Ну вот. Всё складывается как нельзя лучше. За это время он подготовит Двести Восьмидесятого и поставит во главе этой рискованной операции. Если всё получится, он, как главный наставник всего Постижения, станет, наконец, Двузначным. А если операция закончится провалом, ответит за неё этот восторженный идеалист – Двести Восьмидесятый. [1] Один пул в системе измерений Синей Унии составляет чуть больше двух стандартных земных суток. [2] Название службы внешней разведки Синих миров [3] Двузначные, с номерами меньше 50-ти. [4] Дипломаты [5] Примерно три месяца по земному летоисчислению [6] Примерно три года по земному летоисчислению. Глава 22 Система жёлтого карлика НС76А-3. Париж. - Ужасно глупо с твоей стороны. Платаны укоризненно покачивали голыми ветвями. Казалось, они, как и Ирен, осуждали безответственного курсанта, поставившего на карту своё будущее ради пустяшного спора. Странно. То, что казалось безусловно правильным в академии, здесь, среди задумчивых ив и угрюмых дубов, под сенью тёмно-зелёных елей, действительно выглядело глупым фанфаронством. Фредерик не знал, что ответить и только крутил упругую веточку ивы в своих нелепых больших руках. Прогулки по парку Забытых героев в последнее время стали для Фредерика и Ирен своего рода ритуалом. Каждый свой приезд Фредерик выкраивал пару часов, чтобы провести их тут, в тишине и покое. Посреди парка возвышалась Cтела Ушедших. Война перемалывает солдат, неутомимо и равнодушно. Она вечно голодна и никак не может насытиться. Могилы её жертв разбросаны по сотням миров на тысячи световых лет. Кому-то повезло и о том, что он вообще существовал, напоминает холмик с титановой табличкой на каком-нибудь астероиде номер 123456789 системы У Черта на Рогах. Другим и этого не досталось. Их плоть разлетелась космической пылью, испарилась в горниле взрыва, превратилась в жёсткое излучение… Да мало ли у войны способов перемолоть солдата? Некоторые имена остаются в людской памяти навечно. Как, например, имя майора запаса Наиба Зиади, спасшего целую планету. Фредерик слышал, что на одной из площадей их столицы стоит памятник этому отчаянному пилоту. И под тамошним небом бронзовый Наиб будет вечно направлять списанный в утиль старый крейсер в самоубийственную атаку против индийского линкора. Но таких единицы. Остальные находят успокоение здесь, в парке Забытых героев. В мраморном зале Центрального некрополя никогда не смолкает шёпот бесплотных губ. Десятки голосов перечисляют имена ушедших. «Я – Арнольд Мишу. Погиб при штурме скопления Росомахи. Помните меня». «Я – Мишель Маланфан. Погиб, обороняя колонию КС-318. Помните меня». Имена, имена. База данных министерства обороны бездонна, а механические голоса не знают усталости. Может быть, когда-нибудь один из этих голосов шепнёт случайному посетителю: «Я – Фредерик Дюранд. Помните меня». А может, в этот момент в зале памяти никого не будет. И его имя растает, произнесённое в последний раз бездушным механизмом. И больше никогда не прозвучит вновь. Он навсегда исчезнет из этой вселенной. И как, спрашивается, на фоне этой величественной и печальной картины должно выглядеть его ребяческое пари?! - Я всё просчитал… сестрёнка. Фредерику нравилось называть Ирен сестрой. От этого слова по всему телу разливается приятное тепло. Это слово соединяет их, как ладони в рукопожатии. Как объятия любовников. Фредерика смутился. Вот почему в этом парке ему вечно лезут в голову высокопарные сравнения? Ирен насмешливо посмотрела на насупленного Фредерика из-под своей забавной чёлки. - Не пытайся выкрутиться, пети[1] Фред. Это был глупый, ничем не оправданный риск. Как ты мог всё предусмотреть? Ты оракул? Или Высший? - Я просто лучший студент курса, – с достоинством ответил Фредерик. Ирен какое-то время сдерживалась, а потом всё-таки не выдержала и прыснула. - Ты хвастунишка и задира, Фредерик Дюранд. И если не возьмёшься за ум, так и останешься Дюрандом на веки вечные. Фредерик чувствовал себя польщённым. Странно, но даже её осуждение согревало душу. Ирен отчитывала его, как сержант первокурсника, а Фредерик тихо радовался, что ей не безразличны его поступки, что она беспокоится за него. Что ей вообще есть до него дело. - Нет, правда, это же факт. Можешь посмотреть мой табель, – возразил он, щурясь на солнышко. Осень решила сделать передышку и, раздвинув занавеси дождей, одарила соскучившуюся землю яркими солнечными лучами. Над влажной после утреннего дождя травой едва заметно поднимался пар. Ирен вздохнула. Она и сама не понимала, чем её так притягивает этот нескладный, забавный юноша, по непонятной прихоти родителей так внезапно ворвавшийся в их семью и в её судьбу. Так вызывает симпатию найденный на улице щенок. Со временем он обсыхает, отъедается, матереет, избавляется