Сервас не спал всю ночь и, как всегда в подобной ситуации, был вялым, а все, что творилось вокруг, казалась ему нереальным. Он словно заблудился между сном и явью, разделил участь «ранних пташек», обреченных каждый день подниматься ни свет ни заря, в том числе несчастных мигрантов, убирающих кабинеты и сметающих пыль с кресел, чтобы служащие могли поместить в них свои бесценные задницы. – Пойду снова лягу, – сообщила Марго, с трудом подавив зевок. Она поцеловала отца и поплелась к себе. Мартен смотрел ей вслед, отмечая произошедшие в дочери перемены. Ей не по себе, да и праздность не идет на пользу: вернувшись в Тулузу, она поправилась, даже лицо округлилось. Неужели Гиртман знает больше, чем сказал? Гюстав останется в больнице до конца дня, потом вернется домой. То есть к Лабартам… От этой мысли на душе стало совсем погано. Сервас проголодался, но пиццы в морозилке не обнаружил; исчезли и все упаковки готовых блюд для микроволновки. Он даже зашипел, поняв, что гамбургеры тоже «аннигилировались», уступив место овощам и фруктам в промышленных количествах. Экологически чистым, само собой разумеется. Мартен принял душ, потом заглянул к дочери. Марго спала, но все равно выглядела утомленной. * * * – Твой сын, – изумленно-недоверчивым тоном повторил Венсан Эсперандье и заглянул на дно чашки, как будто собирался прочесть послание, написанное кофейной гущей. – Дикая история, Мартен. Твой сын… – Возможно, – подтвердил Сервас и подтолкнул к заместителю два пакетика с уликами: белокурой прядью и одним волоском. – Блеф не исключается, поэтому результат нужен максимально быстро. Оба результата… Эсперандье схватил один из пакетиков. – Почему? Я не понимаю. – Сейчас объясню. День был холодный; они ушли с террасы внутрь и сели у окна, глядя на редких прохожих на площади Капитолия [111]. – Может, стоило рассказать мне? Сервас молча посмотрел на своего зама. Эсперандье гребло к сорока, но время не имело над ним власти, это был все тот же Венсан с кукольно-юношеским лицом, который десять лет назад впервые перешагнул порог отдела. Лейтенант, истинный гик с жеманными манерами, долго был объектом грубых шуток и гомофобных издевок, пока Сервас не положил этому конец. Они стали лучшими друзьями. Эсперандье стал единственным по-настоящему близким Мартену человеком – не только на службе, но и в жизни. Майор даже принял на себя почетную обязанность крестного его ребенка. – Прости меня. – Поверить не могу! Сколько мы знакомы? – Странный вопрос… – Вовсе нет. Ты больше ничего не рассказываешь ни мне, ни Самире. – Не уверен, что понимаю, куда ты клонишь, Венсан. – После комы ты изменился. Сервас ощетинился. – Глупости! Нужны доказательства? О… сыне ты узнал первым. – И слава богу. Не знаю, что сказать… Ты видел Гиртмана… Ты с ним встретился, находился в одной комнате и отпустил… Это безумие, Мартен! – А что бы ты сделал на моем месте? Думаешь, я отказался от намерения арестовать его? Но мальчик в смертельной опасности… И он, вероятно, мой сын… – Нет никакой возможности лечить его здесь? – Ты будешь помогать или нет? – Что от меня требуется? – На каком этапе находится тип из Генеральной инспекции? – Рембо? Уверен, что Жансана кокнул ты. – Смешно… – Конечно, смешно, но другой версии у придурка нет, вот он и упирается, – сказал Эсперандье, не сводя глаз с Мартена. – Но дергаться не стоит – после баллистической экспертизы у него ничего против тебя не останется. Сервас отвел взгляд. Что, если Венсан прав? Неужели он действительно так сильно изменился после