- Слушаюсь, месье Пьер. – Здоровяк ударил фуражку о колено, возвращая ей исходную форму, и водрузил её на свои вихры. – А… - Что-то ещё? – с некоторым раздражением осведомился Клебер. Жадность какое-то время боролась со страхом. Страх победил. - Нет, ничего, месье Пьер. - Тогда не стану вас задерживать. Патрик ретировался. А Филипп, вернувшись на облюбованную скамейку, откинулся на спинку и, закрыв глаза, подставил лицо тёплому весеннему солнышку. В последнее время ему нечасто удавалось вот так спокойно посидеть в парке, послушать ровный шорох ветра в ветвях, ощутить горячие лучи солнца на коже. С тех пор, как Мозаика вросла в его плоть, ему не часто удавалось чувствовать себя человеком. Хорошо… Но даже сейчас, расслабившись, он не мог позволить себе не думать о деле. Чёрный наездник, как он называл про себя внедрённый конгломерат, не позволял. Филипп буквально чувствовал, как вонзаются шпоры в бока. Сумасшествие? Да, возможно. А кто бы на его месте остался нормальным? Бернар Д’Эвре? Помилуйте. Клебер не слепой. Он видит, что граф ищет его общества. Лощёный, высокомерный красавец граф. С чего бы это? Общее дело? Да у него сотня общих дел с людьми куда более интересными. Не-ет, причина в другом. Граф тоже чувствует шпоры. И не знает, куда деваться от боли в окровавленных боках. Ему кажется, что Клебер даст ему какое-то спасительное средство. Что-то вроде ментальной мази от царапин. Если бы. Существуй такое снадобье, Клебер намазался бы им с ног до головы, даже воняй оно, как кожевенная фабрика. Нет, от шпор не спастись. Филипп знал, что боль не более чем фантом. Что на самом деле фрагмент Мозаики совершенно безобиден. Когда Мозаики вербовали его, они советовали рассматривать фрагмент как некий аналог преданного пса. Который всегда стоит на страже жизни и здоровья хозяина. И ведь если смотреть на вещи непредвзято, они правы. Первым делом мозаика, распавшись на миллионы крошечных охотников, обрыскала все закоулки его организма, нашла и выгрызла с корнем, со всеми метастазами, его неоперабельный рак. Казалось бы, радуйся! Ан, нет. Шпоры не позволяют. И никогда не позволят. После расставания с Люси, Филипп жил лишь надеждой, что когда всё кончится, когда Мозаики достигнут своей цели, они, наконец, его освободят. Хотя… смешно на это рассчитывать. Ведь эти странные существа – законченные параноики. Они никогда, ни при каких обстоятельствах не оставляют следов. Так станут ли они рисковать, отпуская на волю свидетеля своих интриг? Филипп тряхнул головой, прогоняя навязчивые мысли. Пора вернуться с небес на землю и заняться насущными делами. Первым в очереди стоит неуместная страсть Фредерика Дюранда. Влюбись этот дурачок в нормальную девушку, Клеберу не пришлось бы беспокоиться. Но интрижка с Колетт Лемье, с точки зрения Мозаики, представляет угрозу плану. В самом деле, Фредерик ещё не расшнуровал на девчонке корсет, а в сети уже появились заметки, касающиеся связи певички варьете с членом семьи Д’Эвре. Для Высших этого оказалось достаточно. На днях Клебер получил срочное задание: любой ценой предотвратить развитие отношений, компрометирующих семью графа. Обязательное условие: юный Дюранд не должен заподозрить постороннего вмешательства. В качестве варианта Мозаики предложили подстроить несчастный случай, аварию мобиля. Клебера покоробила и насторожила готовность чужаков убивать. Ему и самому приходилось лишать людей жизни, но только законченных преступников и только когда все другие варианты не срабатывали. Мозаика же рассматривала прекращение жизнедеятельности возможных источников опасности как самую простую и, следовательно, оптимальную стратегию. Но что ещё ждать от цивилизации, которую и живой-то можно назвать с известной натяжкой? К счастью Мозаика, верная своему обещанию, не предпринимала роковых шагов самостоятельно, а согласовывала их с ним. Клебер убедил чужаков не спешить с радикальными мерами, упирая на то, что в его