- А ты – поверить в настоящую любовь. Дидье усмехнулся и, подозвав официантку, попросил сменить ему остывший чай. Система жёлтого карлика НС76А-3. Планета Сен-Сир. «Будет время подумать». Какое там! К концу третьего курса господа командиры буквально сорвались с цепи. Похоже, они вознамерились доказать третьекурсникам, что выбрать профессию офицера Новой республики было не самым мудрым решением в их жизни. Ночные тревоги, когда безумный рёв сирены срывает вас с койки ещё до того, как вы проснётесь, сменялись длительными марш-бросками в громоздких скафандрах повышенной защиты. Сразу с марша – стрельбы, которые казались на их фоне чуть ли не отдыхом, потом ещё один марш-бросок, уже обратно, потом проверка оружия и скафандров, построение, завтрак и на десерт – экспресс-тест по профильной дисциплине! И добро, если бы это было единичным случаем. Нет же! Такие представления устраивались третьекурсникам по четыре раза за неделю. Не удивительно, что к выходным курсанты не волочили ног от усталости. Даже сам Дюранд на утреннем экзамене, ещё не отойдя от высадки с парашютом «в тыл условного противника», позорно спутал водяную лилию-мастодонта из океанов Пуатье-3 с мутировавшим в местных условиях Cucumaria – земным иглокожим класса голотурий. За что и получил вполне заслуженные штрафные очки, которые предстояло отработать в личное время. Если бы такое, конечно, нашлось. Так что, глотая тонизирующие таблетки и из последних сил таская тяжёлый скафандр, Фредерик менее всего был расположен «смотреть на вещи трезво», как ему предлагал Дидье. «Конечно… – бубнил себе под нос Фредерик, преодолевая грязевой ров по шею в горячей коричневой жиже. – Ему легко говорить… Сидит себе в уютном кабинете. Его бы сюда, я бы на него посмотрел. Подумайте, какой умник нашёлся. В директорском кресле легко корчить из себя философа». Дни тянулись, недели летели. Все чаще Фредерика стали посещать тревожные мысли: как там его Колетт? Не забыла ли? Не увлеклась ли кем-то другим? Юноша поневоле вспоминал слова брата: «Колетт – кокетка, ей просто приятно, что за ней ухлёстывает кто-то из самих Д’Эвре». Неужели это правда? Нет, не может быть! Если бы ей был интересен только его титул, зачем бы она так живо интересовалась жизнью курсантов? Какое ей дело? И вообще, она бы вела себя совсем по-другому. Если бы ей хотелось покрасоваться в обществе шевалье Д’Эвре, она бы не стала встречаться с ним в тихом маленьком кафе, так ведь? Она бы прогуливалась с ним в людных местах, ходила бы с ним на премьеры, одним словом, козыряла бы им, как могла. А она, наоборот, не стремилась афишировать их отношения. Вот тебе, дорогой братец, и кокетка! Нет, она – порядочная, интеллигентная девушка, которая заботится о своей репутации и о репутации Фредерика! Не её вина, что досужие борзописцы пронюхали об их знакомстве. В один из редких свободных моментов он вышел в общую сеть и нашёл-таки заметку, заголовок которой показывал ему Дидье. Сама статья показалась Фредерику совершенно безобидной. Безымянный автор писал о том, что недавно принятого в семью Д’Эвре курсанта академии Сен-Сир Фредерика Дюранда видели входящим в гримёрную мадмуазель Колетт Лемье. Дальше автор гадал – какого рода отношения могут связывать молодого человека с солисткой «Мулен-Руж». Но дальше смутных намёков этот писака не пошёл. Странно, с чего это Дидье так разволновался? Или… Фредерик хлопнул себя по лбу. И как он раньше об этом не подумал?! Возможно, Дидье сам желает занять его место? Может, он давно и безуспешно ухаживает за Колетт, а та его отвергает? Ну да! Тогда понятно, почему Дидье так старательно пытается их разлучить! Улучив момент, Фредерик поделился своей догадкой с Винсентом. Десантник покрутил пальцем у виска и сказал, что Фредерик, похоже, совсем спятил. - Да перестань ты! – кипятился юноша. – Ведь согласись, эта версия всё объясняет! - Ты так считаешь? – Винсент раскрыл ординет-сферу и, покопавшись в сети, вывел рядом две фотографии. Дидье и Фредерик. Под снимком смеющегося Дидье он расположил добытую из сети информацию: «средний сын графа Бернара Д’Эвре. Основатель и владелец компании цифровых технологий. Личный капитал – 30 миллионов франков». А под портретом уныло повесившего нос Фредерика от руки приписал: «Условно-усыновленный. Курсант третьего курса. Личный капитал – фига с маслом». Закончив своё творение, Винсент увеличил картинки и, скрестив руки, словно критик возле