от блох и глистов, но в глазах хозяев он всегда будет дрожащим от холода мокрым комочком шерсти с большими печальными глазами. Фредерик выше её на голову. В их военной академии его наверняка учат сражаться. Он, наверное, может убить обычного человека одним ударом своего огромного кулака. Но у Ирен он почему-то ассоциировался именно с одиноким уличным щенком. Нет, он не вызывал у неё чувства жалости, совсем нет. Но… она чувствовала, что только оказавшись в их доме, Фредерик избавился от пустоты в сердце, заполнив её ими. И где-то в глубине его простой, открытой души есть и её место. И от этого где-то внутри поднималась волна теплоты… Что вовсе не снимает с Фредерика ответственности за свои поступки! - Ты же не скажешь маман? Ирен едва не рассмеялась. Точно, щенок, разбивший хозяйскую чашку! - А я думала, тебе захочется похвастаться победой. Ты же сказал, что у тебя всё было просчитано? - Это верно, – рассудительно ответил Фредерик. – Только мне почему-то кажется, что мама не посчитает пари хорошей идеей. - Да? С чего бы? - Ну… тебе же не понравилось. А вы чем-то похожи… - Мы? – удивилась Ирен. Вот уж что-что, но сходства между собой и Жаклин она не замечала. Они совершенно разные. Хотя… со стороны виднее. Наверное, несмотря на все усилия, она всё-таки поддалась магии фамилии Д’Эвре сильнее, чем думала. - Так ты скажешь? Ирен погладила встревожившегося юношу по щеке. - Не скажу. Да и когда? У меня сегодня вторая смена. А что ты будешь делать вечером? Фредерик задумался. - Не знаю ещё… В прошлый раз Дидье обещал взять меня в какой-то салон, но пока молчит. - Так напомни ему. - Не знаю… мне как-то неловко. Получится, как будто я набиваюсь. Ирен понимающе улыбнулось. Ей шла улыбка – первый признак подлинной красоты. А ещё её улыбка могла выражать самые разные чувства. Например, эта улыбка означала: «Какой же ты всё-таки дичок, пети Фред. Разве можно быть таким закрытым?». - Тебе пора перестать чувствовать себя чужим. По крайней мере, с родителями и Дидье, – честно поправилась она. - А с тобой? - Дурак. Фредерик никогда ещё не слышал такого приятного комплимента. По дороге домой Ирен, не спросив согласия юноши, связалась с Дидье и бесцеремонно напомнила ему об обещании. Фредерик чуть из мобиля не выпал от неожиданности. Ирен вывела изображение в сферу. Дидье сидел чуть не по шею в схемах, а рядом сверкал развороченными внутренностями огромный сервер, искрящийся кристаллами памяти, как рождественская ёлка. - Фред, братишка, я застрял. Прости. Но я всё помню, заеду за тобой около девяти, как обещал. – Дидье помахал рукой с зажатым в ней коннектором, на конце которого ярко сиял предупреждающий сигнал: лазерный луч активен. - Нос себе не отрежь, – посоветовала Ирен. - Подумаешь. Ты же сегодня в вечер, вот и пришьёшь, – беззаботно отмахнулся Дидье. – Ладно, мне надо работать. До встречи! - Вот видишь? – Ирен отключила пустую сферу. – А ты волновался. - Я мог и сам позвонить, – укоризненно заметил Фредерик, крутя пуговицу парадного кителя. – А так получилось, как будто я сам не решился и тебя натравил. Ирен нахмурилась. - Пожалуйста! Об этом я и говорю. Это твоя главная проблема. Ты только и делаешь, что думаешь: «ах, что обо мне подумают, как воспримут мои слова?». Как ты так живёшь? И, главное, почему? Ты же умница, каких мало! Откуда в тебе такие комплексы? Я просто не понимаю! «Ну да, – подумал Фредерик. – Откуда тебе понять. Ты же, когда смотришься в зеркало, не видишь там «дылду, похожего на грустную лошадь». Или на верблюда – как там тогда сказал Раймон?» - Я солдат, – ответил он. – И должен заботиться о чести мундира. Ирен рассмеялась. - Ты врунишка, пети Фред. Но ты очень плохой врунишка. Я тебя насквозь вижу. Сказать, что ты думаешь на самом деле? - Не надо, – буркнул, окончательно смешавшись, несчастный Фредерик. – И вообще, мы, похоже, уже прилетели. Мобиль плавно пошёл на снижение. Дюранд выглянул в выпуклое окно. - Погоди… где мы? - Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя с Дидье в таком виде? – удивилась Ирен. – Сейчас мы тебя оденем, братик. И ты станешь совсем другим человеком. Фредерик немедленно запаниковал. - А чем плох мундир? – агрессивно спросил он. – Женщинам нравится форма, это все знают. - Конечно, нравится. Но есть одна тонкость. Чтобы понравится светским дамам,на этой форме должны болтаться всякие яркие побрякушки, а на обшлагах сиять звёздочки[2]. Это был сильный удар, и Фредерик не нашёлся, что ответить. Тем временем мобиль приземлился в парковочный квадрат и услужливо откинул вверх двери. - Так что, пойдём тебя одевать? Или так и будешь из принципа отсиживаться в машине, пока я стану выбирать что-нибудь наугад? - Ладно, ладно, – сдался Фредерик. – Но я плачу сам, учти!