Пожимаю плечами, прислушиваюсь к копошению и звукам. – Я… я постараюсь, – смущенно лепечет тоненький девичий голосок. Оленька Юдина! – Пашка! – хохотнув, шепчу Стёпе. – Дон Жуан, блин, малолетний, – бесшумно ржет, за что получает от меня толчок в ребра. – Паш! – орет. Я вскидываю руку, чтобы заткнуть ею рот Игнатову, но он ловко уворачивается и снова орет. – Брат, слышишь? – возня в беседке прекращается, – ты не на соревнования приглашай, а в ЗАГС сразу веди! А то потом шесть лет придется ждать! – ржет. Мои глаза округляются и вопят ему: «Дурак!». – Погнали, Филатова, – наши пальцы вновь переплетаются, – здесь занято подрастающим поколением! Подстёгиваемые общим желанием, в моем номере мы оказываемся слишком быстро, чтобы я успела перестать его хотеть. Как только за нами закрывается дверь, я оказываюсь вжата в стену. Темнота комнаты обостряет реакции. Возбуждение настолько велико, что я мысленно благодарю Диану, всучившую мне это платье, потому что на раздевание у нас недостаток терпения. Степа бесстыже задирает его до груди, стискивает мои ягодицы, прикусывая плечо. У меня хватает мозгов только для того, чтобы начать расстёгивать оставшиеся пуговицы на его рубашке, поскольку ощущать его кожу под пальцами – мне так же необходимо, как ощущать его внутри себя. – М-мм, – Игнатов стонет куда-то мне в скулу и забрасывает мою ногу себе на бедро, максимально открывая для себя. Его руки везде: сжимают грудь, оглаживают живот, орудуют под резинкой кружевного белья. А мне нужны его губы, и я капризно их выпрашиваю, толкаясь подбородком ему в лицо. Мы целуемся так, что пульсация внизу живота становится нетерпимой. Его дыхание сбивается, и с шумным болезненным стоном пальцы Степы резко покидают меня, но только ради того, чтобы через несколько секунд вместо них я в полном объеме прочувствовала силу его возбуждения. *Ура-кен – резкий удар кулаком, при котором спортсмен предварительно замахивается. Глава 43. Юлия Утро понедельника еще никогда не было таким восхитительно легким. Любимые губы пожелали доброго дня практически каждому миллиметру моего тела – разве не так выглядит счастье? Степа разбудил меня на рассвете, и пока отдыхающие комплекса нежились в объятиях раннего утра, мы кормили гнедых лошадей кусочками яблок, после дурачились в бассейне с чистой, прохладной водой, остужающей наши разгоряченные тела, а вечером до поздней ночи сидели в обнимку на моем балкончике, слушая дыхание ветра, запутавшегося в листве величественных тополей, откровенничали и узнавали друг друга заново. За два неполных дня, проведенных в постели со Степой, я не думала ни о чем. Я отключила голову начисто, ведь рядом с ним сделать это так просто, и мои переживания по поводу родственников виделись мне нелепостью, пока мир вращался исключительно вокруг нас двоих. Мы не прятались ни от кого, но и не искали целенаправленно встречи. Сейчас же, когда мы снова собрались за большим общим столом все вместе, даже зная, что в нашей со Степой команде есть как минимум три человека, я все равно чувствую себя скованно и зажато. Несмотря на то, что под столом Степкины пальцы вырисовывают круги на моем бедре, я не могу расслабленно поддерживать беседу. Последний час, который мы проводим в ресторане комплекса, я сижу как на иголках. Мы пришли сюда со Степой вместе, когда за столом уже сидели Софи с мужем, Диана и их еврейские родственники, улетающие завтрашним ранним утром обратно в Израиль. И если до последних мне по большому счету нет никакого дела, то реакции на наши с Игнатовым отношения моих родителей и родителей Степана меня волнуют нещадно. Да, я волнуюсь. И я не знаю, как те и другие примут наши отношения, ведь для них мы всегда были как брат с сестрой. Мне хотелось бы, чтобы крестный видел во мне не только свою крестницу, а тетя Агата – дочь ее лучшей подруги, я хочу, чтобы они видели во мне девушку их старшего сына. Я хочу им нравиться, как девушка их сына, а не как девчонка, выросшая вместе с их детьми. Исподлобья посматриваю на Степу: он расслаблен, непринужден и вместе со всеми смеется над шутками деда Мишу. Я безумно хочу до него дотронуться. У меня ломка. Самая настоящая, острая, поглощающая зависимость, но именно так я чувствую себя полноценно. Рядом с ним – мой мир, где я ощущаю себя в безопасности, где я – маленькая, а мои длинные ноги – ни недостаток, а достоинство, с которым Игнатов умело обращается. Разве я могла когда-то предполагать, что открыть во мне чувственность и неиссякаемое желание сумеет человек, который долгое время находился рядом? Мой друг. Мой Степа. Он всегда был близко, а я отняла у нас столько времени, что сейчас мне кажется страшным, если, проснувшись утром, я