Он и раньше на меня смотрел по-особенному. Мне и раньше было комфортно находиться с ним рядом. И как раньше я могу переключить его на себя, чтобы быть эпицентром внимания, но дело в том, что сейчас я ощущаю его по-другому. Я ощущаю его по-другому! По-другому, черт возьми, когда между нами марсианская пропасть размером его отношений с девушкой. И я чувствую угрызения совести перед Сарой, когда, как в детстве, ищу его внимания, которое от него лично больше не исходит. А я словно навязываюсь. Эгоистично навязываюсь. Потому что… я не знаю, я не понимаю, когда произошло так, что желание его чувствовать перемахнуло здравый смысл. Бумеранг возвращается в мои руки. Я веду себя бессовестно. О чем я думала, когда решила, что мне по-прежнему все можно, как в юности, и полезла к нему под футболку, чтобы увидеть долбанную татуировку?! Накрываюсь простыней с головой, прячась от собственного стыда, глупости и наивности. Он ее свел, и это закономерно. И жалеть об этом я не имею никакого права. Я обещаю держать себя в руках. Я умею. Во мне еще теплится вколоченная годами спортивная философия о самодисциплине и силе духа. И я не умею создавать никому проблем несмотря на то, что проблемы, кажется, появились у меня. Но забивать ими голову сегодня, в такой важный для всех день, – безответственно. Поэтому выбрасываю все ненужные мысли, и с боевым настроем вскакиваю с постели одновременно с мелодией будильника. На часах – без пятнадцати минут пять утра, а это означает, что у меня есть время умыться и привести себя в относительный порядок перед тем, как Дима мне позвонит. Он крайне пунктуален. И не сомневаюсь, что, возможно, он уже торчит у КПП. Его сообщение прилетает в тот момент, когда я ныряю в вырез футболки. Запрыгиваю в шорты, быстро собираю волосы в свободную, беспорядочную косу, влетаю в сланцы и выбегаю за дверь, упираясь глазами в противоположную. Не знаю, может, мне показалось, но проснулась я окончательно в начале пятого от того, что мне чудилось, будто за моей дверью кто-то находился. Мне пришлось затаить дыхание, чтобы прислушаться к звукам, которых, кроме трепыхания занавески и неумолкаемого стрекота цикад, – не было. Улица встречает меня пустотой. Останавливаюсь на мощеной дорожке и осматриваю территорию, залитую солнцем, делая вывод о том, что день обещает быть ясным и безветренным. Отскочив в сторону от развернувшегося ко мне поливального оросителя, шиплю и одергиваю намокшую футболку от кожи, ощущая, как прохлада расползается по телу мурашками. За воротами Дима, как я и думала, переминается вдоль своего подержанного минивэна. Парень, заметив меня, лучезарно улыбается, и делает шаг навстречу. Стоит сказать, что за время нашего с ним сотрудничества я ни разу не видела его в дурном настроении. Он каждый раз приветлив настолько, будто на его улице всегда светит радуга. – Доброе утро! – в ответ улыбаюсь. Глядя на Диму, делать это хочется неосознанно. – Доброе! – мы обнимаемся, и я чувствую запах его парфюма, которого он не жалеет, когда использует. Дима гладко выбрит, свеж, бодр, весел и источает один сплошной позитив. – Юль, коробка объемная, – сетует, открывая дверь фургона. Дима скрывается в салоне на секунду, а затем появляется с весомым ящиком с моими рабочими принадлежностями. – Я знаю, Дим, – сама же её собирала. – Ну что теперь, – развожу руки в стороны. – Еще цветы, – напоминает и, опустив коробку на землю, достает из машины упакованные в прозрачную слюду каллы. – Они восхитительны, Дим! – я не в силах подавить в себе восторг. – Согласен. Лично каждый отсмотрел, – гордо сообщает. – Димка, ты мой золотой, – хвалю парня, не переставая любоваться цветами. Каждый бутон, каждый лепесток выглядит изысканно-завораживающим! И несмотря на множество слухов, поверий и примет вокруг этих цветов, я верю лишь в одно: каллы – олицетворение новой, счастливой жизни. Ну разве они не прекрасны? Дима вручает мне божественные каллы, за ними разных расцветок кустовые розы для моего букета свидетельницы и бутоньерок, а также веточки аутентичной белой гипсофилы, зелень и сухоцвет. Окинув меня задумчивым взглядом, Дима почесывает затылок: – Как думаешь, меня пропустят? – кивает в сторону КПП. – Я бы помог тебе донести коробку. Пожимаю плечами. Подхватив ящик с моими принадлежностями, Дима подходит к охране и без проблем договаривается с ребятами о его пропуске. Когда мы пересекаем территорию комплекса, замечаю, как на газоне разворачивается предсвадебная суета: рабочие в спецкостюмах устанавливают шатер, вэлком-зону и свадебную арку. Пока всё кажется хаосом, но даже он отчетливо дает понять, – сегодня будет особенный