. И Дэвид горюет с тех самых пор. А сейчас он испытал прилив надежды, эдакое внутреннее бурление, и не успела Грета повесить трубку, как Дэвид начал планировать, чем займется вместе с Бенни. * * * Готовиться они начали тут же – заказали на Амазоне надувной детский бассейн и игру вроде бадминтона, для которой не нужно сетки. Было решено, что Бенни поселится в старой комнате Николаса, где на потолке остались еще светящиеся в темноте пластмассовые созвездия, а Николас будет жить в комнате Эмили. (Маловероятно, что самой Эмили эта комната когда-нибудь понадобится, как ни печально это признавать. Она живет в Висконсине, работает терапевтом в реанимации, то есть сейчас в самой гуще событий. Не смей думать об этом, приказал себе Дэвид. Даже не начинай.) Кабинет Дэвида, с дверью прямо в кухню, Николас может использовать для работы. Николас зарабатывал на жизнь, продавая собственные изобретения: сворачивающийся матрас, «Спитрас», к примеру, который ребенок может принести с собой в детский сад или к няне; или напоминающая соты конструкция из стеклопластиковых спальных капсул, для отдыха в аэропорту, под названием «ГоуВингс». Чем именно в настоящий момент занимается сын, Дэвид не знал, но понимал, что в любом случае работа Николаса предполагает приличное количество деловых встреч – сейчас все онлайн, разумеется, – а в кабинете почти не глючит вай-фай. Еще один момент, которым Дэвид занялся лично, это разбивка небольшого огорода. Предприятие требовало некоторых ухищрений, поскольку двух недель недостаточно, чтобы вырастить что-либо на пустом месте. Он вызвал газонокосильщика с культиватором и заказал в питомнике готовые саженцы разных растений. – Думаешь, ребенку это будет интересно? – с сомнением спросила Грета. – Вот наблюдать, как из семян проклевываются молодые побеги, это увлекательно. – Зато мы сможем заниматься этим вместе, он и я, – сказал Дэвид. – Пропалывать грядки и собирать овощи, когда они созреют. Он долго думал над этим, потому что им придется найти способ занять Бенни. Когда Николас был в возрасте Бенни, с этим не было проблем, поскольку вокруг вертелись дюжины соседских ребятишек, с которыми можно было играть. Но сейчас все это под запретом. Дэвид обратился мыслями к собственному детству: чем они с отцом занимались вместе? Мало чем, откровенно говоря, его отец слишком много работал. Дэвид припомнил, впрочем, как они затеяли однажды некий столярный проект, деревянный скворечник, который намеревались соорудить вместе и повесить на дерево. Но дело не заладилось. Дэвид никогда не умел толком обращаться с инструментами, в то время как Робин не мог от них оторваться. (К концу жизни высшим блаженством для Робина стало блуждание вдоль стоек круглосуточного магазина стройматериалов всякий раз, как бедняга страдал бессонницей.) В итоге отец узурпировал работу над скворечником и завершил ее в одиночку, насколько припоминал Дэвид. Дэвид начал считать дни, они считали их вместе с Гретой. Но когда время уже подошло, он заволновался – стал рассеянным и невнимательным, хотя такого не случалось даже в самые первые, самые тревожные дни пандемии. Он не мог ни читать, ни смотреть телевизор, а ночной покой прерывали тревожные сны. Дэвид просыпался и лежал, глядя во тьму, пытаясь расслабить напряженные мышцы. Рядом безмятежно спала Грета, ее тихое дыхание, мягкое, как просеянная мука, струилось мирно и непрерывно, и он недоумевал, как она может оставаться такой беззаботной, когда вокруг столько всего происходит. Мир рушится, люди умирают, теряют работу и голодают, планета на грани исчезновения, а их страна – на пороге гражданской войны. А Эмили: сумеет ли она уберечься? Принимает ли она все меры предосторожности? И кстати, почему она до сих пор одна? Она рассказывает про каких-то мужчин, но потом вдруг они куда-то пропадают, и никто о них больше не вспоминает. А Хуана: почему это Хуана ставит работу на первое место, а как же семья? Как это отразится на Бенни? Как вообще вся эта история с пандемией отразится на Бенни? Ему нужны друзья, товарищи по играм, ему нужна нормальная школа, он пропускает необходимые этапы развития! Как и все остальные дети, боже милосердный! Дети, которые должны заводить друзей, подростки, которым пора отдаляться от родителей, юноши, которым пришло время жить собственной жизнью и найти настоящую любовь. Пролежав без сна так долго, что начинал сходить с ума, Дэвид вставал, прокрадывался вниз и включал телевизор. (Люди в старых фильмах стояли так близко друг к другу! И без масок! Его коробило от такого зрелища.) В итоге он засыпал, сидя на диване, и просыпался, только когда Грета заставала его утром перед включенным телевизором. – Кажется, я догадываюсь, что с тобой происходит, – сказала она как-то за завтраком. – В каком смысле происходит? – Почему ты в последнее время такой вздернутый. – Ну, здесь нет никакой тайны, – ответил Дэвид. – Не знаю, может, ты случайно заметила, что мир разваливается на части. – Ты уже был таким раньше, – продолжала она, словно не слыша его. – Перед рождением Николаса. – Правда? – Ты начал переживать, что мы совершили ошибку, решившись на второго ребенка. «У нас все так хорошо с Эмили, – говорил ты. – А что, если новый ребенок нам не подойдет? Что, если мы окажемся несовместимы?» «Несовместимы! – возмутилась