полотна, поинтересовался: - И ты хочешь сказать, будто певица варьете отвергла вот этого красавца, чтобы упасть в твои объятия? Фредерик не разговаривал с десантником целую неделю. Он и сам понимал, насколько глупо звучат его слова со стороны. Но он-то смотрел не со стороны! Он прекрасно знал, что не все измеряется деньгами и красивой внешностью! Колетт – человек тонкий, творческий, и очень даже логично, что в мужчине её интересует не формальный успех, а душа, личные качества. В конце концов, кто такой Дидье? Удачливый бизнесмен и, похоже, неплохой программист. Не более того. Вряд ли профессор Филирр назвал бы его талантом, вряд ли Дидье мог считаться лучшим курсантом третьего курса факультета. А Колетт расспрашивала Фредерика про учёбу! Значит, вполне естественно, что она предпочла того, кто на самом деле лучше – то есть его, Фредерика Дюранда. Тем более, что он действительно практически уже Д’Эвре! С каждой неделей Фредерику приходилось успокаивать себя подобным образом всё чаще. А всё потому, что из-за этой глупой учёбы ему пришлось дважды пропустить отпуск в Париж! Целых два раза он не встретился с Колетт! Разве какая-то биология стоила таких жертв?! Видно, начальство совсем сошло с ума, раз устроил им такой ад! Честное слово, будь такая возможность, Фредерик наплевал бы на эти бессмысленные тренировки и ушёл в самоволку, но электронные системы просто не пропустят его в космопорт, не получив подтверждения из академии. Только это и удерживало юношу от решительных действий. Глава 26 Система жёлтого карлика НС76А-3. Париж. - Бернар, Бернар! Сколько лет, сколько зим! – Объятия продлились на долю секунды дольше, чем просто дружеские. Похоже, Симона Робер ничего не забыла. Как и Бернар, хоть и прошло тридцать лет. Тогда они были молоды – ему двадцать пять, ей – двадцать два. Бернар – пилот-истребитель. Симона – младший аналитик флагмана эскадры. Их история не отличалась от множества подобных. Обычный армейский роман без обязательств, без надежд. Они любили отчаянно, на всю катушку, ничего не оставляя на завтра, потому что каждый день мог стать для них последним. Но Боги войны смилостивились над ними. Они выжили. Каждый по отдельности. Их пути разошлись давным-давно. Бернар так и остался простым пилотом, а вот Симона пошла на повышение: способную девушку заприметила военная разведка. Они не испытывали мук выбора, как это происходит с гражданскими, которые могут позволить себе роскошь духовных терзаний. Они просто расстались, вложив все непролитые слезы, всю тоску друг по другу в одну последнюю ночь. На следующий день Симона улетела в штаб сектора, а Бернар привычно сел за штурвал, как по традиции называли интегрированную систему управления боевых машин. С тех пор они виделись несколько раз – мельком и исключительно по делу. Бернар превратился в графа Д’Эвре, вышел в отставку, а Симона Робер продолжила тянуть армейскую лямку. Правда, теперь уже в офицерской должности и на «тверди», то есть на поверхности планеты. Их судьбы, когда-то переплетённые теснее, чем лианы в джунглях Габона-2, совершенно разошлись. Теперь Бернару предстояло возобновить старое знакомство. - Ты совершенно не изменился. – Симона отстранилась, внимательно разглядывая бывшего возлюбленного. – Все такой же красавчик. - Скажи это моей жене, – отшутился Бернар – Жаклин считает, что я совершенно потерял форму. - А ты её потерял? – требовательно спросила Симона, как будто не замечая двусмысленности вопроса. - Похоже на то. Сейчас даже семь «же» превратят меня в паштет. А раньше я бы их и не заметил. А вот ты только хорошеешь. Бернар говорил искренне. Симона Робер относилась к тому типу женщин, которых возраст облагораживает. Тридцать лет назад она была худой, порывистой девчонкой с огромными глазами, острыми скулами и мальчишеской фигурой. Сейчас Симона находилась на пике зрелой красоты. Казалось, время над ней не властно. Не знай Бернар совершенно точно, что ей уже исполнилось пятьдесят три, он бы ни за что не дал ей больше тридцати двух. Свойственная возрасту лёгкая полнота не испортила её фигуру, а напротив, скрыла недостатки. А изящное тёмно-серое платье подчёркивало плавные, женственные линии тела. Да, Симона действительно расцвела. И, судя по спокойному взгляду голубых глаз, не испытывала недостатка в тех, кто мог это оценить. Они встретились на террасе летнего бистро парка Монсюри. Отсюда открывался прекрасный вид на