комы? Настолько, что даже друзья его не узнают? – Тогда вопрос, – продолжил Венсан, – кому было выгодно ликвидировать этого подонка? – Кроме меня – ты это хотел сказать? – Да пропади ты пропадом, Мартен, ничего я не хотел… Сервас закивал, но лейтенант не собирался останавливаться. – …с каких пор ты переиначиваешь все, что говорят твои друзья? После того как ты вернулся… оттуда, я все время спрашиваю себя, с кем имею дело – с тобой или кем-то еще. Я и сам себя об этом спрашиваю. – Можешь присмотреть за Рембо? – попросил он своего заместителя. – Будет непросто. Он не доверяет нам с Самирой. – Кому поручили баллистику? – Торосьяну. – Ну этот – наш человек; попробуй выяснить, на какой он стадии. – Хорошо, посмотрим, что удастся сделать, – пообещал лейтенант и помахал перед носом шефа двумя пакетиками. – Что предпримешь, если он твой сын? – Понятия не имею. – Как поживает Марго? Сервас мгновенно насторожился. – А почему ты спрашиваешь? – Потому что встретил ее два дня назад в центре, и она плохо выглядела. – Ты тоже заметил? – Сервас помолчал, собираясь с духом, посмотрел на Эсперандье и признался: – Я чувствую себя виноватым. Она все бросила, чтобы быть рядом, но мы почти не видимся… И я спрашиваю себя… мне кажется, есть что-то еще… Марго утомлена, нервничает, но молчит. У нас не все ладно. Не знаю, что и делать. – Все очень просто. Сервас удивленно посмотрел на собеседника. – Задай прямой вопрос, без экивоков и полицейских подходцев – ведь она твоя дочь, а не подследственный. Сыщик кивнул. Венсан, безусловно, прав. – Что у тебя с норвежкой? – полюбопытствовал Эсперандье. – Тебе-то что за дело? Лейтенант вздохнул. – Раньше ты бы ни за что так не ответил… – В его голосе прозвучал намек на раздражение. – Мне страшно, Мартен. – Он встал. – Я должен идти, насчет ДНК буду держать тебя в курсе. * * * Кирстен видела, как около трех вернулись Лабарты с Гюставом. Она смотрела на них в бинокль, потом вдруг почувствовала сильнейшее раздражение – ни к чему заниматься бессмысленным делом! – и решила прилечь. Но тут зазвонил ее телефон. Каспер. Жаждет узнать новости. Она не стала отвечать – разговаривать с бергенским коллегой не хотелось. Казалось бы, интерес к делу свидетельствовал в его пользу, любой ретивый полицейский вел бы себя точно так же, но регулярные звонки стали ее настораживать. В Бергене Каспер не проявлял особого интереса, так почему усердствует сейчас? Она не поделилась с ним новостью о Гиртмане, понимая, что он тут же доложит начальству. Сервас, кстати, тоже не сообщил своим шефам, что швейцарец объявился. Почему? Не хотел, чтобы у него отобрали дело или по другой причине? Да она и сама мало о чем информирует Осло – Крипо незачем совать нос в здешние события. Кирстен смотрела в потолок и размышляла о Лабартах. О том, что эти люди заставили ее пережить, и – главное – о том, чего не успели сотворить… Мысли будили в ней жажду убийства. Такого не должно было случиться, только не с ней! Кирстен вспомнила, как начиналась ее полицейская биография. Она патрулировала город и однажды на улице имени единственного норвежского барона Людвига Розенкранца вынуждена была вмешаться в драку, которую затеяли в баре вусмерть пьяный мужик и его приятель. Алкаш начал с плевка ей в лицо и ругательств, которые у некоторых мужчин автоматически слетают с языка, стоит женщине оказать им сопротивление. Он дебоширил, оскорбил полицейского при исполнении, но на следующий день его выпустили, и, выходя из комиссариата, он обидно «пошутил» с дежурным на ее счет.