- Вот видишь, папа, я же говорил, – проговорил сквозь набитый рот Люка с таким видом, как будто Бернар утверждал обратное. – У тебя шестьдесят три процента. Ты просто уничтожил этого фигляра! - Ничего. Вот увидите, сейчас Моро отомстит за собрата по профессии. – Бернар вернул звук. «… что и требовалось доказать», – с торжеством закончил Жиль Моро, невольно превратив фразу графа в забавный каламбур. Ирен прыснула, забрызгав вином скатерть. - Прости, мама, – сконфуженно пробормотала девушка, но Жаклин только отмахнулась. Моро отступил к краю сферы, освободив место для двух портретов: Бернара и Люка. Под ними появились графики. «А теперь давайте взглянем на результаты семейного тандема Д’Эвре, – насмешливым тоном сообщил он. – Как видите, недостаточно быть виконтом и заседать в директорате фамильного концерна, чтобы привлечь симпатии избирателей. Слава Высшим, когда речь идёт о свободном волеизъявлении людей, происхождение и богатство не играют роли. И в этом подлинный смысл нашей демократии. И это нам со всей наглядностью доказал сегодня виконт Люка Д’Эвре. Попрощаемся с ним». Под портретами появилась наскоро нарисованная карикатура. Получалось, что Бернар управлял велосипедом-тандемом, а Люка сзади крутил педали. Секундой позже он вылетел из седла и упал. Его портрет свалился вниз и пропал из фокуса сферы. - Вот мерзавец, – почти весело сказал Люка, протягивая руку за виноградом. Его пальцы подрагивали. - Не бери в голову, сынок, – отозвался Бернар. – Не все умеют сохранять лицо при проигрыше. Пусть плебеи смеются. Нас интересуют совсем другие люди. «Но давайте поздравим с победой Д’Эвре старшего. Нашего легендарного героя, который не упустил возможности конвертировать боевую славу в громкий титул и миллиарды франков». Теперь настал черёд Бернару стиснуть зубы, вцепившись, словно в спасательный круг, в руку Жаклин. Впрочем, граф быстро овладел собой и следующую тираду ведущего выслушал с ленивой улыбкой и презрением в глазах. «… Как видите, этот предприимчивый господин, Бернар Д’Эвре, станет депутатом Национального собрания Республики. Его можно поздравить. Но можно ли поздравить с этим выбором нас с вами? К сожалению, я так не думаю. Ведь если разобраться, факт, что граф Д’Эвре занял этот пост, является чистой воды случайностью. Как вы, конечно же, поняли, я имею в виду безвременную кончину Клода Мартинеса, который вне всяких сомнений одержал бы верх над графом Д’Эвре. Но горячее сердце месье Мартинеса не вынесло той компании травли, которую развернули против него правые СМИ, в стремлении выслужиться перед своими спонсорами…» - Туда Мартинесу и дорога, – заметил Люка. – Если бы он ещё и Лашанса забрал с собой, вообще было бы здорово. - Как ты можешь так говорить?! – тут же вспыхнула Ирен. – Жизнь каждого человека – величайший дар! - Это в тебе говорит врач, сестрёнка. На самом деле некоторые из них – сущее наказание! Пока дети продолжали пикировку, Бернар задумчиво поглаживал руку жены, размышляя, какой чудовищный взрыв потряс бы республику, прознай досужие репортёры об истинной причине смерти Клода Мартинеса. [1] Национальное собрание или национальная ассамблея – нижняя палата парламента Французской республики. [2] Часто используемое название Парижского университета. Глава 3 Система жёлтого карлика НС76А-3. Планета Новый Париж. Столица Новой республики - Париж. Ирен засиделась за книгой. Завтра утром она об этом пожалеет. Её смена начинается в восемь пятнадцать утра и не секундой позже. Но последние находки археологов Высших рас, сделанные на пепелище Древней Земли, всколыхнули общество, заставили