практике встречались задачи куда сложнее, и он успешно их решал без помощи инопланетных технологий и без жертв. «Поймите, – втолковывал Мозаике Филипп, – Смерть девушки вызовет кривотолки. Обязательно найдутся любители теорий заговора, которые свяжут её гибель с потенциальным мезальянсом. Ликвидировав мадмуазель Лемье, вы получите эффект, обратный желаемому». Мозаики не стали возражать и предоставили Филиппу карт-бланш. Но при этом честно предупредили, что если Филипп не преуспеет, они вернутся к варианту с аварией мобиля. На том и разошлись. Амбициозную девчонку Клебер просчитал, не отрываясь от утреннего какао. История старая, как мир. Провинциальная красотка приезжает в столицу, чтобы завоевать место под Солнцем. Она спешит, пока молода и популярна. А за счёт чего, спрашивается, певичка варьете может устроиться в Париже? Только за счёт успешного замужества. Прежде всего, Филипп решительно отверг предположение, что малышка нацелилась на самого Дюранда. Колетт Лемье не из тех, кто довольствуется малым. Пятый усыновлённый в семье, без шансов на наследование титула, без внятных финансовых перспектив, без светского лоска – нет, такой человек не мог стать объектом её интереса. Но зачем тогда Колетт играть чувствами юного Дюранда? Клебер разгадал эту загадку, воспользовавшись своим допуском следователя-консультанта Конторы. Просканировав базы данных клубов, в которые вхожа Колетт, и сопоставив кое-какие факты, Филипп пришёл к выводу, что причину странного увлечения Колетт курсантом-третьекурсником зовут Теодор Д’Авен. Теодор – завсегдатай клуба мадам Лароз, в котором регулярно появляется Колетт. Потомственные аристократы Д’Авены не уступают богатством семье Д’Эвре. Их верфи процветают, поставляя заказчикам по всей республике тяжёлые лихтеры, украшенные геральдическим щитом в красно-жёлтую диагональную полоску – гербом семьи Д’Авен. Старший сын графа, тридцатитрёхлетний виконт Жиль Д’Авен, избрал церковную стезю, и носит скромный титул епископа Аженского. Зато второй сын – двадцатидевятилетний Теодор Д’Авен, выпускник экономического факультета Сорбонны, занимает пост директора одного из крупнейших предприятий семейного концерна. Сравнив данные о перемещениях Теодора и Колетт, Филипп убедился, что в течение последних двух лет они неоднократно оказывались на одних и тех же планетах в одно время. Но, что показательно, последнее месяцы такие «совпадения» случались всё реже. Клеберу стала ясна роль Фредерика Дюранда в планах расчётливой провинциалки. Обычная женская уловка. С помощью магии фамилии Д'Эвре хитроумная Колетт хочет заставить Теодора ревновать! Приложив ещё немного усилий, Филипп получил веское подтверждение своей версии: оказалось, что материал о связи мадмуазель Лемье и Фредерика Дюранда появился в бульварных изданиях не случайно: Колетт сама слила его знакомым журналистам. Убедившись, что Фредерик лишь разменная монета в игре коварной красотки, успокоенный Клебер отправил донесение: опасности нет, Фредерик не является целью мадмуазель Лемье. Но Мозаика на этом не успокоилась. Она потребовала однозначного результата: Колетт Лемье должна немедленно оставить Фредерика Дюранда в покое. Филиппу пришлось засучить рукава и вплотную заняться изучением похождений актрисы. Для бывшего ведущего следователя Конторы, раскрывавшего аферы, затрагивавшие десятки планет и сотни влиятельных людей, наивные хитрости смазливой девчонки были не сложнее газетной шарады. Филипп исходил из логичного предположения, что Колетт не берет денег у Теодора Д’Авен: ведь это превратило бы её фактически в содержанку. Нет, Колетт старается выглядеть в его глазах успешной и независимой личностью. А подобный статус в Париже обходится недёшево. Клебер встретился с администратором клуба мадам Лароз. Разговор по душам, подкреплённый приличной взяткой, укрепил его подозрения. По утверждению администратора, Коллет тайно платит мадам Лароз за возможность свободно