день. И это понимание отзывается мандражом в моем теле. У комнаты копаюсь с картой, втиснутой в задний карман шорт. Мне крайне неудобно извлекать ключ, удерживая одной рукой охапку цветов, норовящих выпрыгнуть из слюды. Дима, понимающе улыбается. Опускает мой ящик на пол и забирает у меня цветы. Благодарно улыбаюсь, опускаю руку в карман и … – Доброе утро. Я оборачиваюсь так же резко, как щелкает электронный замок. Игнатов стоит напротив, широко расставив ноги. Его ладони покоятся в карманах коротких плавательных шорт, а белая майка напоминает тряпку, которую выстирали без отжима. Степа тяжело дышит, словно только что прибежал из соседнего города. Волосы под кепкой, повернутой козырьком назад, беспорядочно из-под нее торчат, и в целом весь его вид кричит о том, что проснулся он ни пару минут назад. – Привет, – приветствую, завороженно прослеживая за его рукой, которой он подхватывает кромку майки и обтирает ею мокрое лицо. Спортивных парней я видела миллион раз. Парней после тренировок: мокрых, взъерошенных, возбужденных – примерно столько же. Но в моей памяти не отложился ни один образ, в котором бы потный мужик производил на меня такое колоссальное впечатление. То, что я внушала себе получасами назад, можно торжественно смыть в унитаз, потому что… потому что я, как дура, стою и пялюсь на друга, который разглядывает этим ранним утром не меня, а… Диму? Какого черта? Игнатов его оценивает. В самом деле! Он, не стесняясь, проходится по парню, по цветам в его руках, потом переводит неопределённый взгляд на меня, словно примеряет нас к друг другу, а затем снова возвращается к Диме. Дима – не красавец. Но когда он улыбается, ему можно простить подобный недостаток. Да, не высокий, как тело напротив, но и не клоп. Поэтому вот этот Игнатовский высокомерный прищур совершенно беспочвенен и несправедлив к Диме, и мне становится даже обидно за товарища по работе. Чего он на него так смотрит? – Входи, Дим, – распахиваю дверь, пропуская парня в комнату, а сама подхватываю коробку, чувствуя на себе взгляд. Вваливаюсь в свой номер и оборачиваюсь, пересекаясь глазами со Стёпой, который стоит истуканом и высверливает в моем лбу дыру. – Увидимся, – толкнув ногой дверь, закрываю ту перед его носом. Дистанция. Границы. Самообладание. Кажется, получается. Глава 22. Степан Даже на правах закадычного друга я не имею возможности вломиться к ней в номер и узнать, что за персонаж с цветами посещает её в начале шестого утра. Но я сейчас на таком адском кураже после сорокаминутной пробежки, что вполне способен на подобный фортель. Хотя еще ночью дал себе конструктивную установку: держать свои руки в карманах, а себя – подальше, чтобы лишний раз не провоцировать ни себя, ни Сару. Нервные клетки моей девушки мне, как врачу, небезразличны. Как ее парню – мне не безразлично ее состоянии в целом, а на себя – я кладу большой и толстый болт, потом что во всем происходящем пиздеце виноват исключительно я. Меня кумарит между тем, чтобы постучаться к Филатовой и наплести какую-нибудь чушь по типу того, что пока я сдавал кросс за пределами территории комплекса, надыбал поле с ее любимыми ромашками, и тем, чтобы попробовать поговорить с Сарой, несмотря на неподходящее время. О чем говорить, я – не совсем различаю, но изворачиваться и городить о том, что происходящее вчера у бассейна ей показалось – значит держать Сару за дуру. Сара – не дура. И ей не показалось. Я действительно готов был сожрать губы своей «подружки». Признаю. И мой идиотский порыв относительно комнаты 207 я растолковываю предельно честно с самим с собой, осознавая всю глубину моего падения: я, твою мать, ревную. Это не в новинку, но в последний раз меня так штормило шесть лет назад ночью, когда у подъезда Филатовой притормозило такси, из которого вывалился тупой, пьяный баскетболист, придерживающий Юльку за талию. Клянусь, несмотря на то, что в тот год я дышал придурку в живот, я готов был засунуть его баскетбольный мяч, болтающийся в сетке рюкзака, ему прямо в глотку. Удивительно, но вопросом о том, есть ли у Филатовой мужик, я как-то не задавался. Даже в тот вечер, когда после «Галактики» вез ее домой. Когда я спросил – куда ее отвезти, получив при этом лаконичное «домой», я не задумывался, а куда именно домой. По наитию повез Филатову в квартиру ее родителей, а она не сопротивлялась. Я ни хрена не знаю про ее личную жизнь, но с чего, бл*, я решил, что у нее её нет в принципе? Она у Филатовой началась раньше моей и тогда, когда я мог позволить себе только недружеские фантазии в душе. Сжимаю кулак и медленно его разжимаю, расправляя пальцы. В ту ночь я ее возненавидел.