Музыку выключили, потому что время достаточно позднее, а от соседского двора дом Игнатовых разделяет только тонкий забор из профнастила. Зато мне отлично слышна речь Степы и Сары, и пусть я не понимаю, о чем они говорят, но по интонациям ясно, что пара расслабленно беседует. Они сидят на ротанговых стульях близко к друг другу. Степа лениво потягивается, поднимая руки вверх, а Сара жадно выхватывает открывшийся из-под его футболки участок оголенного живота. Она имеет право смотреть. А я нет. Поэтому ворую чужое. Сара приподнимает руку и пробегается пальцами по его животу, отчего Степа напрягает живот и несколько хмуро смотрит на свою девушку. За всё то время, что я за ними наблюдаю, это касание Сары – самое интимное и откровенное, потому что до этого ребята не позволяли себе никаких вольностей. Они ведут себя сдержанно, открыто не проявляя чувств, но, наверное, это правильно: Сара пока незнакомый, чужой для всех человек. Пластический хирург… Надо же. Это, должно быть, престижно и прибыльно… Я такая дура, когда ляпнула про рост Степы. До сих пор ощущаю на себе изумленные взгляды наших родителей. Почему я решила, что хирург не может быть крупным и высоким? Наверное, именно такие крепкие и большие руки должны говорить о надежности и вере врачу. Пластический хирург… Это очень ответственно. Да. Ему подходит определенно. Степка всегда отличался ответственностью, покладистостью и основательностью. На него можно было положиться. А сейчас я не знаю какой он. И это незнание отчего-то огорчает. Но я все же надеюсь, что когда-нибудь нам удастся нормально поговорить, потому что, когда моя мама спросила у Степы – надолго ли они приехали, мой друг детства неопределённо пожал плечами, ответив, что обратный билет еще не покупал. У него начались каникулы перед серьезной стажировкой, и в течение года он вряд ли сможет вырваться в родительской дом, поэтому, как сказал Степа, он хочет по-максимуму побыть в родных пенатах. Тяжко вздыхаю и улавливаю на себе Сонин взгляд. Как долго она вот так на меня смотрит: нежно улыбаясь и с легкой грустинкой в глазах ласково оглаживая мое лицо? Успела ли она заметить, как я пялилась на ее брата? Они с Бо сидят рядом. Ее жених с опущенной головой юзает в телефоне. – Спит? – киваю на Германа, чтобы отвести от себя ее пристальное внимание. – Спит, – улыбнувшись, отвечает Софи, не взглянув на собаку. – Степ, ты в дом? – голос тети Агаты заставляет нас с Соней оторваться друг от друга и посмотреть в ту сторону, где моя мама и Агата разливают чай. Парень кивает, успев стащить из пиалы конфету. – Захвати еще одну чашку, – просит Агата. Провожаю спину Степана и смотрю на Сару. Девушка сидит одна, нервно покачивая коленкой ноги, заброшенной одна на другую. – Богдаш, вставай, – поворачиваю голову и вижу возвышающуюся над парнем Софию. Она тянет своего жениха за руку, принуждая подняться. – Отлипни от телефона. Давай, – Богдан непонимающе убирает девайс в карман и вопросительно смотрит на Софью. – Пошли. Я хочу поболтать с Сарой, а ты единственный владеешь английским чуть выше уровня «лузер». – Сонь, я ничего не помню, – отнекивается Бо, но послушно встает. Я нахожусь в таком же непонимающем состоянии, что и парень. – Вот и вспомнишь. Пошли, – Соньке действительно удается утащить Богдана и перехватить Сару, которая успела вскочить с кресла. Они вдвоем атаковывают девушку, взяв её под руки по обе от нее стороны. Сара взволнованно мечется по их лицам, а я… я замечаю, как Сонька мне заговорщицки подмигивает. В смысле? Хмурю брови и мимикой спрашиваю: «Что?». И когда Сонькино подмигивание становится похожим на нервный тик, а глаза удручённо закатываются а-ля «ну ты и дубина», меня озаряет. Сбросив под недовольное ворчание Германа в лужу рядом с бассейном, подскакиваю со стула и под Сонин взгляд «да неужели!» несусь в дом. Закрыв за собой дверь, прислушиваюсь к звукам. Я слышу удары своего сердца и пульсирующую кровь в ушах. Дышу рвано и быстро, но это не от того, что моя дыхалка сбоит вследствие отсутствия в сегодняшней моей жизни спорта, поскольку это не повод растерять ту форму, с которой я крошила кирпичи во время кумите на татами в прошлом, мое дыхание частое от предвкушения встречи. В доме мы одни: я и Степа. Не знаю для чего это нужно было Софи, но сейчас я ей благодарна. Звуки глухих хлопков доносятся из кухни. Впрочем, то, что парень там, подсказывает свет, льющийся только оттуда, потому что в остальных частях дома темно. Сбрасываю