появляться в элитарном клубе. Причём платит едва ли не больше, чем зарабатывает в «Мулен Руж». При этом Колетт умудряется выглядеть ухоженной, одевается стильно, дорого, носит неброские, но дорогие украшения. Значит, понял Клебер, её кто-то содержит. Осталось найти этого кого-то и расставить сети. Конечно, мадмуазель Лемье не афишировала своего спонсора. Клеберу пришлось организовать за ней круглосуточную слежку. Шли дни, Мозаика нервничала всё сильнее, а Колетт не давала сыщику ни малейшей зацепки. Филипп даже начал беспокоиться: уж не оставил ли девушке кругленькую сумму какой-нибудь престарелый любовник, скончавшийся от чрезмерных физических усилий? Но через неделю упорство бывшего следователя Конторы было, наконец, вознаграждено. Колетт Лемье провела ночь в отеле «Квазар-люкс». Клебер оживился. Он не сомневался, что нашёл любовное гнёздышко, в котором Колетт зарабатывает себе на красивую жизнь. «Квазар-люкс» относится к тем немногим отелям, в которых при желании можно остаться невидимкой. Консьерж «Квазара» за умеренное вознаграждение всегда войдёт в положение клиента, «потерявшего документы», но чудом сохранившего пухлый кошелёк. Он просто занесёт в журнал то имя, которое назовёт клиент и примет от него плату наличными. Разумеется, это противозаконно. Но местная полиция, получающая свою долю, смотрит на такие нарушения сквозь пальцы. Только участники этой маленькой аферы зря считают себя самыми хитрыми. Список отелей, которым дозволено играть в анонимность, утверждается в той самой Конторе, службе в которой Филипп Клебер отдал двадцать лет. Благодаря соглашению с владельцами отелей, следователи Конторы не раз садились на хвост особо опасным преступникам. Использовав базу данных Конторы, Филипп вышел на Патрика Савара – портье из «Квазара-люкс», которому страшно нравилось наблюдать за молодыми постоялицами, принимающими ванну. Припугнув Патрика, Клебер получил необходимую информацию о Колетт вместе с компрометирующими её снимками. Теперь, когда на руках у Филиппа оказались неопровержимые доказательства, пришло время лично встретиться с мадмуазель Лемье. Клебер посмотрел на часы. До окончания спектакля в «Мулен Руж» оставалась ещё уйма времени. «Как раз успею пообедать», – решил Клебер, вызвал такси и направился в «Подвальчик Люка». Превратившись из следователя самой засекреченной службы в вольного охотника, он, наконец, смог позволить себе постоянные привычки. Этот скромный трактир стал едва ли не главной из них. Здешняя кухня не поражает разнообразием. Обыкновенная домашняя еда. Даже не всегда натуральная. Но Клебер прикипел к этому местечку не по воле желудка. Ему импонировало, что в «Подвальчике» немноголюдно. Что люди, сидящие за столиками, никуда не спешат. Что они – мещане. Самые обычные мещане. Клеберу нравилось чувствовать себя одним из них. Вот бы ещё научиться читать газеты и обсуждать с постоянными посетителями политику планетарного правительства! Поругивать мэра за нерешительность, а городской совет – за высокие налоги. Да мало ли кому и за что можно перемыть косточки! Главное, делать это просто из любви к искусству. Никто из завсегдатаев «Подвальчика Люка» понятия не имел, что на самом деле происходит в муниципалитете. Они просто болтали, немало не заботясь о том, кому и что говорят. И это наполняло душу Филиппа Клебера покоем и теплом. «Что за милые люди, – думал он растроганно. – Вот ради них мы и работаем». Так было и сегодня. Но в самый неподходящий момент, по ассоциации со скачками, которые оживлённо обсуждали двое старикашек через стол от него, Филипп вспомнил о Чёрном наезднике. И, словно только этого и ожидая, в бока вонзились шпоры. «К психиатру бы сходить, – вздохнул про себя Клебер. – Чтобы выписал какие-нибудь таблетки. Это ведь форменное сумасшествие. Только что я ему скажу? Как объясню? Я ведь и рта раскрыть не успею, как Мозаики порвут мой мозг, как Мартинесу. О господи, когда же всё