я тогда. – Это же наш собственный ребенок! Разумеется, он нам подойдет!» А ты возразил: «Не бывает само собой разумеющегося. Мы не можем быть уверены. И почему ты говоришь “он”? Ты думаешь, это мальчик? Но я не умею обращаться с мальчиками! Я не знаю, как их воспитывать!» – Не помню такого, – хмыкнул Дэвид. – Но видишь, как вышло. Ты был замечательным отцом. – Не помню, чтоб я такое говорил, – уперся Дэвид. Хотя сейчас, когда он задумался об этом, диалог показался смутно знакомым. – Я слышала, о чем ты спрашивал Эмили вчера по телефону, – торжествующе глянула на него Грета. – Ты расспрашивал про Бенни. Насколько хорошо она его знает, и какой он сейчас, и когда она его в последний раз видела. – Ну да, и что такого? Грета рассмеялась. – И то. Ты волнуешься, как будто опять ждешь ребенка. Если можно так выразиться. Ждешь появления ребенка и беспокоишься, что не справишься с ним. – Послушай, это смешно, – возразил Дэвид, но тоже заулыбался. Он давно понял, что Грете виднее. Дэвид знал, как удивились многие, узнав, что он женился на ней. В некотором смысле он и сам был удивлен. Сначала он ее едва замечал. Она существовала где-то на периферии школьной жизни, не учительница, а просто медсестра, прихрамывающая зрелая дама, говорившая с легким иностранным акцентом. Но однажды Грета вместе с Лилиан Вашингтон, школьным куратором, пришли со своими сэндвичами в комнату отдыха, где Дэвид как раз готовил себе кофе. Он начал ворчать по поводу новой кофеварки, в которую нужно было всякий раз вставлять свежий фильтр (у Дэвида в школе была роль Молодого Брюзги, и он естественным образом вошел в нее, окруженный почти сплошь дамами среднего возраста). – Зачем обязательно что-то менять, – бурчал он себе под нос. – Лично я считаю, что все перемены всегда к худшему. Ответа он не ожидал, максимум сочувственных смешков, но тут Грета громко цокнула языком. – Расскажите это мне, которая не получила вакцину Солка[16], или Лилиан, она чернокожая. Дэвид обернулся. Грета вызывающе смотрела на него ледяным взглядом – скорее симпатичная, чем красивая, с суровым лицом и короткими кудрявыми волосами, в которых, как волокна в срезе дерева, чередовались коричневые и светло-коричневые пряди. Он собирался отделаться легкомысленной репликой – «Ладно, согласен, не все перемены, но, помилуйте, что дурного в старой доброй кофеварке», – когда вдруг что-то заставило его по-настоящему взглянуть на эту женщину. И, кажется, она тоже увидела его, потому что губы ее приоткрылись, а выражение лица стало удивленным и слегка испуганным. Полгода спустя они поженились. И, по его мнению, это они еще очень долго ждали, потому что к тому моменту он уже познакомился с Эмили и точно не пережил бы, если бы бывший муж Греты осуществил свои угрозы и забрал себе дочь. * * * В среду днем в начале июня Николас подрулил к дому родителей. Дэвид и Грета глаз не сводили с дороги и тут же выскочили навстречу – Грета почти летела по дорожке, а Дэвид степенно шествовал следом. Николас еще выбирался из-за руля, а Грета уже решительно дернула заднюю дверь и нырнула внутрь отстегнуть Бенни с детского сиденья. Но, как выяснилось, малыш умел это делать сам, поэтому она выпрямилась и чуть отступила, давая внуку дорогу. – Никаких объятий, – предупредил Николас, когда мать ринулась к нему. Но Грета только фыркнула и заключила сына в объятия: – Как я могу тебя не обнимать? С Бенни она была более сдержанна и достаточно опытна, чтобы не бросаться на малыша. Он вышел из машины и стоял, моргая, – серьезный мальчик с шапкой гладких черных волос. – Поздоровайся с бабушкой и дедушкой, – велел Николас. И Бенни послушно проговорил: – Привет, баба. Привет, деда. Дэвид был абсолютно счастлив, что Бенни по-прежнему называет их детскими словами. И у него все тот же хрипловатый гнусавенький милый голосок – может, аденоиды или гланды, но Дэвид все равно умилялся. – Как доехали? – спросил он Николаса. – Вообще нет машин. Можно было хоть на роликах катиться по середине шоссе. – А можно? – заинтересовался Бенни. – Но, честно говоря, вашему ребенку сегодня не помешал бы хороший душ. – Милый, что случилось? – удивилась Грета. – Ящик арахисового масла, – пожал плечами Николас. – Напомни мне принести, чуть позже. Он направился к багажнику разгружать пожитки – пара холщовых саквояжей с одеждой, но бесчисленное множество коробок с играми и разных игрушек, – и они с Дэвидом понесли все это в дом. Грета шла следом с пластиковой коробкой в руках, а Бенни – рядом с ней, со старым плюшевым мишкой. – Мы здесь заведем собаку, – сообщил малыш. – Да что ты? – Погоди пока, дружище, – строго посмотрел на сына Николас. – Мы обсудим, не завести ли нам собаку. – Можно? – с надеждой спросил Бенни у Греты. – Мы поговорим об этом, – повторил Николас и пробормотал себе под нос, обращаясь к Дэвиду: – О господи. Николас заметно похудел, и вид у него был усталый и взъерошенный. А сейчас, когда он сдвинул очки на макушку, Дэвид заметил круги у него под глазами. – Боюсь, сейчас не удастся взять собаку, – сказал Дэвид. – Приют закрылся на время пандемии, и всех животных, кого не удалось пристроить, персонал разобрал по домам. – Да, но там работает Жюли Драм, – сказал Николас. – Помнишь Жюли, из школы? Она думает, что сможет подыскать нам что-нибудь.