не увижу его крепкое, теплое, уютное, сонное тело рядом с собой. Когда стол взрывается смехом, улыбаюсь тоже. Не знаю чему, поскольку здраво соображать и воспринимать информацию у меня не выходит. Степа перехватывает мой липкий взгляд. Улыбается моему раскрасневшемуся лицу, и этот его хитрый прищур выглядит катастрофически сексуально. Игнатов вообще выглядит бессовестно сексуально в темно-синих джинсах и черной футболке, под которой на спине следы от моих ногтей делают нас одной командой, потому что о наличии их в курсе только мы двое. Это заводит. Это чертовски заводит, ведь я знаю, что нас ждет будущей ночью. Каждую царапинку на его коже я собираюсь залечить. Игнатов тоже об этом знает, и мы нетерпеливо дожидаемся конца этого вечера, чтобы снова остаться вдвоем. Делаю глубокий вдох, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Опускаю голову и накалываю на вилку всё, что имеется в моей тарелке, и отправляю себе в рот. Жую, чтобы протолкнуть с едой нервный комок в горле под тихий смешок Степы. Мое внимание привлекает вибрация телефона, лежащего на столе между моей тарелкой и Игнатова. Я не собираюсь ограничивать Степу в действиях и быть той, перед которой необходимо отчитываться за каждый звонок, но телефон лежит рядом, и мой взгляд ненамеренно цепляется за имя звонящего, которое мне ни о чем не говорит, поскольку записано на иврите. Степа смотрит на экран секунду, и этого ему достаточно, чтобы подхватить телефон и со словами искреннего извинения выйти из-за стола, ободряюще подмигнув мне напоследок. Не знаю почему, но я провожаю его спину тоскливым взглядом, а расставание с ним, пусть всего на минуту, ложится на мои плечи неподъемным давящим грузом. И чтобы скоротать без него время, впервые за вечер прислушиваюсь к разговору за столом: – … когда у Степы начинается стажировка? – тетя Агата кладет столовые приборы рядом со своей тарелкой, обращаясь к родному брату ее отца – Натану. – Через десять дней я жду его на совместном приеме, – непринужденно отвечает мужчина. – У нас впереди целый год кропотливой, сложной работы, после которой Степан получит диплом магистра. Меня пригвождает к стулу гвоздями. Я хватаю стоящий передо мной стакан с водой и делаю несколько больших глотков. Мое горло в момент пересохло, а затылок сковал спазм, словно по голове ударили рюкзаком с фактами, к которому мы два дня не прикасались. – Пап, присмотрите там с дядей за Степой, – Агата улыбается своему отцу, – пока он не слышит, а то будет ворчать, как обычно! – смеется, качая головой. – Сами знаете, насколько важен последний год учебы. – Безусловно, Агат, – Натан промокает губы бумажной салфеткой. – В наших общих интересах, – снисходительно поглядывает на брата-близнеца, – помочь Степе стать одним из лучших и поделиться с ним наработанным совместно с Давидом опытом, – улыбается отцу Агаты, – чтобы в дальнейшем нам было кому передать наш семейный медицинский центр. С каждым произнесенным словом я получаю очередную порцию удара в солнечное сплетение. Этот разговор не затеян конкретно для меня. Этот разговор – как следствие заботы матери о сыне, но этот разговор выдернул меня из вакуума, в котором я прибывала в последние два дня, абстрагируясь от реальности. За два дня Я потеряла ориентир. МЫ потерялись друг в друге, но это не означает, что жизнь остановилась. В отношениях ли мы с Игнатовым или нет – это не меняет факта того, что учеба от него никуда не исчезла. Это обрушившееся на меня понимание сдавливает грудь многотонной плитой. Только сейчас я понимаю, что время – не резина, и оно стремительно убегает. Мы со Стёпой говорили о многом, но отчего-то обходили острые края нашего будущего. Я не спрашивала, когда ему нужно вернуться в Израиль, а он не спешил сообщать об этом. Мне было эгоистично хорошо, а на все остальное я закрыла глаза и отключила голову. Я больше не слушаю, о чем говорят присутствующие за столом, я пространственно смотрю прямо перед собой. Пересекаюсь взглядами с Соней. Она напряжена. А я… я открыла глаза. Точнее мне открыли глаза на реальность, оказавшуюся далеко не легкой и беззаботной как в постели. Он уедет. Ему необходимо будет уехать – и этот факт бесспорный и необсуждаемый. Делаю еще несколько глотков воды, но мне не помогает. Ком в горле не исчезает, не давая дышать. Мне нужно на воздух. Срочно. – Извините, – поднимаюсь, сбрасываю салфетку с колен на стул и тороплюсь в сторону выхода из ресторана. Выбегаю в холл, врезаясь в Степу. Любимые руки оборачиваются вокруг моей талии, замыкая в кольцо. – Попалась?! Куда торопишься? – улыбается, зарываясь носом мне в волосы, отчего давящий ком в груди разрастается до гигантских размеров. Глава 44. Степан