это, наконец, кончится?» Приложив карту к расчётному сектору стола, он поднял воротник пальто: солнечный день сменился пасмурными сумерками. Небо хмурилось серыми облаками и всхлипывало редким промозглым дождиком. Клебер вызвал машину. «Мулен Руж один», – коротко приказал он. Автопилот согласно мигнул зелёным огоньком на экране курсового ординета и плавно поднял машину в воздух. «Расчётное время прибытия – двадцать одна минута». Мадмуазель Колетт Лемье оказалась именно такой, какой Клебер её представлял. Разумеется, речь шла не о внешности – портретов молоденькой певички он за эти дни насмотрелся. Характер, манера двигаться, речь. За годы службы Клеберу доводилось встречаться с тысячами человек, каждый из которых мнил себя исключительным, особенным, непохожим на других. Но правда в том, что исключительных людей нет в природе. Их не существует. И слава Богу. Ведь работа следователя строится именно на сходствах. Мотивов, поступков, личностей. В этом смысле Колетт Лемье оказалась типичной молодой стервочкой. В меру умной, в меру смелой. Стоило только Клеберу негромко заикнуться о «Квазаре-люкс», как она моментально сориентировалась и доверительно взяла его под руку. «Вы сопроводите меня, месье Пьер? – громко, на весь коридор, по которому сновали полуодетые девушки из кордебалета, спросила она. – Я давно искала опытного бухгалтера». Что ж, девочке нельзя отказать в самообладании. С такими приятно работать. Дуры обычно упираются или же, наоборот, пытаются выдумать какие-то идиотские истории, попусту тратя время и испытывая терпение следователя. Умные же люди всегда знают, когда надо остановиться и обсудить условия компромисса. Клебер от всей души надеялся, что первое впечатление окажется верным, и у мадмуазель Лемье достанет ума не затруднять жизнь себе и ему. - Вызовите мобиль, месье Пьер, – повелительным тоном продолжила она, когда Клебер предупредительно распахнул над ней зонт: к ночи дождь разошёлся не на шутку. Зеваки, толпившиеся на лоснящемся лужами тротуаре, расступились. В зеркалах луж отражались алые огни варьете, и казалось, что тротуар залит кровью. Повинуясь сигналу вызова, с нижней, транспортной линии спустился жёлтый мобиль и предупредительно поднял дверь. Пассажиры заняли места в его уютном чреве. Мобиль опустил дверцу и тут же стартовал, освобождая посадочный квадрат для другой машины. - Кто вы такой? Что вам нужно? – прошипела Колетт, едва мобиль влился в общий поток. - Моё настоящее имя вам ни о чём не скажет. Сейчас мы просто побеседуем и, думаю, договоримся. – Клебер всем своим видом выражал спокойствие. По своему опыту он знал, что люди поневоле копируют манеру более сильного собеседника. Стадный инстинкт, никуда не денешься. И действительно,после короткой вспышки Колетт взяла себя в руки. - Вы журналист? – спросила она почти спокойно. - Не имею чести. - Тогда шантажист? Вам нужны деньги? Девочка пытается забрать инициативу в свои руки. Забавно. - Нет и нет. Перестаньте гадать и послушайте меня. От вас требуется только одно. Оставьте в покое Фредерика Дюранда. - Вот как? – Колетт надменно выпрямилась. – Вас нанял граф Д’Эвре? Или Дидье, этот мелкий пакостник? Очевидно, прежде чем взяться за Теодора Д’Авен, Колетт пыталась заполучить в свои сети среднего сына Д’Эвре. И, судя по раздражённому тону, безрезультатно. - Нет, мадмуазель. Я действую по собственной инициативе. И мне угодно, чтобы вы больше никогда не встречались с этим молодым человеком. - Это будет непросто, – усмехнулась Колетт, пересаживаясь так, чтобы наиболее выгодным образом преподнести свою изящную фигурку. – Мальчик влюблён. Даже если я захочу отшить его, не уверена, что у меня получится. - Зато я уверен в ваших силах. А чтобы у вас был достаточно мощный стимул, посмотрите вот это. Филипп передал девушке жёлтый конверт. Колетт машинально открыла его. Из конверта посыпались снимки. Девушка отшатнулась. Красивое лицо исказила гримаса отвращения. Колетт