– Я не знаю. – Не знаешь, – усмехается недобро, – ты и тогда не знала, – наклоняется и дергает колосок. Откусывает корень и зажимает стебелек в зубах, агрессивно его пережевывая. – О чем ты? – прищуриваюсь. Он молчит, а я не понимаю, каким образом между нами успела образоваться пропасть, а мое утреннее смятение трансформировалось в раздражение, с которым я хочу его ударить, толкнуть, выбить из него этот долбанный пафос. – О чем ты?! – кричу, черт возьми. Он меня бесит, и он зол! Но и я тоже! Сжав кулаки, чувствую, как клокочет во мне возбуждение. – Ты правда не понимаешь? – орет в лицо. – Просвети меня, – толкаю его в грудь. Мы ругаемся. Мы, мать твою, ругаемся! И если это чертов рикошет от его расставания с Сарой, то я ему не помощник! Я не могу больше смотреть на него как на друга, и сопереживать я ему не собираюсь тоже! Он перехватывает мои ладони и заводит руки мне за спину, громыхая практически у самых губ: – Потому что, блть, в моей башке ты, – остро мечется по моему лицу, – всю мою гребанную жизнь занозой в ней сидишь. Вот такой я дебил, Филатова! Вот такой я херовый друг, у которого, блть, стоит на подругу! Такой мудак, который, блть, тебя любит! – а следом его агрессивные губы сминают мои. Глава 37. Степан \ Освобождаю ее руки, чтобы обхватить ладонями Юлькино лицо и вжать в своё, но получаю приличный толчок в грудь. Делаю шаг назад, отступая. С гладких плечиков послетали бретельки сарафана, открывая умопомрачительный вид на ее вздымающуюся грудь, но Филатовой совершенно плевать на свой внешний вид, ее глаза блестят бешенством, и оно направлено на меня. Я взбешен тоже. Меня изнутри ломает так, что пустое поле – для нас сейчас лучший вариант, потому что я настроен крушить и ломать. Эту гребанную возведенную между нами стену «дружбы», которую она так упорно выстраивала годами. – Ты… ты сейчас серьезно? – ее голос дрожит, а глаза искрят удивлением, но, блть, я ей говорил уже эти слова. Говорил! – А разве по мне видно, что я настроен шутить? – Я не знала. Я считала, что… – Знали все! В наших семьях разве что Герман не догадывался, как, блть, глупый малолетний недоросток Степа ссался рядом с Юлей Филатовой. Вот только куда ему до охуе*го баскетболиста, да, Юль? А сейчас? Сейчас я достаточно для тебя хорош? Она меня никогда не понимала: ни тогда, ни сейчас, но если шесть лет назад я молчал и довольствовался тем, что дают, то сегодня мои яйца достаточно отрасли, чтобы наглядно показать – дружбы с ней в моих планах больше не числится. Юля смотрит на меня как на приведение, как на нечто, которое видит впервые. Ее подбородок напряжен, а распахнутые глаза настолько огромные от изумления, что я готов поверить в то, что все мною сказанное – для нее шокирующая новость. – Я никогда так не считала! Никогда не выделяла в тебе внешние недостатки! – понизив голос, крутит головой. – Но ты выбрала его! Шесть лет назад ты выбрала его! Я ору на нее! Просто потому, что мне нужно проораться за эти чертовы годы, когда я притворялся рядом с ней долбанным другом, не позволяя себе даже дышать на нее, а сейчас я хочу сделать ей больно. Я, сук*, так ее люблю, что хочу сделать ей больно. Эта нездоровая хрень, граничащая с нежностью и грубостью, но у нас, кажется, настал тот самый момент, когда мы можем нарушать границы. – Я никого не выбирала, – рычит Филатова, делая шаг ко мне. – Я даже не знала, что у меня был выбор, – расправляет руки в стороны. – У меня был парень, с которым я встречалась, и лучший друг, с которым с раннего детства сидела на одном горшке. О каком выборе ты говоришь? Мне только исполнилось девятнадцать, Степ. А тебе даже восемнадцати не было. В чем ты меня обвиняешь? В том, что не отвечала на твои чувства, о которых не знала? – Шесть лет назад я признавался тебе в них, но ты… – Но я не