- Я думаю, что если бы не Дидье, тебя бы с нами уже не было. - Значит, братец постарался. Ну что ж, спасибо тебе, дорогой Диди. Правильный, умненький Диди. Опять спас непутёвую сестру. Да, и щедрый к тому же. Раскошелился на лечение. Кстати, я могла и сама заплатить. «Отхлестать бы тебя по щекам, маленькая инфантильная дрянь. Подумайте, её картинку не похвалили. Какая катастрофа. Заставить бы тебя пойти на завод… или хотя бы официанткой, чтоб к вечеру руки отваливались». - Сама? Как бы не так. Ты платишь деньгами папа. Ты бы ещё не перевела средства, а журналисты уже слетелись бы, как мухи на мёд, – сухо заметила Ирен. - А-а, ну да. Как же я забыла. Честь семьи Д’Эвре. Вот что вас волнует. Честь грёбанной аристократии. - Ты тоже грёбанная аристократия, – напомнила Ирен. - Вашими молитвами. Если бы не вы, я бы сейчас… я бы уже была свободна. Кто просил вас лезть?! – внезапно выкрикнула она. Ирен покосилась на часы. Ну да, вот и шок. Привет, кортизон. Теперь Анаис будет визжать поросёнком, пока… а, ладно. Ирен достала инъектор и, перегнувшись через сиденье, всадила дозу в шею девушки. - Ты свихнулась?! – взвизгнула та, хватаясь за шею. – Хоть бы предупредила! - А ты нас предупредила? – вспыхнула Ирен. – Ты хоть кого-то предупредила? Так что ты жалуешься? - Что ты ей ввела? – беспокойно спросил Дидье, на секунду отвлекаясь от машины. По только ему ведомым причинам, он не пользовался автопилотом, предпочитая архаичное ручное управление, формально запрещённое в городской черте. - Успокаивающее. Хочу с ней нормально поговорить. Препарат подействовал быстро. Анаис сникла. Приступ паники сменился усталостью. - Наис, послушай меня внимательно, – медленно и доброжелательно произнесла Ирен. – Я понимаю твою боль. Тебе кажется, что тебя никто не понимает, что мы тебе чужие. Думаешь, у меня такого не бывает? Ещё как бывает. Но это неважно, это иллюзия. - Да? Почему же? - Потому что это то, что у нас тут. – Ирен постучала себя пальцем по лбу. – Это субъективно. Наш разум вступает в противоречие с глубинными инстинктами. Мы чужие друг другу по крови – так говорит инстинкт. А разум говорит, что мы родные люди. Когда нам плохо, когда мы устаём, древний инстинкт может взять верх над разумом. Но постепенно он уходит на второй план. Потому что мы – прежде всего разумные существа. Разум создаёт личность. Он наполняет её духовностью. Это делает нас родными куда надёжнее, чем в древности делало кровное родство. Надо только дать себе это почувствовать. - Ого, какая речь. Ты сама-то в неё веришь? - Хочу верить, – честно призналась Ирен. – Хотя, знаешь что? Верю, дорогая моя. Ведь подсказала же Дидье любовь, безо всякого зова крови, что ты в беде. Ведь он облазил весь город, пока тебя нашёл. А сколько в городе притонов? Знаешь? Нет? Но он нашёл тебя, и успел как раз вовремя. Что это? Скажешь, совпадение, случайность? Ерунда! Его вело чувство. Он тревожится за тебя, потому что любит. Так что важно не то, что ты чувствуешь сейчас, в эту минуту, а то, что чувствуют к тебе другие. Папа, мама. Все мы. Понимаешь? Мы - это те, кто действительно для тебя важен. Мы, а не полный злобного дерьма индюк, возомнивший себя великим критиком. - «Злобное дерьмо», – хихикнула Анаис. Дидье просиял, увидев её улыбку. Когда Анаис не злилась и не была погружена в меланхолию, она была настоящим украшением семьи. Но Анаис тут же угасла. - Вы, наверное, не понимаете, почему я… в смысле, зачем я… - Знаем. Подлец Леру разнёс твою картину на вернисаже. Но знаешь, что сказал Диди? Этот мерзавец был дружком Клода Мартинеса. Он злится на отца, что тот занял место Клода в Ассамблее. Но напакостить графу Д’Эвре у него кишка тонка. Вот он и решил отыграться на тебе. Понимаешь? Анаис отрицательно покачала головой. Русые волосы рассыпались по лбу. - Я бы только обрадовалась, будь это так. - Да брось, блошка, так оно и есть, – подтвердил Дидье, хлопнув ладонью по джойстику управления. – Гадёныш думает, что это сойдёт ему с рук. Как бы не так! - Он не гадёныш, – грустно призналась Анаис. – Неужели вы считаете меня такой идиоткой? Что я бросилась травиться из-за того, что какой-то болван решил через меня насолить папе? - А разве не так? Анаис вздохнула и потёрлась носом о плечо брата. - В том-то и дело, что не так. Конечно, мне было неприятно, когда он, при всех… но это бы я пережила. Вы же меня знаете. Я могла ему так ответить, что он бы на месте обделался. - Это точно. Ты можешь!