Свожу тесно колени, глядя перед собой. Напротив сидят Соня, её жених и Диана, а по бокам в отдельных креслах – Даша и неизвестный мне парень. Неловкость за столом разбавляется голосом Богдана: – Как повеселились? Но никто из нас не успевает ответить, потому что следом гремит Игнатов: – А где Сара? Меня подбрасывает, как от удара под дых. Словно обвинили в преступлении, на которое я не успела придумать себе алиби. Смотрю на Диану и требую ответа, потому что ответственность за девушку брата она брала на себя. – Она не захотела с нами ехать, – непринужденно отвечает Ди. – Сара почувствовала себя плохо после катания на яхте и решила поехать домой. Ужас. Сказала она, а стыдно мне. Вот уж кто точно успешно пройдет испытания любого детектора лжи. Сидеть с таким невозмутимым фейсом и при этом так врать – не каждый способен. Но если вскроется правда, я надеюсь их родственные связи помогут Диане остаться в живых. Хотя… эта девчонка выберется из любого заднего места. – Ясно, – неопределённо звучит голос Степы, и периферийным зрением я вижу его вытянутую руку. Кошусь на нее, прослеживая, как мужские ровные пальцы подхватывают со стола квадратный стакан… с водой? Или что там белое и прозрачное? И что ему ясно? Ясно то, что он сейчас соберётся и поедет домой к своей девушке? Это же логично! Когда она чувствует себя плохо, логично о ней заботиться? – А кто такая Сара? – подает голос Юра. – Девушка Стёпыча, – отвечает ему Богдан, когда с глухим ударом Игнатов втрамбовывает пустой стакан в стол. – Ааа, понял. О, это радует. – Что-то у вас тускло, – кривится Диана, покачивая кудряшками в такт музыки. На ее лице хмельная улыбка и приятный румянец. Она красива и раскрепощена, а я вся натянута тетивой. Просто несмотря на многообразие парящих в клубе запахов, я выделяю один, и он исходит от сидящего рядом Игнатова и волнует меня. Его парфюм мне нравится. Он звучит лаконично, ненавязчиво и элегантно. Я работаю с цветами, и у меня достаточно опыта, чтобы выделить цитрусовый аккорд и расслабляющий аромат лаванды. Вижу, как пальца Игнатова отбивают короткий неопределенный ритм по кромке стола, словно он в этот момент о чем-то раздумывает, а затем резко поднимается: – Извиняюсь, Богдан, но вынужден вас оставить, – он вытягивает руку над столом, а я начинаю дышать чаще. Он что, уходит? Как уходит? – Спасибо за компанию, – жених Сони встаёт и пожимает Степе руку в таком же раздрае на лице, как у меня внутри. – Да брось, – отнекивается. – Ты че так рано? Хорошо же сидели, – уговаривает Богдан. – Эй, убери это, чувак, мой мальчишник – я угощаю, – деланно огорчается парень, глядя на то, как Игнатов достаёт несколько пятитысячных купюр из бумажника. – Пора, – звучит примирительно. Пора. Ну конечно пора. У него же там девушка. Мое бедро внезапно становится ледяным. В том месте, где его грела джинсовая штанина Игнатова. – Отдыхайте. Степа пробирается через расхристанного Юру, и только тогда я позволяю себе посмотреть ему вслед. – Юляшка, иди сюда, красивая, – по освободившемуся месту на диване хлопает ладонь Юры. – Топчи, топчи ко мне. Я не успеваю даже осознать услышанное, как Игнатов замирает, не успев отойти от стола даже на метр. Я замираю тоже и сглатываю, наблюдая за Степой, который в два счета оборачивается, в один шаг оказывается у стола, за долю секунды подхватывает меня за предплечье и встряхивает с дивана. – Что? Куда? – ошарашенно возмущаюсь, когда, дернув на себя, Игнатов тащит меня всё той же зверской хваткой за собой. – Танцевать, – еле слышно скрипит. Глава 13. Юлия Я обнимала его триллион раз. Касалась – еще больше. Это не было чем-то феерическим или вроде из области фантастики, это было буднично и привычно. В детстве мы даже спали втроем, обнявшись: я, Степа и Соня, а позже к нам подкладывали еще и Ди. Это было больше шести лет назад, и это не вызывало головокружения. Сейчас, когда Степа принудительно закинул мои руки себе на шею, а кончиками пальцев я чувствую его кожу, – я не знаю куда смотреть, что говорить и как вести себя с ним. Меня опутало оторопью. От всего: от того, что под своими пальцами я чувствую его мурашки, которые беспрепятственно перепрыгивают на меня и носятся по моему телу, словно у себя дома. От того, что лаванда и грейпфрут щекочут мои рецепторы и уговаривают потянуть этот аромат обильнее. Безусловно, я не сделаю этого. Я вообще не понимаю, что мы делаем на танцполе, потому что наше стояние с заброшенными моими руками сомнительно напоминает танец, когда вокруг все отрываются под стандартный клубняк. Уверенна, мы выглядим странно. С учетом того, что мои руки – у него на шее, а его – висят вдоль корпуса, не касаясь меня нигде. – Мы… кхм, – сглатываю, стараясь унять сухость во рту, – танцуем? – приподнимаю лицо, чтобы посмотреть на парня, бегающего глазами по кому угодно, но игнорируя меня. Я надеюсь, он меня услышал. Во всяком случае касание моих слов он должен почувствовать своим подбородком, поскольку с двух сторон нас жмут тела, а между нашими – не протиснется даже луч стробоскопа. Игнатов услышал, медленно опуская глаза и врезаясь ими в мои. – А на что это похоже? – выдыхает. Что? Опять? Он опять ведет себя как паршивец, задавая вопросы вместо ответов? Когда он успел стать таким заносчивым? Этому учат на медицинском? – Это похоже на то, что ты меня попросту выдернул из-за стола, – я завожусь. Он начинает меня раздражать сильнее, чем Юра. Тому хотя бы простительно, у него на лице написано то, что он выдает ртом, а этот… Этот бесит. Этот запускает бессознательные процессы, которые я не могу растолковать и обозначить. – Может быть, – неопределённо пожимает плечами. В его интонации ничего нет. Его односложные ответы мне ни о чем не говорят, и это холодное равнодушие действует на меня как хлыст для коня. Я становлюсь рядом с ним неуравновешенной. – Может быть? – переспрашиваю, прищуриваясь. Достал! Как же достал! Дергаю руки, но этот упрямец резко выбрасывает свои и не дает мне этого сделать. – Отпусти! Кажется, ты собирался домой? Так я тебе напоминаю! – мои смешные потуги по спасению своих рук и нервов ни к чему не приводят. Я обездвижена силой и ростом друга детства, который сам себе противоречит: видеть меня он не рад, а вжимает в себя как любимую нательную майку. – Я помню. И мы едем вместе, – Степа перехватывает меня за одну руку. – Отвезу тебя домой. Я сейчас не ослышалась? Торможу пятками и врезаюсь в пол. – Ты сейчас так неудачно пошутил? – ору, перекрикивая басы, когда Степан оборачивается и вопросительно выгибает бровь. – Нет. Я предельно серьезен. Вспыхиваю от такой наглости и выдергиваю из захвата свою руку, применяя прием из каратэ по мышечной памяти.