о себе говорить. Высшие обнаружили новый, неизвестный прежде период культуры давно исчезнувшей Франции, как её принято называть – Древней республики. На этот раз археологи сумели проникнуть в толстый пласт инвертированного пространства-времени, датированного первой третью двадцатого века земной истории[1]. Закономерно, что книги писателей той эпохи возглавили рейтинги. Ирен зачитывалась Прустом. Проглотив «По направлению к Свану», она с жадностью открыла «Под сенью девушек в цвету». Закрыв глаза, она повторяла про себя строки давно сгинувшего автора, наполняясь духом той эпохи, вдыхая воздух древней Земли, ощущая на своей коже свет её солнца, шелест её деревьев, шум прибоя её морей. Пруст, с его педантичностью, с его любовью к медленному, размеренному повествованию, стал для неё окном в тот мир, в то время. Она погружалась в него, скользя вдоль тонкой грани между историей, рассказанной этим давно истлевшим мертвецом и реальностью. Она чувствовала себя одной из тех женщин, которыми восторгался Пруст. Она была землянкой. Иногда ветреной, иногда целомудренной. То строптивой, то кроткой. Разной. Но обладающей главной тайной, удивительной способностью, которой Ирен лишена. Способности создать новую жизнь. Зачать и родить дитя. Стать матерью. И растить своего ребёнка от беспамятного младенчества до мудрой зрелости. Своего, а не усыновлённого в отчаянной попытке искусственно связать давно порванную нить преемственности поколений. Ирен никогда не говорила об этом Бернару и Жаклин. Они действительно любят её, как, наверное, положено любить родную дочь. Хотя кто же из нынешних людей знает, как любят родных детей? В всяком случае, они добры и заботливы. Они стараются изо всех сил. И не их вина, что она пробудилась таким… моральным уродом. Что она не чувствует к ним ничего, кроме холодноватой признательности. Это не их вина. И поэтому с того самого момента, как чета Д’Эвре приняла её в свою семью, Ирен играет роль послушной, доброй дочери. Лжёт, лицемерит. А что ещё ей остаётся делать? На что только она, наивная двадцатилетняя девчонка, тогда надеялась? Что произойдёт чудо? Что она полюбит этих людей? Или её просто испугала жизнь, полная неизвестности, и она обрадовалась возможности укрыться за их спинами? В любом случае, она совершила ошибку. И сейчас с удовольствием отказалась бы от фамилии Д’Эвре и убежала из этого роскошного особняка, прихватив с собой только любимые книги и смену белья. Сбежала бы, не будь так жалко приёмных родителей. С кем тогда они останутся? С самовлюблённой истеричкой Анаис? С Дидье, который своими проделками чаще огорчает, чем радует родителей? С Люка, снедаемым уязвлённым эго и завистью к отцу? Нет, она не может так поступить. Это будет неправильно, подло и эгоистично. И поэтому врач-реаниматолог Ирен Д’Эвре продолжит играть роль, позволив себе только одну форму побега: в книги давно ушедшей эпохи. Скрипнула, медленно отворяясь, дверь. По полу заскользил, увеличиваясь, жёлтый световой треугольник. - Не спишь? А вот и Дидье. Ну надо же! Появился, наконец! - Не сплю. - Вот и хорошо. Собирайся, нужна твоя помощь. Только тихо. Ирен отложила книгу и спустила ноги с кровати, нащупывая тапки. - Что случилось? - Это Анаис. Она опять сорвалась. О Господи! Только этого не хватало! Ирен бросилась к комоду, схватила саквояж с медкомплексом, переложила в свою сумку. «Как знала, перепроверила на прошлой неделе заправку инъекторов!» - Где она? - В машине. Не хочу, чтобы родители узнали. - Умница. Едва поспевая за младшим братом, Ирен на цыпочках спустилась по лестнице. Хорошо