поспешно стряхнула их с юбки на пол, словно ядовитых пауков. - Ах вы… Вы бессовестный мерзавец! – выдохнула она. Правильно. Атака – первая реакция жулика, пойманного с поличным. Знакомо, знакомо. - Мадмуазель, мы с вами стоим друг друга, – примирительно произнёс Филипп. – Вы изменяете виконту Д’Авен с денежным мешком и пытаетесь заставить его ревновать, играя чувствами неопытного юноши. Я хочу защитить этого молодого человека и не гнушаюсь ради этого методами, которые не делают мне чести. Колетт задумалась. Молодец, хорошая девочка. С людьми её типа можно договариваться, не опасаясь, что им взбредёт в голову мстить. А значит, ему удастся удержать Мозаику от более решительных действий и мадмуазель Лемье останется в живых. - Как вы можете заниматься такой грязью? – тихо спросила Колетт. – Вы же выглядите приличным человеком. - Как и вы, Колетт. - Вы просто не понимаете… – с горечью прошептала девушка. Неожиданно для себя Филипп почувствовал нечто вроде жалости. - Думаете, я не знаю, что вы хотите мне сказать? – спросил он. - И что же? - Вы скажете, что я не знаю, каково это, начинать в Париже без связей, без денег. Как унизительно жить впроголодь в мансарде на окраине, обивать пороги, мечтать вырваться из безнадёжного второго голоса в хоре и от всех получать либо отказы, либо скабрёзные предложения. Что я не понимаю, как противно отдаваться не по воле чувств, а с тем только, чтобы вырваться из порочного круга. Вы захотите сказать, что нищета ничуть не менее унизительна, чем участь содержанки. И что будь у вас другой способ пробиться наверх, вы бы даже не посмотрели ни в сторону сластолюбца Ратте, с его слюнявыми объятиями, ни на самовлюблённого хлыща Теодора Д’Авен. - Откуда вы знаете? – Щёки девушки вспыхнули обжигающим румянцем. - Да потому что я старый, – грустно улыбнулся Филипп. – И ещё потому, что я тоже потратил всю молодость, чтобы добиться хоть чего-то. Какой-то малости, которую другие получают, не задумавшись, только потому, что им выпал счастливый билетик. Или потому что они – мерзавцы, не гнушающиеся ничем. Так что я буду последним, кто станет вас осуждать. Колетт растерянно замолчала. Спохватившись, она подняла с пола снимки и, не глядя, брезгливо запихнула их в конверт. - Вы странный человек, месье Пьер. Я даже не могу понять, ненавижу я вас или нет. Девушка окончательно пришла в себя. О большем Филипп и не мечтал. - Не тратьте понапрасну чувств, мадмуазель Лемье, – мягко предложил Филипп. – Давайте просто договоримся, и всё. Вы оставляете в покое Дюранда, а я не лезу в ваши дела. - Вы сказали, что не работаете на семью Д’Эвре. – Колетт пристально посмотрела ему в глаза. - Верно. - Тогда почему вы так защищаете Дюранда? Он же как раз из тех счастливчиков, о которых вы говорите. Он – никто. Ничтожество, которому банально повезло. Человек, который пальцем о палец не ударил, а стал миллионером и аристократом. Разве он не заслуживает наказания? Хотя бы просто из чувства справедливости? Филипп покачал головой. В принципе, можно заканчивать. Девочка уже согласилась на его условия, он в этом не сомневался. Додавить её не составит ни малейшего труда. Но Филипп не хотел останавливаться на ультиматуме. Необходимо чтобы у Мозаики не осталось никаких сомнений: проблема решена целиком и полностью. Иначе она, в своей болезненной мнительности, прикончит бедную девочку просто так, на всякий случай. Поэтому Филипп и позволил втянуть себя в совершенно ненужный разговор. - Вы ошибаетесь, Колетт. Вы слишком замкнулись в своём восприятии мира. Вы делите людей на две категории: хороших людей, которые добиваются успеха кровью и потом, и людей дурных, которым этого делать не приходится. - А разве это не так? – запальчиво возразила девушка. Господи, какая же наивная дурочка… - Начнём с того, что и среди тех, кто пробивается своими силами, полно негодяев. - Я говорю не о них, – нетерпеливо отмахнулась Колетт. Клебер пригляделся.