– попытался разрядить обстановку Дидье. Не получилось. - Да что я там могу… Вы поймите: всё, что он говорил – правда. Вот в чём ужас. Я слушала его и ничегошеньки не могла возразить. Просто… ничего. Я действительно бездарь. Вот что меня… подкосило. Зачем мне жить? Для чего? Взять тебя, Ирен. Ты прекрасный врач. Диди… ну, про нашего гения ординетов можно не говорить, и так понятно. Люка тоже на своём месте. - Он продул выборы, – как бы между прочим заметила Ирен. – И ничего, не застрелился. - Ой, да ладно. Для нашего Наполеончика это была так, проба пера. Получил щелчок по носу, подумаешь, – возразила Анаис. - Ну так и у тебя пока ещё проба пера, – убеждённо заявил Дидье. - Не смеши, братец! Я закончила академию. По идее, я – профессионал. Только я ни черта не умею. В моих картинах действительно нет души, это правда. А значит, они не стоят того холста, на котором написаны. - А может, ты просто идёшь не тем путём? – внезапно спросила Ирен. - То есть? - Ну, к примеру, я терапевт. Я могла бы стать и хирургом, только хирург вышел бы из меня аховый. - И что? – Анаис всё ещё не понимала, к чему клонит сестра. - Дидье феноменальный программист и бизнесмен. А если бы ему нужно было работать, скажем, бухгалтером, а не программистом? - Я бы сидел в пыльном кабинете и считал дни до зарплаты, – с готовностью поддакнул Дидье. - И так все мы. Папа был бы плохим десантником, хоть это тоже военная специальность. А из мама получился бы отвратительный клоун. Все трое рассмеялись, представив себя Жаклин в разлапистых башмаках, огромном оранжевом парике и с накладным красным носом. - Ты хочешь сказать, что я занимаюсь не своим делом? – уточнила Анаис. - Не совсем так. Ты пытаешься выдать себя за того, кем не являешься. Вот почему у тебя получаются бездушные картины. Ты просто боишься показать свою душу. - Наверное, я ещё не отошла от наркоза, – протянула Анаис. – Или тебе нужно поспать, сестрица. Но я всё равно не понимаю, к чему ты клонишь. - Сейчас поймёшь. Ты пишешь картины, желая, чтобы они понравились. - Конечно. Покажи мне идиота, который хочет, чтобы его облили грязью. - Верно. Но ты инстинктивно подстраиваешься под вкусы публики. А публику настраивают критики. Вроде твоего Леру. То есть, ты пытаешься подстроиться под их вкусы. Под их левую идеологию. Ты пишешь несчастного бедняка в рубище… - Ничего такого я не писала! - Неважно, это я образно. Ты пишешь бедняка, который должен вызвать сочувствие у зрителя. Но ведь сама-то ты ему не сочувствуешь! И правильно делаешь, потому что в наше время каждый в состоянии заработать на достойную жизнь. Ты презираешь этого бедняка, потому что он бездельник и паразит. Вот что ты на самом деле чувствуешь. И если бы ты написала такой портрет, вдохнув в него именно такие чувства, никто бы не посмел заявить, что в твоей картине нет души. - Ты говоришь об эпатаже, – отмахнулась Анаис. – Так эпатирование публики это, прости меня сестричка, клише. Каждая бездарь пытается эпатировать общественные вкусы, чтобы продвинуться. - Ничего подобного! Эпатаж – подленькая, расчётливая вещичка. Он только кажется направленным против общественных вкусов. На самом деле он их поддерживает на глубинном уровне. А я говорю, что ты должна писать чистую правду, такой, какой ты её видишь, не задумываясь о том, насколько она соответствует чьим-то вкусам или наоборот, их шокирует. Выплесни на полотно свою желчь, свою ярость, свой страх. - И что, тогда критики разразятся панегириками? – язвительно спросила Анаис. - Скорее всего, они набросятся на тебя, как свора собак. Но тогда тебе будет на это наплевать. Потому что если сейчас Леру ругает тебя из-за того, что видит в тебе посредственность, то потом он будет втрое больше ругать тебя, почуяв в тебе врага. Он будет бояться тебя. Чувствуешь разницу? Анаис молчала. Наверное, обдумывала сказанное Ирен. А Дидье, поймав взгляд старшей сестры в отражении лобового стекла, округлил глаза, показал оттопыренный большой палец и беззвучно прошептал «Браво!». - Ладно уж, – наконец, заявила Анаис, когда «Вортекс» уже пошёл на снижение. – Раз уж вы не дали мне спокойно отправиться на тот свет, попробую устроить кое-кому ад на этом. Дидье, не удержавшись, на радостях сделал в воздухе мёртвую петлю. [1] Подробно об инверсии пространства-времени на Древней Земле см. роман «Пётр Белоусов: палач Ориона», том 1. [2] Евангелие от Матфея 7:2, синодальный перевод. [3] Во французском языке «блошка» является ласкательным прилагательным, аналогом русского «котенок» и т.п. Глава 4 Система жёлтого карлика НС76А-3. Планета Сен-Сир. Выдержка из дневника Фредерика Дюранда. Запись 509. Название: «Итоги экзаменов!». Двойное стандартное кодирование. За две недели до текущих событий.