балетки и бесшумно двигаюсь в сторону столовой. Мои стопы вспотели. Уверена, я оставляю после себя влажные следы на ламинате, но я нервничаю и ничего не могу с этим поделать. Мои ладони влажные тоже. Останавливаюсь в дверях и замираю, глядя на то, как Степа поочерёдно открывает навесные ящики кухонного гарнитура. Во мне что-то щелкает, отбрасывая на много лет назад в эту самую кухню, где мне шестнадцать, а ему пятнадцать. Черт. Гоню ненужные воспоминания и разглядываю спину чертыхающегося парня. Боже, он великан. И я ловлю себя на мысли, что любуюсь его видом сзади: этой мощной спиной, руками, темной вихрастой шевелюрой и крепкими ногами. От того тощего мальчишки ничего не осталось. И от парня, встречающего меня после занятий с букетом ромашек, тоже. Передо мной молодой мужчина, от которого мои распущенные волосы на корнях шевелятся. Я вижу, как напрягаются плечи парня, а затем он обречённо утыкается лбом в один из шкафчиков, тяжело выдыхая. Этот звук… похож на мужской скупой крик беспомощности, и он достает мне до самого сердца. Степа так расстроился из-за того, что не может найти в собственном доме посуду или его гложет что-то другое? Осторожно ступая, я подхожу и, не подтягиваясь на носочках, открываю соседнюю створку: – Чашки здесь. Степа вздрагивает и поворачивает ко мне лицо. На мгновение я вижу, как он прикрывает глаза… те самые: мягкие, добродушные и до мурашек знакомые, а когда открывает – в них снова арктический холод и беспощадное равнодушие. – Привет, – тихо говорю я ему. – Привет, – мазнув по моему лицу неопределенным взглядом, Степа поднимает руку и прихватывает чашку с верхней полки. Я смотрю на него. Принципиально, демонстративно, не отрывая от него своего острого внимания, чтобы он с мельчайшими составляющими смог прочувствовать силу моего внутреннего возмущения. Смотрю на то, как Степан ставит чашку на поверхность стола, а затем разворачивается и, упираясь задней стороной бедер о край столешницы, складывает руки на груди. Закрывается от меня, смотрит исключительно вперед, но не сбегает, и я решаю, что это неплохое начало. – Степ, ты меня игнорируешь? – я не знаю, насколько знаний языка Богдана хватит, чтобы удерживать Сару, поэтому спрашиваю о главном. О том, что сейчас меня интересует больше всего. Незначительная ухмылка и отведенный взгляд в окно – вместо ответа. – Абсолютно нет, – следом бесцветно изрекает Степан. – Нет, – подтверждаю сама себе сказанное им, чтобы прочувствовать значение этого слова, соотнести его к поведению друга и понять, может, я слишком много к себе требую? – А как тогда? – все же уточняю, потому что… ну не вяжется. Он смотрит по-прежнему в окно, в котором маячит поздний темный вечер. А в кухне светло, и я разглядываю его профиль, не подсказывающий мне о его эмоциях. Их просто нет на его лице. – Как? – вновь хмыкает. Меня подбрасывает. Натурально подбрасывает! Я никогда рядом со Степой не чувствовала такого негодования. Я вообще уже давно не чувствовала того, что ощущаю конкретно сейчас, потому что нашла для себя гармонию, устроила для себя тот мир, в котором находилась в полном созвучии с собой, а сейчас… я выхожу из-под контроля. Мою гармонию разрушает лучший друг моего детства. Человек, с которым рядом находиться было сродни с тем, как в зимнюю стужу прятаться под теплым мягким пледом. Меня фигурально выворачивает от того, что я разговариваю с его ухом! Хватаю его за локоть и насильно разворачиваю к себе лицом. Эта скала не сопротивляется. Степа поворачивается и смотрит на меня так, что я начинаю жалеть, что вообще решилась заговорить с ним. – Да что с тобой такое? – я бы прокричала, но жалко сиплю. Степан опускает лицо, бросает взгляд на мои пальцы, которыми я вцепилась в его локоть, и мне приходится тут же отпрянуть, потому что этим взглядом он бьёт меня по рукам. – Я тебя не узнаю, Степ, – сожалеюще качаю головой. – Шесть лет прошло, – напоминает. – Вот именно! Мы не виделись шесть лет и, мне кажется, люди, которые раньше дружили, не так должны вести себя при встречи. – А как должны? – Степан обводит круг моего лицо, не задерживаясь ни на чем. Просто мимолетно касается глаз, носа, губ и мох пылающих щек. Меня трясет внутри. Вполне вероятно, это заметно даже снаружи, потому что от отчаяния и его идиотских односложных ответов и таких же вопросов, я впервые за десять лет хочу применить тюдан*, чтобы выбить из него всю непонятную дурь. – Хотя бы сделать вид радости этой долбанной встречи! – Боже, я ору.