помню, – перебивает и обнимает себя руками. Отворачивается и смотрит в поле. – А ты не нашел в себе мужества мне рассказать. Я тебе звонила, – оборачивается и фарширует меня упреком, укором, обидой, всем тем, отчего я начинаю чувствовать себя полным ничтожеством, – и писала. Но ты посчитал уместным вычеркнуть меня из своей жизни, сменив номер. Да, блть, это так! Я вычеркнул ее из своей жизни. С той ночи, когда мой мир разлетелся к чертям. Мир, в котором моя Юлька Филатова стала чужой, испачканной, присвоенной… Flashback. Шесть лет назад Я знал, что свою успешную сдачу первого экзамена в летнюю сессию Юля отмечала в ночном клубе. Эту информацию я выпытал у сестры. Наше противостояние с Соней заканчивалось перемирием тогда, когда дело касалось Филатовой. Я сидел у ее подъезда. Под ярким фонарем, бьющим по глазам, и всматривался в темноту двора. Я как-то сразу понял, что такси, вынырнувшее из-за угла, везет Юльку. Машина остановилась в начале дома, не доехав до подъезда несколько десятков метров, но меня не нужно было просить, чтобы я ринулся навстречу. Она вывалилась из тачки ни одна. С охреневшим баскетболистом, рожа которого светилась начищенным самоваром. Я его ненавидел, а он стебал меня каждый раз, когда у института я встречал Юльку с талыми соплями мороженого и веником из ромашек. Смотрел как на сморчка и видел во мне угрозу не страшнее, чем от пугала в огороде. Я, блть, и был такой: тощий пацан, выбравший сдавать химию по ЕГЭ, и достающий ему до пупка. Но в тот вечер я готов был проткнуть его живот своими острыми худыми коленками и засунуть ему в задницу баскетбольный мяч, с которым он не расставался. Он стискивал ее ягодицы, вжимался в нее своим конским пахом и языком демонстративно лазил Филатовой в рот. – Привет, Ромео! – гребанный баскетболист отлепился от Юльки и посмотрел на меня с вызовом. Но я ни хрена его не принял. Я пытался смотреть в глаза Филатовой, но она прятала их от меня, уткнувшись лицом утырку в предплечье. – Юля, – позвал. Я ощупывал ее тело и медленно умирал: легкая блузка, выбившаяся из короткой, пошляцкой юбки, была застёгнута на несколько нижних пуговиц. Весь ее внешний вид был таким же растрёпанным, как волосы на голове. Она выглядела вульгарно. Пошатывалась и едва держалась на своих длинных ногах. Филатова была пьяна, и от этого понимания меня начало тошнить. – Юля, что случилось? – я подался вперед, ощущая, как закипает в венах кровь. – Юль, тебе плохо? – Малышка, – гребанный ушлепок оскалился и зарылся пальцами Филатовой в волосы и потянул назад, впиваясь мерзким прищуром в лицо девушки, – ответь своему Коротышу. Нервничает пацан. – Убери от нее свои руки, – я стиснул кулаки. – Воу, парень, остынь, – насмешливо фыркнул. – Юленьке очень хорошо, не переживай, приятель, – погладил скулу. – Убери от нее свои руки! – прорычал громче. Я знал, что выгляжу мелкой шафкой, тявкающей на слона, но во мне было столько внутренней силы, что, если бы я в тот момент понял, что он тронул ее насильно, – я бы его убил. Я готов был его убить! – Слышь, Ромео, ты меня порядком подзаеб*л. Сегодня – последний раз, когда я вижу тебя рядом со своей девушкой, ты меня понял? – обхватил Юлькино лицо, переведя на нее внимание. – Давай, Юляш, я погнал. Добежишь сама? Девушка рассеянно кивнула, проследив, как мудак пакует свои гачи в салоне дожидающегося его такси, и как только машина скрылась за углом многоэтажного дома, поплелась в сторону своего подъезда, спотыкаясь на шатких ногах. – Юль, – сделал несколько шагов в ее сторону. – Отстань от меня! – обернулась. – Просто отвали! А меня прокручивало через мясорубку. Ее размазанная под глазами тушь и распахнутая блузка. Они, блть, вскрывали мне вены. Медленно, изощренно, по миллиметру. – Ты спала с ним? Филатова поморщилась и увела взгляд в сторону.