декоративный пруд. Пользуясь тёплым солнечным деньком, по водной глади скользили лодочки с парочками. Дамы прикрывались от солнечных лучей светлыми кружевными зонтиками, мужчины ограничивались модными в этом сезоне канотье. Вокруг пруда гордо возвышались раскидистые платаны, уже окутанные зелёной весенней дымкой. - Итак, теперь ты у нас заместитель председателя парламентской комиссии, – констатировала Симона. - Представь себе. А ты – засекреченный чин в военной разведке. - Не так уж и засекреченный, раз мы сидим тут, – улыбнулась Симона. - Да, прямо как в старые добрые времена, – поддержал лёгкий тон Бернар. - Насколько я помню, те времена были какими угодно, только не добрыми. Действительно, их короткий роман развивался не под сенью победных реляций. Французский флот били, и били крепко. Китайцы отлично спланировали наступление и флот, огрызаясь, словно раненый волк, теряя корабли и людей, отползал прочь, оставляя врагу систему за системой. В штабе царила растерянность, больше похожая на отчаяние. Основные силы республики завязли на русском фронте, ждать помощи было неоткуда. Именно это отчаяние, ощущение неотвратимой гибели и толкнуло их тогда друг к другу. - Я помню только хорошее, – настойчиво повторил Бернар. – В конце концов, мы их остановили. Правда, тогда тебя уже отозвали. - Кстати, как там Каро? Получается, ты снова под его началом? Бернар сморгнул. Это тоже уникальная особенность Симоны – неожиданно менять тему разговора. - Моисей? Как всегда, здоров как бык и жизнерадостен. Когда узнал, что я с тобой встречаюсь, просил извиниться за него. Сказал, ты знаешь за что. Так за что? Симона с нежностью улыбнулась. - Надо же, помнит, старый бонвиван. - Что помнит? – заинтересовался Бернар. - Да ничего, в сущности, чепуха. Ты же помнишь Моисея, он ни одной юбки не пропускал. - Ты хочешь сказать… - Как-то раз я была на ночном дежурстве, и господин майор слегка распустил руки. - И… - И получил по рукам, а ты как думаешь? Мы же тогда… были вместе. Бернар опешил. - Нопочему ты не сказала мне? Симона погладила его ладонь. В этом жесте не было ни капли эротизма – просто память. Отзвук былой песни, отблеск погасшего огня. - Чтобы ты понёсся бить морду начальнику штаба эскадры? - Да брось, я бы не стал… - Конечно же, стал. Вспомни, ты был совершенно неуправляемый. Командир крыла рыдал и просился в отставку, лишь бы от тебя избавиться. - Да… – по лицу Бернара скользнула тень. – Пожалуй, я действительно потерял форму. - Нет. Просто, наконец, повзрослел. Странно. Женщина, с которой он не встречался столько лет, по-прежнему понимает его. Почти так же хорошо, как Жаклин, с которой Бернар прожил бок о бок почти тридцать лет. А в чём-то даже лучше. Жаклин известен другой Бернар, тот, который приумножил фамильное благосостояние, который занимается политикой, посещает театры. Жаклин в совершенстве изучила графа Д’Эвре, но что она знает о лейтенанте Фрадетте, носившемся на своём перехватчике между жизнью и смертью? Офицере, не щадившем себя и убивавшем других людей? Сколько их было? Двадцать? Тридцать? Или тридцать тысяч? Лейтенант Бернар Фрадетт не считал. А Бернар Д’Эвре не любил об этом вспоминать. Но теперь всё изменилось. Будущее снова запахло кровью. Графу Д’Эвре придётся снять белые перчатки и заняться грязным делом. А ещё лучше – умыть руки, отойти в сторону и выпустить на волю лейтенанта Бернара Фрадетта. Уступить место убийце. И дать ему в руки большую лопату, чтобы было сподручнее копать новые могилы. - Зачем ты меня искал, Бернар? – осторожно, словно боясь спугнуть, спросила Симона, не отпуская его руку, непроизвольно сжавшуюся в кулак. Бернар с тоской подумал, что Симона – единственный человек на свете, которая смогла бы понять и принять его решение. Единственная, кому можно рассказать всё. О людях и о Высших, будь они трижды прокляты. Но не выйдет. Стоит ему только заикнуться о Мозаике, и его тут же разобьёт инсульт. Или инфаркт. Или он просто взорвётся на глазах почтенной публики, щедро оросив алым белоснежные скатерти и балюстраду. Нет, Бернар не мог сказать правду. Правда превратилась для него в непозволительную роскошь. Как чувства к этой женщине тогда, тридцать лет назад… - Есть одна идея, – задумчиво произнёс он. – Хочу сначала обсудить её с тобой. - Как с другом? Или… - Не «или». «И». Мне нужна майор внешней разведки флота Симона Робер и нужен друг, которому можно довериться. Женщина задумалась.