ещё, слуг нет. Рене бы точно наябедничал хозяйке, мелкий крысёныш. Анаис бессильно поникла на переднем сиденье спортивного «Вортекс – мираж». Голова покоится на свёрнутой куртке, положенной на переднее торпедо (умница Дидье), рот полуоткрыт, глаза закачены. - Она тебе позвонила? – Ирен быстро настроила систему, прыснула на шею сестры обеззараживающим спреем, ввела в подключичную вену тонкую иглу дозатора, закрепила. - Позвонила, как же… я полгорода облазил, пока её нашёл. Наша злючка отключила маяк. - Вот идиотка, – с сердцем бросила Ирен, закрепляя контакты экспресс-диагноста. – Так ты из-за неё не пришёл? Знаешь, родители расстроились. - А что мне было делать? Позвонить и сказать: «Извините дорогие, я знаю, что у вас выборы, но ваша младшая дочь валяется в каком-то наркопритоне, так что я немножко задержусь»? - Нет, ну зачем же так… - А как тогда? Пусть лучше считают, что я безответственный разгильдяй. Ирен почувствовала укол совести. Именно так она и подумала, когда праздничный ужин, посвящённый избранию отца, уже завершился, а Дидье так и не появился. Да, хорошая сестра, нечего сказать. Не догадалась, сердце не подсказало. Дура, бесчувственная дура. - Как ты узнал, что она… снова? - Малышка выставила новую картину. Раз не позвонила и не нахвасталась, значит, критики снова разнесли её в пух и прах. Я связался с её приятелем, ну, помнишь, такой рыхлый тип, вечно с дурацким бантом на шее… - Это тот, который называет себя Корнелиусом? - Он самый. В общем, всё так и оказалось. На вернисаж принесло Арнольда Леру. - А кто это? – На экране диагноста появилась первая информация. Ирен, нахмурившись, рассматривала состав отравы, наполняющей вены Анаис. - Кто? Ирен, ты меня удивляешь. Ну же, Арнольд Леру! Тот самый, который заявил, что если картина не вызывает у него сердцебиения, её можно отправлять на помойку. - Ого. У этого человека всё в порядке с эго. - Не то слово. Он использовал Анаис как боксёрскую грушу. Встал напротив её картины и устроил публичную лекцию на тему: «Как нельзя писать». - Вот сволочь! Можно подумать, у Анаис самые плохие в мире картины! – искренне возмутилась Ирен. Хоть, с её точки зрения, таланта у младшей сестры было с фиговое зёрнышко, но среди тех, кого критика превозносила, хватало штукарей, которые не могли похвастаться и этим. - При чём тут её картины? Анаис досталось из-за папеньки. Ирен со все усиливающейся тревогой покачала головой. До такой степени Анаис ещё не накачивалась. Ну и коктейль… как будто сестрёнка решила себя убить. А может… Ирен ещё раз всмотрелась в результаты анализа. Анаис, глупышка ты наша, ну зачем ты так? Обычные антидоты не помогут. Надо спасать печень… Высшие, да тут всё надо спасать! - Едем в клинику. – Ирен решительно закинула сумку на заднее сиденье. – Быстро. - Ты смеёшься?! Подумай, если об этом станет известно… отец только избрался, адоченьку-наркоманку откачивают в больнице! Такой короткой каденции в республике ещё не было. - Это меня не касается. Она умирает, Ди. Лицо юноши посерело. «Вортекс» свечой взмыл в ночное небо. Дидье водит как бог. Ирен знала это и раньше, брат не раз катал её над ночным Парижем, посмеиваясь над визгом девушки. Но сейчас Дидье бил все рекорды. Его «Вортекс» лимонной молнией нёсся над сияющими парижскими кварталами. Ирен составила программу инъектора и запустила процесс. Комплекс пискнул, вливая Анаис первую порцию реанимационного коктейля. - Что ты делаешь? – Дидье не отрывался от трассы, но услышал звук. - Удерживаю с нами. Это всё, что я могу. Господи, какое счастье, что ты её нашёл! Она бы и часа не протянула.